Альфа и Омега

- Что-что, а вот делать два дела одновременно он никогда не отучится.

Сказала с улыбкой и направилась в свою комнату.

Подойдя к столу, мать бросила на него полотенце, и случайно ей на глаза попался разорванный конверт с письмом, который так же лежал на нем.

- Кто это нам мог письмо прислать?

Взяв лист бумаги в свои морщинистые руки она начала жадно поглощать текст глазами. С каждой строчкой ее редкие брови поднимались все выше и выше, а к глазам подступала мокрая пелена, которая застилала взор. Прочтя все до последнего знака препинания, мать безвольно опустилась на стул, выронив письмо. Внутри нее образовалась невосполнимая пустота - душевная черная дыра, которая нещадно всасывала в себя все чувства, мечты и надежды. Мысли разом улетучились из ее больной головы, а их место заняла вязкая и наглеющая на глазах безысходность, которая предъявила свои права и теперь совершенно законно тащила душу на самое дно.

"Как?"

"Моего сына пригласили в такой престижный университет на высокооплачиваемую работу?"

"Неужели это все-таки произошло..."

"Господи, как же я этого боялась,... Как же я боялась этого дня! Конечно же, этот упрямец никуда не поедет..."

"Ох, за что мне такая кара...? Господи милостивый, когда же ты заберешь мою душу грешную, не мучь меня, прошу тебя, не заплатила ли по счетам еще?!"

Она хотела заплакать еще раз, но внутри нее уже не было ни сил, ни слез. Тогда ее взгляд зацепился за весящие на стене иконы. Ее лицо исказила невероятная мука и она, хромая на правую ногу, подошла к образам и, еле-еле опустившись на колени, дрожащей рукой осенила себя крестным знамением и взмолилась хриплым голосом:

- Господь! Господь Всемогущий! За что ты так нас наказываешь? Разве мало мне болезни неизлечимой? Коль грешная я - наказывай только меня, но сына не тронь, умоляю тебя, не тронь сыночка моего, не заслужил он, господи, не заслужил ведь...

Слезы вновь дали о себе знать и бесконтрольно затекли по ее лицу, святые образа в ее глазах превратились просто в мутные пятна.

- Не загуби жизнь кровиночки моей, умоляю тебя Боже, сжалься над ним, возьми душу мою грешную, возьми, да только сыночку помоги моему, вразуми его!

Тишина.

Ни единого звука вокруг.

Никого рядом. Ни сына, ни Бога, ни надежды...

- Да хоть в Ад забери меня, Господи, слышишь? В Ад! Только сына не тронь. Каюсь, каюсь, Боже, в грехах своих, - она вновь осенила себя крестным знамением, - молю, стоя на коленях, помилуй чадо мое, а со мной поступай, как хочешь...

И трижды осенив себя крестным знамением, поднялась с пола.

Бросив косой взгляд на письмо, который сын, да и она в том числе, ждал всю жизнь, мать подняла его, положила на стол, как оно и лежало, и направилась в свою комнату.

Только ее больная голова коснулась пролёжанной подушки, которая уже практически напоминала форму диска, старая и больная мать тут же уснула - без боли и даже каких-либо неприятных мыслей.

5

После утомительной рубки поленьев я весь мокрый, уставший и без единой мысли в черепной коробке, но с внушительной охапкой дров вернулся в дом. Подойдя к современной отопительной деревенской системе, я сразу же увидел отставленную на край кастрюлю с водой, которая предназначалась для будущего ужина. Покачав головой, я сел на корточки и начал раскладывать дрова. Принеся дань уже практически потухшей печи, и вернув кастрюлю в исходное положение, я снял пропитанную потом одежду, бросил ее в таз, одел свежую и решил поинтересоваться у матери, как это она сама смогла добраться до дома и вообще как ее самочувствие после не очень комфортной прогулки. Честно говоря, поначалу я был возмущен таким безрассудным отношением к своему и без того слабому здоровью, но потом успокоился, так как мой рассудок посетила мысль о том, что есть у мамы еще силы. Это, безусловно, меня обрадовало. Однако чтобы не выходить из роли, я все же слегка ее отчитаю, так, для наглядности.

Пройдя мимо стола, я заметил раскрытое письмо. Ох, как это я его забыл спрятать? Не дай Бог, мама увидит, такой скандал начнется. Да, ни к чему это. Взяв со стола конверт с листом бумаги, и подойдя к небольшой полке с книгами, я наугад взял том "Войны и Мира" и спрятал их там.

На душе сразу стало спокойнее. С глаз долой из сердца вон. Лучше об этом даже не думать...

Приоткрыв дверь в мамину комнату, я увидел, что она лежит ровно, лицом вверх и спокойно спит. Но, посчитав, что она может и просто лежать с закрытыми глазами, я тихо позвал ее:

- Мам, ты спишь? Мам?

Никакого ответа.

Тогда слегка улыбнувшись и тихо закрыв дверь за собой, я вернулся на кухню. Пока вода в кастрюле с горем пополам достигала ста градусов, я успел почистить и порезать картошку. Когда жидкость все-таки закипела, я закинул в ее жерло картофель, прикрыл крышкой и, подойдя к шкафу, достал оттуда баночку с помидорами. Рацион уже довольно привычный.

Через полчаса ужин был готов. Вскипятив чай, я поставил все это хозяйство на поднос и направился в спальню к матери.

Толкнув ногой дверь, я вошел внутрь. Мать лежала в такой же позе и даже с таким же выражением лица, но я не подал этому значения.

- Ма, ужин готов, давай, покушай, потом спи дальше, а я в огород пойду, - сказал я, ставя поднос на край кровати рядом с ногами мамы.

Никакого ответа. Полная тишина.

- Мам! - чуть громче сказал я и с удивлением посмотрел на нее. - Надо же, как крепко спит. Давно такого не было.

Подойдя к изголовью, я внимательно посмотрел на нее. Бледное лицо, никакого хотя бы самого слабого движения лицевых мышц, грудь не вздымается, не наполняет привычно легкие живительным кислородом...

Проклятье, да она умерла...!

Я в ужасе сделал два шага назад и оцепенел. Затем через некоторое время подступил вновь и поднес ладонь к ее носу.

- Не дышит, - вынес я сам себе вердикт и сел рядом с матерью. - Умерла.

Я безвольно опустился на колени и, коснувшись лицом ее правой руки, бесконтрольно и абсолютно несдержанно зарыдал. Мне было некого стесняться, поэтому я рыдал, рыдал и рыдал...

Пришел в себя минут через сорок, хотя по-настоящему я вернусь в колею лишь через несколько месяцев.

Рев, к удивлению, подействовал на меня самым странным образом: внутри не осталось ровным счетом ничего. Ни грусти, ни сожаления, ни страха.

Нормально ли это?

Не знаю...

Наверное, нет.

Поцеловав мать в лоб, я мысленно прочитал молитву и закутал ее в одеяло. Затем вышел на улицу и закурил.

По небу все так же ползли серые, угрюмые тучи, но дождя не было, да и ветер утих, так что я с лёгкостью смог прикурить мятую папиросу.

Ну и что мне делать дальше?

Ответ на этот, казалось, риторической вопрос полнейшей безысходности, наклевывался сам собой, и именно он сейчас лежал в томике Льва Толстого.

Поэтому, когда я докурил, мое личное решение было принято.

Моя мать всегда хотела быть похоронена у себя во дворе. Я этого никогда не понимал, и мы часто ругались по этому поводу. Но сейчас совсем другая ситуация...

Взяв в сарае совковую и штыковую лопаты, я направился в огород. Капать могилу мне непривычно, поэтому далось тяжело. В своей жизни я только раз копал нечто подобное - яму для своего пса, но в те времена было проще, ибо собачонка сама по себе была небольшая, а тут человека надо хоронить.... В этот раз управился минут за тридцать. Собрав лопатой последнюю горсть земли, я отправился за телом.

Встав возле двери, я долгое время не решался открыть ее, на глазах невольно вновь наворачивались слезы, но все-таки пересилив себя, вошел внутрь. Мать была мертва. Взяв ее на руки, она оказалась довольно легкой, я не спеша направился в огород. Как позже выяснилось, могилу я вырыл с запасом. От ног до стены было еще около двадцати сантиметров. По глубине тоже было прилично. Ну и хорошо, на том свете ей комфортно будет. Кинув горсть земли на грудь матери, я некоторое время смотрел в ее безжизненное лицо, почему-то я положил тело так, что лицо открылось само собой, сверху вниз и всеми силами хотел, чтобы все это обернулось сном.