Последний фарт

Все притихли. Куренев засмеялся и сказал, что скоро все будут равны.

Гермоген недружелюбно поглядел на учителя, но промолчал. Нехорошо спорить при ребятах. Учитель приказал расходиться. Когда все ушли, он повернулся к Гермогену.

— Ну как урок? Все понял, отец?

Гермоген вздохнул:

— Смеешься много и худому учишь. Побил бы маленько старуху рыбак, не посмела бы. И о старшине худо говоришь. Как можно такое? Разве не самый сильный сакжой водит стада и оберегает от волков олешек?

Куренев задумался. Как втолковать старому человеку, что не каждый сильный ведет стадо.

— Ну, ладно, — решил он, — пошли ко мне, пообедаем и поговорим.

Учитель надел шубу, взял Гермогена под руку и повел в свой дом.

…Миколка вышел из избы Амосова вместе с Анкой. Было уже поздно. Мог ли он думать, что вместо игр, плясок он встретит тут Ивана, Лену, учителя и несколько молодых парней.

— Ты же сказала, что будет просто, а тут звон что, — разговоры. Разве бы пошел, если бы знал? — упрекнул он Анку.

— Лена просила тебя привести, — улыбнулась Анка. — Слышал, что говорил учитель. На Большой земле давно новую жизнь строят. Мы тоже будем бороться, как все.

— Это дочь старшины-то? Узнает отец, отдерет за косы.

— Не смейся, — Анка взяла его за руку. — Знаешь, сколько молодых бросали богатство, дом и шли за бедных на каторгу: разве не слышал, что рассказывал Куренев? Как будет у нас новая власть, тоже запишусь в комсомол!

— Зачем комсомол? Кто послушается неимущего?

— Учитель сказал, что все люди имеют равное право на богатство. — Она остановилась. — Ты будь смелым, и я пойду за тобой. — Она толкнула его в сугроб и засмеялась: — А я-то думала — ты сильный.

Падая, Миколка увлек Анку, и они забарахтались в сугробе.

— Вот тебе, вот тебе! — хохотала она, запихивая ему за шиворот снег. — Чтобы сильным сделался и ничего не боялся.

Отбиваясь, он прижал Анку к сугробу. Анка притихла, сжимая его руки у лица. Он почувствовал ее горячее дыхание на щеке и замер.

— Ты чего притих? — шепнула она. — Разве не любо тебе?

Он покраснел, вскочил. Помог ей подняться. Анка смеялась. Миколка неловко ткнулся губами в ее лицо и припустил к избе, где жил Полозов, перепуганный и радостный. Как он мог поцеловать дочь старшины. Беда!

— Миколка, подожди! Постой!

Он побежал еще быстрее.

В избе было тихо. На столе догорала свеча. На стуле дремал старик.

— Дед? — прошептал Миколка и кинулся к старику. Тот поднял голову и холодно поздоровался.

Легли не разговаривая. А утром чуть свет Гермоген разбудил Миколку. Старик был уже одет.

— Пошли! — сказал он внуку и вышел.

Миколка быстро оделся и выскочил из барака. Старик тяжело переступал по запорошенной снегом тропе.

Чего разгневался дед? Куда он идет? — Миколка уныло плелся позади. Уже начался кустарник. Гермоген остановился, подождал Миколку и показал на невысокий куст.

— Ломай!..

Миколка сломал. Старик снова пошел дальше.

— Давай этот, — кивнул он на более крепкую ветлу.

Парень, с трудом свернул гибкий ствол.

— А ну, эту, — Гермоген отошел в сторону.

Сколько ни старался Миколка, он не мог даже наклонить эту ветку.

— Ломай! — крикнул гневно Гермоген. — Ты же легко ломаешь правила жизни!

Миколка покраснел, уцепился за сук и, подтягиваясь на руках, схватился за верхушку ветлы. Раздался треск, и он свалился к ногам Гермогена. Дед пошел дальше.

Солнце всплыло над морем. Не понимает Миколка деда! Решил наказать, отстегал бы, и все, а зачем таскать по лесу и заставлять ломать кусты?

Теперь Гермоген облюбовал высокое дерево. Миколка остановился, задрал голову и тихо сказал:

— Разве можно сломать вершину, которую не достанешь?

— Ты тянешь руки еще выше.

Миколка молчал. Старик несколько раз ударил его кнутом.

— За что ты бьешь меня, дед? — спросил Миколка уважительно.

— Как мог ты дерзко разговаривать со старшиной? Как можно требовать того, чего не давал?

— А если он сам берет чужое и не дает ничего? Старшина несправедливый.

— Утратишь ум с таким мальчишкой, — Гермоген набил трубку. — Домой тебе надо, в тайгу. Пропадешь тут. Гибнет и сильная птица, отбиваясь от табуна. Не в силах человек изменить русло реки.

— В силах, если возьмутся все. Есть такой человек, его зовут Ленин. За ним идут бедняки, а их — как звезд на небе, — пояснял Миколка.

— Может, мой ум слабеет, — сказал дед тихо, как бы для себя. — Возможно, ты владеешь рассудком, но своим ли? — Он пытливо посмотрел на внука. — Что ты сам видел в жизни? Понаблюдай за муравейником. Там у каждого свое место. Потому там и порядок. А как понять человека! Чего он хочет: власти или справедливости?

— Но есть умные люди. Они говорят… — Миколка растерялся.

— В пустом ведре и дробинка гремит, — резко оборвал его старик и пошел по берегу.

Миколка не понял: прикажет ли дед возвращаться на Среднекан или оставит его в Оле? Гермоген свернул на тропинку к Гадле, даже не оглянувшись.

Миколка рубил дрова за сараем. Шел густой снегопад, и в доме Винокурова так залепило окна, что казалось, будто вместо стекол натянуты заячьи шкурки.

— Отдохни, отдохни, малец, — раздался за спиной голос хозяина. — Молодец! Пойди к Евдокии. В котле на кухне отварная голова сохатого. Полакомься!

Уж не сошел ли старшина с ума? Кто угощает батрака губами сохатого? А может, пьяный? Миколка постоял, подумал и снова принялся рубить валежины. Но тут из-за угла сарая выскочил Петька.

— Бросай! Живо на сходку! Власть новую выбирать будем! — Он вырвал у Миколки топор и швырнул на дрова. — Пошли!

— Выбирать власть? Мне? Пустое мелешь, — оторопел парень, но Петька потянул его за рукав.

— Давай! Из Тауйска бумагу привезли. Ревком у нас будет.

Миколка пошел за приятелем. В избу учителя набились люди. Одни сидели на скамейках, другие стояли вдоль, стен. Здесь были Лена, Федот, Вензель. Они толпились около учителя, перешептывались с охотниками. Куренев глядит в какую-то бумажку. Петька пробрался к Федоту, а Миколка застрял у двери.

Куренев прочитал указание Охотского военревкома о создании волостного революционного комитета. Рассказал о разгроме армии Колчака, о партизанской войне в Сибири и о перевороте в Охотске.

— Оказывается, летом в Охотск прибыла карательная экспедиция полковника Широкого. Рабочих разоружили, кое-кого отправили в Хабаровск к белым на расправу. Но многие успели скрыться в тайге. А в декабре в городе был создан подпольный ревком. На приисках красные сформировали сильный отряд, двинулись на город и выгнали колчаковцев.

Учитель предложил выбирать власть. Выбрали учителя, кто-то назвал Федота.

— Федота, Федота! Ой грамотный. Подходящий будет! — поддержало собрание.

— Молод Федот! Кто его пустит в склад? Кто послушается? — сомневались некоторые.

— Поможем!

Против ожидания старики поддержали кандидатуру Федота. Собрание закончилось поздно. Люди расходились довольные. Впервые они сами выбрали свою власть.

Миколка заснул поздно, а утром чуть свет его разбудил Петька.

— Пошли помогать Федоту товары у купцов отбирать.

— Товары отбирать?.. — Миколка приуныл.

— Ну-у!

Миколка молчал.

— Оглох или испугался?

— Боюсь! — сознался Миколка. — Знаешь, какой у меня дед? Пропадут уши. Мне ничего не надо.

— Тебе не надо, а другим беднякам? Ты подумал? Пошли.

— Уж ладно, побей маленько. Не пойду, — тоскливо заявил Миколка, не двигаясь.

Петька выругался и ушел.

…— Обстановка в Охотске сложнейшая, — рассказывал Полозов. Он только что вернулся из Охотска. — Зашевелились якутские буржуазные националисты. По реке Мая бродят банды колчаковцев. Тракт на Якутск может быть перерезан в любое время. С открытием навигации ожидают японские военные корабли. Вот почему Охотский Совет принял решение эвакуироваться в Якутск…