Последний фарт

Гермоген вспомнил, как давно он нашел блестящий, чудесный камень, который маленько горел и легко крошился в порошок. Стоило посыпать им любую ранку, как она засыхала, но оставляла после синий след. Боялся он лечить других, чтобы не прослыть шаманом, но себя лечил. Он и попросил Слепцова поискать этот камень на крыше юрты. Вреда не будет.

Слепцов натер порошок, присыпал рану.

— Совсем черным сделался. Разве не испугается такого смерть? — Слепцов шутил, но уже приглядывал место, где похоронить друга. К его удивлению, скоро рана стала подсыхать.

Через несколько дней Слепцов снял повязку с головы Гермогена и удовлетворенно кивнул, а утром привел оленей и велел собираться.

— Когда человек не хочет стать покойником, лечить надо.

Слепцов решил отвезти друга к себе в юрту и приглядывать за ним вместе с Машей. Верно, в одной юрте им всем было-бы тесно, он и решил Миколку с первой же нартой отправить в Олу к старшине.

Печь разгорелась, и стало жарко. Канов распахнул ногой дверь. В вечернем сумраке лениво плавали снежинки, точно пух тополей. Над лесом снегопад казался туманом. В поселке было совсем тихо: ни визга собак, ни скрипа нарт. Лишь в доме Винокурова хлопнула дверь. Черноглазый мальчишка, недавно появившийся у старшины, пошел за водой.

Старатели переехали в эту избу осенью. Обычно летом Винокуров пускал на постой сезонных рыбаков, а зимой тут останавливались каюры. Но теперь движение транспортов на Буянду почти полностью прекратилось, и старшина сдал им два топчана.

Изба большая. Есть кухня, в ней печь, стол, бочка с водой. Все удобнее юрты Вензеля, да и все же в поселке.

А недавно Винокуров нанял старателей каюрами на свои упряжки.

Полозов закрыл книгу, вздохнул:

— Вторую зиму тут. Бросили товарища. Нехорошо. Как там Бориска? Жив ли? — Он взглянул на Канова. — Делать что-то надо, а что — ума не приложу.

— Не ропщи, сыне, бог милостив! — пробасил Канов, не поднимая головы.

Полозов посмотрел в окно.

Напротив, в доме Попова, было темно. Только два крайних окна, обметанные льдом, мерцают желтоватым тусклым светом. Лиза и Леночка живут в одной комнате, остальные окна заколочены досками. Через занавеску видна закутанная в платок тень. Это вяжет Лиза. От помощи сестры отказываются.

Полозов обхватил колени руками.

— Ох, сыне, сыне. Зело досадно на тебя. Все токмо очами да очами, а дальше забора, яко зрю ни-ни-ни… — хитроватая усмешка мелькнула на лице Канова. — Возлюбил отроковицу, не изводись и не мучайся.

— Время такое, да и жаль девчонку. Избалована и с характером. Ну, хватит… — оборвал его Полозов.

— Не жалость, а ухватка нужна, яко к коню с норовом, а ты зело добр! — не унимался Канов. — Не укротить — отрекись. Отрекись и не мути. А что верно, то верно — не по масти тебе сия девица. Юдоль твоя — тайга и зимовье. Не мягкая постель, а костер и оленья шкура.

— Довольно! — обозлился Полозов. — Не маленький, сам знаю, черт возьми!

Извела его Леночка. Кажется милой, простой, вроде радуется его приходу, но чуть что — настораживается и становится ершистой. Не знаешь, как и подойти к ней.

Поди знай, что у нее на душе. Пожалуй, правильно говорит Канов: не ровня она, да и капризная.

— Не пойму, старина, или я взаправду глуп, что не могу разобраться?

— Не сокрушайся, сыне. Истинный глупец не усомнится в своем разуме, — Канов не договорил. Тихо скрипнула дверь, и в избу заглянул Пак.

— Риса есть. Кампота есть. Чито надо? — пропел он, улыбаясь.

— Иди к черту! Будто не знаешь, что нам нечем платить! — раздраженно ответил Полозов.

— Хоросо, я буду не ходить. Я хотел сделать приятность. — Кореец, пятясь, прикрыл дверь.

— Яко соглядатай рыщет по поселку! — Канов яростно загремел чайником и поставил его на печь. — Продукты токмо на пушнину. Вот нехристь! Тьфу, — плюнул он и лег.

После бегства Попова Пак начал потихоньку торговать табаком, чаем, а скоро так развернулся, что поставлял любые товары на дом.

Запрыгала крышка чайника. Полозов засветил плошку, В тамбуре проскрипели обледеневшие унты, и с вязанкой дров в избу ввалился черноглазый мальчишка. От ветра фитилек лег на плошку, Полозов прикрыл его рукой и, разглядев паренька, засмеялся:

— Так вот ты какой, управитель имением старшины. Ничего. Живо за стол, и будем пить чай, — он придвинул скамейку и спросил, как его зовут.

Миколка глядел на Полозова восторженными глазами. Может, узнает? Куртку тогда ему подарил. Миколка помнит. Добрый человек. Чай разливает. Кажись, не скупится на сахар. Миколка отвел глаза, чтобы не помешать положить лишний кусочек.

— Ну что же, попируем, — засмеялся Полозов и, бросив еще один кусок в кружку Миколки, сел рядом. — Не часто у нас такие гости. А по какому случаю ты приволок нам сегодня дрова?

— Хозяин велел. Пастухи где-то близко со стадами. Могут в гости к старшине прийти, — робко ответил парнишка.

— Раз пастухи, тогда живем. Мясо будет.

Подсел к столу и Канов. Миколка поглядел на него с опасливым любопытством: этот, поди, сердитый — с бородой.

Миколка допил чай, порылся за пазухой и вынул трубку.

— Сам делал. Кури, шибко сладко будет.

Полозов долго разглядывал ее в свете фитилька. На чубуке была вырезана женская головка. Что-то знакомое угадывалось в скупых штрихах Нет, должно быть, показалось. Он достал из шубы нож с ручкой из моржового клыка и протянул его Миколке.

— Держи! Теперь большими приятелями будем.

Миколка обрадовался. Он давно мечтал о таком ноже.

— А ты сам откуда, где вырос? — Полозов обнял мальчишку за плечи.

— На Среднекане.

— Уж не внук ли ты того вредного старика?

— Ага, внук. Но он совсем не вредный. Пустое болтаешь.

— Слушай, а лохматого, черного человека ты в тайге не встречал? Он ямы роет, камни ищет.

Миколка что-то хотел сказать, но тут же поспешно сжал пальцами рот и по-взрослому ответил:

— Тайга, как море. Разве можно знать, какие рыбы приходят к берегу?

Миколка подумывал, что сейчас самое подходящее время удрать, пока его снова не стал спрашивать Иван о татарине, но тот уже набил подаренную трубку табаком и протянул кисет Миколке.

— Не курю, — отстранил его руку парнишка. — Дед не позволяет.

— Тогда у тебя старик и взаправду молодец. Вырастил такого одного на всю тайгу. Правильно делает.

Иван хвалил деда, и от этого еще больше нравился Миколке. Не зря, значит, и Маша ему кисет вышивает. Девушка просила его подыскать ей место в Оле.

Миколка огляделся, куда можно будет поставить нары для Маши. Нет, тут тесно. А хорошо бы привести сюда девку. Выходя, он заглянул на кухню. Тут в самый раз.

— А что, если здесь девка жить станет, а? — спросил он Полозова.

— Девка-а? — удивился Иван. — Не рановато тебе? Кто она, невеста?

— Не-е-ее… — Миколка покраснел. — Сирота она.

— Валяй. Но ведь хозяина спросить надо.

— Хозяина? — переспросил Миколка. Выходит, и Иван боится Винокурова?

…Старшина Винокуров жил в большом доме с женой Евдокией и дочерью Анкой: девчонкой лет четырнадцати-пятнадцати. Принял Миколку старшина радушно. Велел поставить в чулане топчан, накормил и сказал:

— Слушайся Евдокию, а после придумаю, к какому делу тебя приставить. — И, швырнув узелок с подарками Гермогена под лавку, ушел.

Миколка таскал воду, колол дрова, мял кожи, разделывал, оленьи туши. Расторопному парню Евдокия давала все новые поручения.

Анка часто болела и в школу не ходила. Винокуров пригласил заниматься с дочерью русскую барышню Лену. Миколка, пристроившись у дверей, прислушивался к урокам, а порой заглядывал в букварь. Ему так хотелось научиться читать. Разве он глупее других? Петька уже запросто разбирает любую бумажку. В свободное время Миколка бежал к приятелю, расспрашивал о буквах, словах. А ночами ему снилась юрта, берег Колымы, лосевые тропы и дед. Хотелось домой, но он не смел ослушаться деда. Гермоген велел отработать долг старшине.