Страница 17 из 32
— Расскажи всё, дитя моё. Облегчи душу перед Господом.
— Я росла, окружённая любовью. Мой отец, герцог Д’Эгийон, был очень добр ко мне. Матушка же души во мне не чаяла. У меня был старший брат, которого я любила, и который любил меня.
Когда мне исполнилось пятнадцать, появился ещё один человек, к которому я сильно привязалась. Он был нем от рождения, но я его хорошо понимала. Этот человек… он недавно умер, защищая мою жизнь. Он не раз спасал и утешал меня, когда другой, которого я полюбила всей душой, тот которому отдала своё сердце, бросил меня, оставил одну… — Изабель старалась сдержать свои чувства, но слёзы помимо воли текли и текли из её глаз.
— Не сдерживай слёзы, дитя моё. Каждая из слезинок несёт в себе твои страдания… — с участием сказал священник, услышав судорожный вздох и подавленные рыдания. — Продолжай, дитя.
— Его звали, Ренар Шатобриан, — Изабель сумела справиться со слезами, но не с дрожью в голосе.
— Я впервые увидела его, когда мне исполнилось 17 лет. Он доводился нам дальним родственником и приехал погостить. Я влюбилась в него, как только впервые увидела. Я во всём призналась матушке, а она рассказала отцу. Препятствий для брака не имелось, потому уже через месяц мы были помолвлены. Ренар казался мне необыкновенным человеком, не похожим на других. Он превосходил всех знакомых мне молодых людей не только красотой и статностью, но и глубоким умом. Засыпая вечером, я мечтала лишь о том, чтобы увидеть его поутру, услышать его голос… — Девушка закусила губы, стараясь справиться с подступающими к горлу рыданиями.
— Я слушаю тебя, дитя моё.
— Я гостила у тётушки, когда на наш замок было совершено злодейское нападение. Все мои близкие, и даже слуги в замке были убиты. Вернувшись домой с Сервитером, который сопровождал меня в той поездке, мы застали ужасную картину. Замок был полон мёртвыми телами. Никого, никого не осталось в живых!.. С той поры я не знала ни одного спокойного дня.
Те, кто уничтожил мою семью, много раз пытались убить и меня. Мой отважный Сервитер не однажды спасал меня, мою жизнь…
— А что же, твой жених? — после короткого молчания спросил священник.
— Когда ему стало известно обо всём, он… — голос Изабель дрогнул, — отказался от меня. Когда мне сообщили об этом, я не поверила. Презрев опасность, я направилась к нему, но слуга сказал, что ему не велено пускать меня и передал письмо, — девушка помолчала, затем голосом, полным глубокого отчаяния, продолжила: — Это письмо причинило мне не меньшую боль, чем смерть моей семьи. Он сообщал, что отказывается от меня и считает нашу помолвку разорванной. Я год провела в аббатстве, скрываясь там от преследователей. И весь этот год каждый день я задавала Господу один и тот же вопрос: в чём моя вина? Но Господь не ответил мне. Тогда я просила Его забрать у меня жизнь, чтобы соединиться с моей семьёй. Мне больше не нужна моя жизнь — она состоит только из боли и страданий… У меня не осталось никого и ничего. Даже надежды, — прошептала Изабель.
— Тебе тяжело, дитя моё. Но отчаиваться не стоит, ибо Господь милостив. Он всегда оставляет надежду страждущим.
Священник покинул исповедальню. С глубочайшим участием смотрел он вслед исчезнувшей за дверью часовни девушке.
Глава 14
Недалеко от замка, в густых зарослях Агриппа и граф Шеверни уже более двух часов наблюдали за хлопотливой суетой, царящей как в замковом дворе, так и, судя по мелькавшим в окнах силуэтам слуг, в самом замке. Отворенные настежь ворота вызывали особую настороженность и опаску Агриппы.
— Неспроста это, клянусь священной Буллой Папы… — тихо говорил он графу, на что тот, пожав плечами, заметил, что это ровным счётом ничего не значит.
— Наверняка ловушка, — не успокаивался Агриппа, — думаю, они нарочно оставили открытыми ворота. Не иначе, прознали о наших планах и готовятся к встрече.
— Откуда они могли узнать?
— А откуда они узнают наши тайны? Везде шныряют соглядатаи королевы-матери.
— Полагаю, вы преувеличиваете опасность, — возразил граф Шеверни, — распахнутые ворота ещё ничего не значат. Заметьте, все обитатели замка взбудоражены. Возможно, они просто готовятся к некоему торжеству. Или ждут приезда гостей.
— С чего им праздновать? Король с утра до вечера кается. Гиз сидит в Париже, и ведёт себя так, словно король не молится, а уже умер.
— Не знаю, не знаю… Я считаю, нам просто следует войти в замок и убедиться в том, что герцогиня на самом деле находится там.
Агриппа чуть не расхохотался, но тут же из опасения, что их раньше времени обнаружат, подавил неуместный приступ веселья.
— И каким образом вы собираетесь войти в замок? — язвительно поинтересовался он у графа.
— Через ворота, — последовал ответ. — Я, в отличие от вас, католик. К тому же её величество благоволила моей матушке. Не будет ничего странного, если я заеду засвидетельствовать своё почтение вдовствующей королеве.
— Ну, допустим. А как я туда войду?
— В качестве моего друга.
— Предположим. А как пройдут остальные восемь человек? Те самые, что остались нас дожидаться в деревне? Или вы уже успели позабыть о наших спутниках?
— Сударь, слишком много вопросов, на которые я не в состоянии ответить вам прямо сейчас. И уж тем более я не имею понятия о том, как именно нам следует действовать. Я предлагаю войти в замок и осмотреться. А там будет видно. По крайней мере, нам, возможно, удастся выяснить, там ли герцогиня — не исключено, что наши сведения устарели и её уже успели куда-нибудь перевезти.
— Мудрые слова, — не мог не признать Агриппа. — Так вы считаете, я смогу сойти за католика?
— А вы полагаете, в замке найдутся люди, которые потребуют доказательств крепости вашей католической веры?
— Ваша правда, сударь. Так и быть, я принимаю ваше предложение. Надеюсь, оно на деле окажется столь же привлекательным, как и на словах. — Агриппа уже намеревался подняться на ноги, но граф придержал его за рукав.
— Не сейчас, — прошептал граф, указывая рукой налево от замка, откуда быстро приближалась внушительная кавалькада всадников, над которой развевались знамёна. Когда кавалькада приблизилась, оба наблюдателя различили на знамёнах герб — три орла на золотом поле.
— Помяни его святейшество Папу, и узреешь католическую лигу, — пробормотал Агриппа.
— Это Гизы, — так же тихо произнёс граф Шеверни. — Я вижу предводителя — похоже, это герцог Де Гиз собственной персоной. Как мне видится, наше положение несколько осложняется.
— Если только его не привела сюда та же причина, что и нас. Тогда дело не просто осложняется, но и начинает скверно попахивать.
— Тем лучше, — прошептал граф Шеверни, вызвав тем самым удивлённый взгляд Агриппы.
Впрочем, вспомнив недавние трагические события, свидетелем которых он был, Агриппа понял смысл этой странной реплики — измена и гибель супруги оставили неизгладимый след в душе молодого человека. Потеряв опору в жизни, разочаровавшийся в любви, он согласился на это опасное и почти безнадёжное мероприятие исключительно ради игры со смертью. Вслух Агриппа ничего не сказал, но поклялся себе, что не позволит Шеверни совершить глупость.
— Что будем делать? — граф Шеверни устремил вопросительный взгляд на Агриппу. Тот пожал плечами.
— А у нас есть выбор? Пойдём и поищем герцогиню Д’Эгийон. А заодно выразим своё почтение главе католической лиге.
— А что по поводу его величества? Нет желания выразить и ему своё почтение?
— Никакого. Пусть себе молится. Что ни говори, это дело святое.
— Хм… похоже, покаяние короля уже закончилось. Взгляните.
По дороге, по которой совсем недавно пронеслась кавалькада герцога Гиза, тянулась вереница карет, сопровождаемая королевскими гвардейцами. Следом за ними показались всадники и тяжело гружёные повозки. Не вызывало сомнений, кому принадлежала эта огромная свита.
— Да-а-а… — протянул Агриппа, — чёрт нас дёрнул приехать в такое время. Похоже, вы были правы, сударь. У них действительно торжество. Я уж и думать не хочу о том, что его величество Генриха III могла привести в Шенонсо та же причина, что и нас, и, по всей вероятности, герцога де Гиза. Не много ли соперников для нас? Может, нам стоит оставить эту затею и вернуться в Нерак?