Страница 86 из 154
— Понятно, Геронда. Но у меня получается так: ремонта нет, а помыслы о ремонте лезут в голову!
— Ум нужно всегда держать чистым, в Боге, — это главное правило всякого монаха. Сделай свой ум свободным от всякого помысла и представления о чем — либо земном и даже небесном, — спокойно и рассудительно отвечал старец.
Он снял соломенную шляпу и с удовольствием подставил голову под легкий морской бриз.
— Разве нужно совершенно все помыслы отбросить, даже не греховные? — мне это не было понятно до конца.
— А какая у них разница, если они отвлекают от молитвы? Стань для всех помыслов, как глухой и немой ко всему внешнему! Грехопадение человека разделило ум и сердце, но молитва Иисусова вновь соединяет их, делая цельным естество человека, которое уже не нуждается ни в каких помышлениях. Оно всецело живет смирением и через него стяжает благодать. Смиришься до земли, окажешься на Небе. Осознаешь себя недостойным Бога, постигнешь Его, как Он есть. Потому что покой Божий, где нет никаких помышлений, есть сверхмысленное благо. Это нужно понять и накрепко усвоить. Любой помысел — это проявление несмирения. Отсеки в себе всякое сопротивление смирению и быстро стяжешь благодать!
— Благословите, отче Харалампие! У меня с молодости есть старец в России. Но теперь он далеко, а вопросов накопилось много, и я вынужден искать совета у Афонских отцов. Правильно ли я поступаю?
— Советников духовных может быть много, а старец всегда один. Старец — это врата к постижению истины.
— Грехи мои не дают мне прямо постичь ее, Геронда. Даже на Афоне совершаю мысленные грехи… — с огорчением сказал я.
— Накопленные грехи подобны густой тьме вокруг нас, но стоит нам зажечь свечу, как вся тьма исчезает. Вот что значит: «Постигните истину и она освободит вас», как сказал Господь Иисус Христос. «Освободит» — значит сделает зрячим духовно. Чистое и простое сердце узрит мгновенно чистого и простого Бога, Который сияет ярче полуденного солнца…
— Таким Господь явится душе в раю, Геронда?
— Стремись не в рай, стремись к спасению, которое пребывает за пределами райских обителей- это Сам Христос! Познаешь Христа, и все остальное приложится к этому… — старец многозначительно посмотрел мне в глаза. — То сердце приходит к духовной свободе, к совершенной свободе от помыслов, которое во Христе делает себя свободным от всяких помышлений о вещах мира сего. Какие там ремонты, какие там заботы и попечения и тому подобное? Бог Сам все устроит, а ты молись и делай! Ум, не имеющий никаких мыслей, и сердце, не имеющее никаких привязанностей, сливаются воедино и обретают Христа с помощью Святого Духа. Поистине, патерас, думать о вещах мира сего — неблагодарный труд… Вспоминая огонь, не согреешься, потому что это огонь мира сего, пустой, привременный. Вспоминая Бога, сердце все становится огнем, ибо это огонь Небесной Любви, огонь Небес и попаляет в душе все мирское…
Мы помолчали. Морской ветер крутил и разбрасывал по причалу сухие листья платана.
— Геронда, меня временами борют страсти, и я рассеиваюсь, как ни собираю себя в молитве.
Я ждал слово молитвенника, и оно оказалось строгим:
— Если мы, молясь, то и дело впадаем в страсти и в отвлечения ума, то этим самым предаем Бога, и тогда не помогут ни поклоны, ни четки! Даже если мы будем молиться тысячу лет, но невнимательно и впадая в страсти, ничего не достигнем… Любой помысел, любая страсть — это коготь сатаны, крючок смертного мира, который затягивает нас в греховное состояние.
— А как же помысел о Боге? — спросил я, запутавшись в понимании точного смысла его слов, переведенных отцом Агафодором. — Разве он не ведет к Нему?
— Помысел о Боге — это не Бог, это дьявольский подлог. Можно сколько угодно думать о Боге и это нисколько не приблизит нас к Нему. Покаянная молитва — вот путь к Богу, патер! Внимание в молитве означает устойчивость этого молитвенного покаяния. Ум постоянно соскальзывает со внимательного сосредоточения в молитве, как железный шар с острия иглы. Возвращать его туда снова и снова — это путь его обуздания и спасения во Христе. Восковой шар прочно держится на острие иглы и уже не падает. Так и ум, умягченный благодатью покаяния и слез, уже никогда не покидает Христа, никогда не теряет внимания…
Уже не дожидаясь моих вопросов, старец продолжал:
— В евангельских заповедях мы противодействуем грехам, не позволяя себе совершать их, размышляя о дурных последствиях подобных поступков- это дело новоначальных в вере. В стяжании непрестанной молитвы: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», что является духовной практикой опытных монахов, мы преображаем наши греховные состояния в добродетели, замещая дурные душевные состояния прямо противоположными: гнев преображается в любовь, чревоугодие — в воздержание, сребролюбие — в щедрость, похоть — в целомудрие. В непрестанной же молитве мы стяжаем благодать, а с нею — бесстрастие, через которое приходим к священному безмолвию — исихии. Это есть дело совершенных, возводящих душу в «горняя, где Христос сидит одесную Бога».
— А как мы узнаем, преодолели мы рассеянность ума или нет, Геронда? — в заключении спросил я, взглянув на моего друга.
Тот взмок от напряжения, стараясь быстро переводить вслед за старцем.
— Проверка своего молитвенного состояния в период молитвы состоит в том, что ум становится подобен спокойному морю во время штиля, а в период после молитвы — в том, порабощают ли наш ум помыслы или нет. Как Господь усмирил Галилейское море, сказав: «Умолкни, перестань!» — и сделалась великая тишина, так и благодать умиротворяет бунтующий ум и смиряет его.
— Благословите, отче Харалампие, и простите, что утомил вас вопросами! — попросил я прощения у старца, видя, что он утомлен. — Можно к вам еще приходить, если это возможно?
— Ничего, ничего, главное, чтобы вы исполняли то, что говорит духовник, — усмехнулся Геронда и надел свою старую шляпу. — А приходить, приходите, Бог благословит! Только всех своих «товарищей» оставь навсегда за порогом кельи, патер!
— Каких товарищей, отче? — не понял я.
— Помыслы, говорю, помыслы оставь, понимаешь?
— Теперь понял, Геронда! Благословите, — я наклонился, целуя его натруженную руку.
— Отче Харалампие, а если, к примеру, ум ленится на Иисусову молитву, что делать? — последний вопрос задал отец Агафодор, помогая старцу подняться и подавая ему скамеечку и удилище.
— Держи молитвенное правило по книгам, пока сердце не согреется, а потом переходи на четки…
Мы попрощались с духовником, который старческой походкой вошел в ворота монастыря. Щедрый и гостеприимный монах Дионисий, чадо старца Харалампия, нагрузил нас продуктами в монастырской кухне и поделился за чаем своими скорбями, наш друг-иконописец был печален: порядки в монастыре менялись на суету и попечения, невзирая на молитвенный устав, учрежденный старцем. На Карулю мы отправились пешком. Монах долго смотрел нам вслед, как мы уходим по тропе: нас сопровождали распростертые в синеве крылья парящих чаек — непременная принадлежность афонских морских просторов.
Все образы мира сего, что видели глаза мои, — где они? Не смогло зрение мое ни удержать их, ни насытиться ими. Все звуки, что слышали уши мои, исчезли, словно пролетающий ветер, не напитав слух мой. Все запахи цветов луговых, что вдыхал я, лишь дразнили мое обоняние и тут же исчезали, ничего мне не оставив. Все ощущения и остальное, чего касался я и прижимал к сердцу, прошли, словно туман, сквозь мои пальцы и утекли в никуда. Те страсти, что я пережил, желания, к которым устремлялся, и помыслы, которые придумал, — оказались пустышками моего ума: пробудился я, и вот, — где все это? Но Ты, единственный Боже, пребывающий со мной с первого вдоха и до сего момента, никогда не оставляешь меня, неразумного, и не только не оставляешь меня, но и заботишься неусыпно обо мне: питаешь тело мое Хлебом живым и Небесною Твоею Кровью и животворишь душу Святым Твоим Духом. Это тело мое, душу, ум и сердце Ты воскресил из небытия, затем из мира теней вывел в нетварный свет Царства Истины и возложил на главу духа моего драгоценный венец духовного блаженства — нескончаемого созерцания Божественных Твоих Тайн и неколебимого Царства Твоего.