Страница 100 из 154
— Что с людьми делается? Не понимаю… Стою недавно в очереди в магазине. Впереди старушка, уже вся сморщенная, как грецкий орех. Смотрю, читает книгу: «О чем мы должны говорить?» А дальше написано: «Если вы ищите любовь, то вы должны понимать, о чем говорить с мужчинами…» И дальше всякая чепуха! А то мужики с ума сходить начали. Один такой стоит у нас во дворе и ораторствует: «Скоро жизнь наладится и все будет хорошо!» Слушаю его — дурак, не дурак? Когда она становилась лучше? Только все хуже и хуже. А другие ему поддакивают: «Конечно, все должно быть хорошо. Только бы войны не было!» Не понимают того, что когда войны нет, значит к ней как раз все и готовятся! Это похоже, сын, на то, как если бы кого-то без конца обманывали, а он бы говорил: «Скоро все наладится! Скоро все будет хорошо!» А когда будет хорошо? Когда ограбят до нитки? Видать, для кого в церкви нет Бога, у тех в голове для ума нет места…
— Но где-нибудь на земле есть нормальная жизнь, Федор Алексеевич? — Санча не удержался. — Осталось же еще что-то хорошее?
— Осталось, не спорю. Выхожу как-то во двор воздухом подышать. Вижу, девочка разглядывает обрубок дерева, остальные деревья давно посохли. Она маме и говорит: «Мамочка, какой все-таки мир прекрасный!» Для тех, кто только родился, он прекрасный, потому что другого не знают. А мы-то видели каким он раньше был и каким теперь стал…
— Папа, а ты здесь причащаешься? — меня больше всего волновал этот вопрос.
— Причащаюсь, сын, а как же! Хожу вместе с послушницами в Адлерский храм. Иногда монахи на квартире причащают и исповедывают. Слава Богу за все! И монахам спасибо! Особенно Саше вот этому, никогда меня не забывает… — Александр углубился в питье чая и сделал вид, что не слышит.
— Саша, какие новости в монастыре? — спросил я.
— Ездил я, батюшка, в монастырь, хотел остаться, но передумал. Поставили там меня на огородное послушание. Все бы ничего, да прислали на помощь монахам студенток из какого-то мединститута. Какое там послушание? Бросил все и снова в Адлер уехал. Хочу тоже на Афон податься…
— Давай, Саша, оформляй документы и милости просим к нам на Карулю! В тесноте, да не в обиде. С деньгами поможем!
Не желая того, в этот приезд я очень обидел своего старика. Заметив, что он тщательно перепрятывает в шкафу свою старую одежду, я сказал отцу:
— Пап, зачем ты прячешь эти старые вещи, кому они нужны?
Тогда аскетизм составлял для меня основу всей жизни.
— Как зачем, сын? Разные люди приходят, то монахи незнакомые, то какие-то агенты по свету, по воде — того и гляди, чего-нибудь и не досмотришься, — ответил он, старательно запирая дверцы шкафа на ключ.
— Папа, это уже не смешно! Когда тебя не будет, все это старье выкинут на свалку!
Мне хотелось научить отца не привязываться к вещам, но вместо этого он сел на стул и горько зарыдал, закрыв лицо руками.
— Папа, прости меня, сказал не подумав! — просил я прощения, плача вместе с отцом.
Он долго не мог успокоиться, но, в конце концов, мы примирились. На прощанье я попросил отца беречь себя и пообещал, что буду на связи, еще раз попросив прощения. Каждый раз расставание со старичком было очень болезненным:
— Папа, на Афоне, рядом с нами есть телефон-автомат. Буду стараться звонить тебе время от времени. Когда понадобится что-нибудь, я всегда приеду. Послушницы тоже тебе помогут. Если что, врачи рядом, через дорогу! И прости меня за все…
— Ох, сын, в больницу ни за что не пойду! Навидался я врачей… Бог лечит, а врач калечит, так-то! Уж лучше потерплю, чем с ними связываться… А тебя Бог простит!
В Москве мы вместе с отцом Агафодором проведали наших подвижниц из Абхазии, принятых на Московское подворье игуменьей Фотинией. Радостные сестры, постриженные в инокини, окружили нас:
— Идемте с нами, батюшки. Матушка игуменья благословила накормить вас!
За трапезой мы услышали все новости подворья. У инокини Никифоры начались скорби: монахиня, которую она избрала себе старицей, подружилась с новопоступившей молоденькой послушницей. Из-за этих переживаний жизнь у инокини на подворье пошла вкривь и вкось.
— Сестра Никифора, прошу тебя, ходи на исповедь к отцу Кириллу! Ведь это же искушение. Старец рядом, а ты себе дружбу ищешь среди сестер!
— Ах, батюшка, привязалась я к ней, вот и мучаюсь… Буду стараться!
У инокини Раисы дела пошли в гору: ее назначили старшей по кухне и она ревностно исполняла свое послушание, хотя сама очень желала попасть в скит. Инокиня София во время этой беседы сидела очень серьезная.
— А что нового у тебя, сестра? Не унываешь? — спросил я.
Лица всех присутствующих повернулись к ней.
— Батюшка, а я теперь пасу коров! Сверху осенний дождик поливает, а снизу мокрая трава по колено подрясник мочит… Так по грязи весь день и хожу. А хотела в бухгалтерии трудиться. Матушка перед постригом говорит: «Вот, послушница София прежде в университете преподавала, пусть теперь коров уму-разуму учит!» Понимаю, это она не со зла, а для моего смирения. Матушка меня любит, слава Богу за все! Даже мой папа рад: «Учись, говорит, доченька, всему что скажут! Сам не стал монахом, зато дочь — монахиня…». Он мне всегда говорил: «Без трудностей человек не родится!» Чего унывать? Отец Кирилл всегда душу и укрепит, и поддержит. Вы же нам сказали всегда к батюшке обращаться, когда тяжело…
— Молодец, матушка! Значит, все хорошо?
— Нет, не все хорошо, батюшка! Я долго терпела, а теперь все скажу! — в голосе ее зазвучало волнение. — Одна скорбь все же имеется… Летом сенокос у нас был. Так прислали нам в помощь молодых солдат. Я чуть со стыда не сгорела! Кто всеми этими искушениями занимается? Специально, что ли?
Мне пришлось развести руками…
Архимандрит Пимен, узнав, что мы с иеромонахом в Москве, позвонил мне.
— Отец, хочется тебя увидеть. Я как раз улетаю со Святейшим в Минск. Приезжай в Шереметьево в спецтерминал. Там перед отлетом и поговорим.
Он встретил меня у ворот и привел к багажному отделению, где у горы чемоданов толпились архиереи с сопровождавшими их иподиаконами и секретарями.
— Отец Пимен, да тут народу — не протолкнешься! К тому же ты знаешь, мне с начальством всегда как-то неловко…
— Да кому ты нужен здесь? Никто и внимания не обратит. Скоро Патриарх приедет, а мы пока потолкуем, — сильно заинтересованный, он стал расспрашивать меня о предстоящей поездке в Иерусалим.
Между тем толчея увеличилась: во двор терминала въехал кортеж машин с Патриархом Алексием. Все выстроились у машины, желая получить благословение. Я остался стоять за грудой чемоданов, не желая привлекать к себе внимания. Между тем очередь быстро закончилась и мы остались напротив друг друга, разделенные чемоданами. Святейший поднял голову и посмотрел прямо на меня. На виду у всех я выбрался из-за багажа и через весь двор подошел к Патриарху, красный от стыда, что замешкался у чемоданов.
— Вы кто такой? — глухим сильным голосом спросил Святейший.
— Провожающий… — робко произнес я, поражаясь своему неуверенному голосу.
— А откуда? — он внимательно изучал меня пронизывающим взглядом.
— С Афона…
— Ну, Бог благословит…
Это была последняя встреча с Патриархом Алексием, достойно пронесшим свой нелегкий крест Патриаршества в самые жуткие годы российской смуты. Возглавляемые им торжественные литургии в Свято-Троицкой Лавре навсегда остались в моей памяти. Бывало, Святейший, читая по памяти молитвы, слегка ошибался. Он всегда просил в конце у всех сослужащих с ним архиереев, архимандритов и иеромонахов прощение: «Простите меня, отцы и братья, в чем я ошибся…»
Ко мне подошел мой друг. Я не удержался:
— Отец Пимен, а ты говорил, что меня никто не заметит, — пожаловался я.
Тот молча развел руками:
— Ну-ну, бывает, бывает…
В последние дни нас пригласил посетить Дивеево на издательской «Ниве» наш давний друг Анастасий из Троице-Сергиевой Лавры. В дорогу я взял книгу «Записи священника Александра Ельчанинова» и читал ее до тех пор, пока вдали не показались главы монастыря. Теперь эту обитель невозможно было узнать. Возрожденная из руин святыня сияла во всем великолепии своих величественных храмов. Канавка Матери Божией, очищенная монахинями и пройденная множеством ног верующего народа, как и прежде воодушевляла сердце живой и радостной благодатью Пресвятой Богородицы. Святые мощи преподобного Серафима теперь притягивали в Дивеево тысячи верующих со всех уголков России. От обилия паломников рябило в глазах. По-прежнему благодатный Покров Пресвятой Богородицы, словно неотмирным куполом, покрывал этот уголок Русской земли.