Страница 101 из 154
В воротах монастыря произошел трогательный случай. Увидев довольно большую толпу нищих, я сказал отцу Агафодору:
— Нужно, отче, подать им милостыню, как мы обычно делаем. Достань наши мелкие деньги!
Он начал раздавать их одним нищим, я — другим. Одна из женщин-нищенок, беря у меня деньги, внезапно спросила:
— Батюшка, а вы не с Афона будете? Больно на вас головные уборы чудные!
— С Афона, с Афона…
Мой ответ растрогал женщину:
— Ой, батюшки мои! Возьмите обратно ваши деньги, а я… а я, — нищенка начала поспешно рыться в своем грязном мешке. — Я сама вам подам на Афон! Возьмите! — она протянула мне десять рублей.
— Я не могу взять от вас деньги, вам нужно на них жить! А мы на Афоне зарабатываем своим трудом, — отказываясь от ее милостыни, сказал я.
— А вы мою денежку отдайте Матери Божией, хорошо? Не отказывайтесь, ради Христа прошу! — стала умолять нищенка.
Ее поступок растрогал меня.
— Ваши деньги я положу у иконы Пресвятой Богородицы в нашем храме! — пообещал я.
С тех пор эта десятка так и лежит под стеклом старой иконы в иконостасе.
После омовения в источнике преподобного Серафима, утешенные общением со святой обителью и ее благодатью, мы отправились в обратный путь. В дороге отец Анастасий задавал вопросы:
— Расскажите, отцы, какое у вас впечатление от греков? У вас уже сложилось представление о монахах на Афоне?
— Отец Анастасий, чем о них слушать много слов, лучше один раз приехать. Это стоит сделать, не пожалеете! Там очень высокая культура православного духа: я ни разу не видел греков ссорящихся или даже повышающих голос на брата-монаха. Когда они о чем-либо спорят, по-восточному жарко и горячо, никогда не гневаются, а по окончании спора дружно идут вместе пить кофе. Но самое главное, конечно, их подвижники и молитвенники, очень сильные старцы! — высказал я свои наблюдения.
— А что скажешь, Симон, как по сравнению с греками отец Кирилл?
Архимандрит с любопытством взглянул на меня.
— Знаешь, отец Анастасий, если бы наш батюшка жил на Афоне, то он там был бы тоже великим духовным светильником, и я бы вновь выбрал только его, несмотря на то, что там много великих духовников. Молитва у них выше, а наши старцы все же помудрее будут! — с глубоким чувством ответил я.
— Подвизаются они сильно, это так, — заговорил отец Агафодор, поддержав меня. — Но много есть и такого, чего не хочешь знать! Иногда строят кельи, словно виллы у богачей. Мне один старец говорил, что если бы православные подвизались так, как подвизаются тибетские монахи, то в Православии все были бы святыми!
— Ну, в буддизме рога и копыта торчат по всем углам, несмотря на все самоистязания и восточную логику! Это они своим учением Запад прельщают, скрыв его сущность. А коснешься Тибета или Индии, как оно есть, то от их синюшных морд и когтей душу воротит! Плетут свою философию, думаешь — умно написано, а потом такой бред начинается, что просто тошно… Начинают, вроде, здраво, а заканчивают заклинаниями своих демонов. А их отшельники — обычные наркоманы, без гашиша — ни шагу… Одно слово — мерзость запустения! Так, отец Симон?
— Так, отче, все так и есть, — согласился я, любуясь весенними лесами, мелькающими за окном машины.
Радостное чувство, что в России есть такие преподобные, как батюшка Серафим, и такие благодатные обители, как Дивеево, сопровождало нас в пути.
Дивны дела Твои, Господи! Когда возрастал я, то все тянул к себе, чтобы защитить тело мое. Когда подрастал, то пытался всемерно укрепить эгоизм души моей. А когда пришел в пору зрелости, то озаботился тем, чтобы возвеличить ум свой над умами других людей. Но коснулась меня искра благодати Твоей и ныне снова я родился в Тебе, Боже, где все вижу иначе и по-иному поступаю. Когда возрастает душа в сострадании, то стремлюсь все отдать, что имеет тело мое. Когда укрепляюсь в цельности духа моего, то прихожу к полному отречению от душевного эгоизма. А в пору зрелости духовной всецело отрекаюсь и от души моей, вплоть до ненависти к ней, и от гордых помышлений ума моего, ибо нахожу опору лишь в Божественной благодати, которая вся — премудрость, вся — любовь и вся — блаженство! Где теперь себялюбие, где эгоизм, где самомнение? Наг пришел я в этот мир и нищим духом уйду из него, облеченный в нетварный свет Царства Твоего, Христе, Царства неизмеримой Божественной вечности.
ИЕРУСАЛИМ И СИНАЙ
Иисусе, сокровище сердца моего, что есть целомудрие ради Тебя? Мир и радость во Святом Духе. Что есть умерщвление страстей ради Тебя? Благодать Божия не в слове, а в силе. Что есть отсечение всех помышлений ради Тебя, Иисусе Сладчайший? Свет Небесный, воссиявший в душе, озаряющий сердце и просвещающий Богосозерцанием духовные очи сердца и познанием слова Божия — ум человеческий. Ты, Господи, смиренно ходил некогда среди людей, нося в Себе Духа Святого. А ныне те, кто в смирении стяжал этого Духа, становятся друзьями Твоими и сынами Отца Небесного, соединяясь с Тобою через священное созерцание. Ты, Христе, чист и свят, но Ты долготерпелив, ибо ждешь из вечности, чтобы даже я, последний грешник, стал чист сердцем, и, оскверненный мысленными грехами, стал свят умом. Потому что Ты сказал (Мф. 5:8): Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. И кто чист сердцем, если он не сын Божий? И кто свят умом, если он не носит в себе Духа Божия и не распространяет благоухание мира Его повсюду? Разве есть что-либо выше сыновства у Отца Небесного, чего даже Ангелы не имеют? Поистине держусь всем дыханием духа моего за святые заповеди Твои, через которые Ты сотворил нас и продолжаешь творить сынами Своими (Мф. 5:9): Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.
В Иерусалим мы собрались быстро — у нас не было никаких вещей. Хороший знакомый нашего врача из «Кремлевки» вез нас в аэропорт. Поглядывая на меня сбоку, он говорил:
— Батюшка, как жить по совести? Простите за вопрос…
— По совести — значит делать лишь то, что она подсказывает: нужно уметь ее слушать.
Краткий ответ не удовлетворил водителя:
— А как ее слушать, батюшка?
По характеру он оказался человек дотошный.
— Душой, конечно. Потому что она хочет Божиего, а совесть и есть голос Бога.
— А если душа пива хочет, батюшка? Это правильно?
Мы с отцом Агафодором, не удержавшись, рассмеялись.
— Нет, не правильно! Это желание не души, а плоти…
— Ага, вот оно как… Понятно!
Водитель лихо подкатил к залу вылета пассажиров.
— Доброго вам пути!
В аэропорту Шереметьево ко мне подошла верующая женщина.
— Батюшка, вы в Израиль летите? А в Горненском монастыре будете? Передайте, пожалуйста, Христа ради, вот эту булку черного хлеба монахине Иустине!
Предупрежденный в Патриархии, чтобы не брать никаких передач от провожающих, я спросил:
— А если прицепятся к этой булке, что сказать?
— Ну что вы, батюшка, кто прицепится? А если будут спрашивать, скажите, что купили сами.
Успокоенный, я встал в очередь на регистрацию. Ко мне приблизился служащий рейса на Тель-Авив.
— Цель вашей поездки?
— Паломничество, — ответил я спокойно.
— А что у вас в пакете?
— Булка черного хлеба.
— А зачем вы ее везете в Израиль?
— Монахиня просила привезти.
— А вы сами ее купили или вам передали?
— Сам купил, — твердо сказал я.
— Сами купили? — переспросил израильтянин. — А в каком магазине? Как он называется?
Я замялся.
— Как вам не стыдно! Вы же священник, а обманываете. Я видел, как передали хлеб, — качая головой, сурово сказал агент.
Я молчал. Он сжалился:
— Ладно, проходите. Но обманывать батюшкам нехорошо!
Увидев иеромонаха, благополучно прошедшего такой же допрос, я признался ему:
— Ох, и стыдно же было, отец Агафодор! С этой булкой целая история вышла: пришлось врать и меня раскусили…