Страница 131 из 212
Он делами подтвердил свою веру, восстановив храм святителя Иоанна Златоуста, а на пути к месту третьего обретения главы Предтечи соорудил грандиозное сооружение: целые километры металлических переходов и мостов, ведущих к гроту. К сожалению, его убили грузины во время абхазо-грузинской войны.
На следующий день верующие доставили нас в Сухумский аэропорт. Вместе с летчиками мы перенесли в салон маленького «кукурузника» наш нелегкий груз. Пассажиры изучающе рассматривали нас. Винт самолета слился в один сияющий круг. Под рев двигателя мы понеслись по бетонной дорожке. В иллюминаторах блеснула неистощаемая синева моря, окаймленная широкой песчаной полосой пустынных пляжей. Качнув крылом на развороте, самолет устремился к снежным вершинам, стеной встающим на горизонте.
Сказано: «Ищите Бога, и жива будет душа ваша», а ищущий наслаждений мира сего находит смерть. Или ты сообразуешься с веком сим и гибнешь вместе с ним, или этот век сообразуется с тобой, изменяясь вместе с твоим изменением, «преобразуясь изменением ума вашего».
Плоть хотя и видит, но духовно слепа. А дух человеческий хотя и не видит, но прозревает все, что есть на земле и на небе, тем более в душе человеческой. Ты, Господи, Единый и Благий, не прекращаешь день и ночь творить добро, а души наши, возлюбившие Тебя, день и ночь не прекращают спасаться в Любви Твоей, ибо избрали Тебя навеки.
РЕШЕВЕЙ
Возлюбленный мой Господь, Ты ждешь от меня всего лишь одного — любви к Тебе всем сердцем моим и к ближнему как к самому себе. Вместо истинной любви, которую ожидает Господь, люди требуют от меня подражания и потакания безрассудным безчинствам и ублажения их собственного эгоизма. Нескончаемые распри за земные вещи ослепленных эгоизмом умов чужды моей душе. Пусть благодать Твоя, милосердный Боже, подобно огненной колеснице исторгнет меня из мира скорбей в безпредельное блаженство Небесного Твоего Царства, скрытого Тобой в глубинах моего сердца.
Облака и птичьи стаи, казалось, летели на Псху вместе с нашими сердцами. Мы прильнули к иллюминаторам, стараясь разобраться в сложном рельефе лесных ущелий. Под крылом самолета мелькали долины горных рек, текущих с Бзыбского хребта. Под нами внезапно возник перевал Доу, почти касаясь крыльев самолета верхушками высоких буков и каштанов. Тень аэроплана стремительно пронеслась над седловиной перевала и ушла глубоко вниз. В голубой бездне открылась стремительная Бзыбь с верхним Бзыбским каньоном. Над ним сверкал фирновыми снежниками пик Чедым, за которым проглядывал массив громадной вершины Герванта. Напротив грандиозными альпийскими лугами раскинулась гора Цибишха.
Самолет, снижаясь, летел над поймой реки. Вид в обе стороны был захватывающий. Справа высились карстовые розовато-белые скалы с остроконечными темно-зелеными пихтами. Слева величаво возвышался впечатляющий пик Шапка Мономаха, переходя в лесистые отроги Бзыбского хребта, называемого Серебряным за серебристый цвет скал. Самолет, сделав крутой вираж, стал снижаться над широкой долиной Псху с его единственной улицей и ярко-зеленым полем маленького аэродрома. У небольшого домика аэропорта толпились встречающие. Нас радостно приветствовали пасечник с егерем. Мы вместе выгрузили багаж и обнялись тепло, как старые знакомые.
— А для вас мы подыскали жилье! Посмотрите сами, — поспешил обрадовать нас Василий. — Если подойдет, можете жить, пока построитесь!
— А домик уединенный? — с тревогой спросил я, не имея желания поселиться на главной улице.
— Как раз для вас! Его вам сдает на время мой родственник, — сияя улыбкой, сказал лесничий.
С навьюченным на лошадей грузом, проследовав по лесной тропинке, наш караван вышел к обширной луговине. На холме стоял маленький и, при ближайшем рассмотрении, довольно запущенный дом. Сбоку бежал из лесу небольшой ручей. Ветхое жилье было оштукатурено глиной и когда-то давно побелено известкой. В первой комнате удивляла своей необъятностью большая русская печь. Стол у окна и два топчана у стен составляли всю мебель этого помещения. Вторая комната была заперта на ключ, который висел рядом с дверью на гвозде.
— Располагайтесь! А дрова берите в лесу, только пилите засохшие деревья… — советовал лесничий.
— Батюшки, насчет еды вы не безпокойтесь! — вмешался Василий Николаевич. — Сейчас вам принесут сулугуни, яйца, молоко и хлеб!
В эту минуту раздался стук в дверь. С огромной сумкой продуктов в комнату вошла пожилая женщина, наша соседка. Оставив сумку, она быстро ушла. Попрощавшись со своими друзьями, мы закрыли дверь и присели на топчан. Было тихо, лишь вдалеке звонко куковала кукушка. Отец Пимен и я, переглянувшись, улыбнулись друг другу.
— Здравствуй, пустынническая жизнь! — воскликнул умиротворенно архимандрит.
Через полчаса снова раздался стук в дверь. На пороге стояла другая соседка, у ее ног красовалась еще одна туго набитая сумка с продуктами… К вечеру мы уже боялись стука в дверь. Как ни просили мы местных жителей не носить нам деревенские угощения, продуктов набралось столько, что мы не знали, куда их девать. Восторженно приветствуя начало уединенной жизни, ни отец Пимен, ни я еще не догадывались о том, что приветствовали и сопутствующие ей немалые скорби.
Молитвенная жажда, долго не находившая выхода, побуждала меня подолгу уединяться на солнечных полянах или в тенистом лесу. Простой луговой колокольчик своей неброской красотой трогал мое сердце до слез. Истосковавшаяся по живой природе душа жадно насыщалась красотой лета. Над широким лугом привольно реяли ласточки. Их мелодичный щебет перекрывало из лесу чарующее пение соловьев. С высоких синеющих гор доносился голос неугомонной кукушки.
Вместе с архимандритом мы сообща читали каноны, акафисты, Евангелие и Псалтирь, потом молились по четкам. Моему другу по душе было чтение монашеского правила и богослужебных книг, и в этом он обретал большое утешение. Мне же было достаточно услышать тонкое лепетание ручейка, как молитва сама просилась из сердца на уста. Я не мог насытиться Иисусовой молитвой, читая ее то шепотом, то вслух, наслаждаясь горным одиночеством. Мой друг, подолгу не видя меня, выходил из дома и звал на правило. Отцу Пимену хотелось одного, мне — совершенно другого. Пересилив свою жажду к Иисусовой молитве, я присоединялся к молитвенному правилу, терпеливо дожидаясь, когда смогу вдоволь помолиться в уединении. Спустя некоторое время уединенная молитва у меня как-то разладилась.
Ошибка моя состояла в том, что я терял плод единодушной совместной молитвы, который можно было легко и просто стяжать через смирение. Это молитвенное приобретение помогло бы мне в уединении гораздо больше, чем личные усилия. Первый совместный опыт уединения после монастыря показал, что кому-то из нас двоих нужно смиряться. Так как старец благословил смиряться меня, то, когда я вспоминал его совет, мне становилось легче. А когда ум терял из виду благословение духовного отца, сразу возникали недоразумения. Не умея хранить полученное благословение, душа моя начала собирать свой личный опыт путем скорбей и ошибок.
Каждый день мы ходили на поиски места для скита. Его нам хотелось отыскать самим, не оповещая местных жителей, поэтому поиски затягивались. Однажды утром мы впервые повздорили. Архимандрит, неспешный и неторопливый, собирался как обычно, укладывая вещи в рюкзак. Мой рюкзак давно уже был собран, и нетерпение подталкивало меня:
— Отец, ну скоро ты? Пора уже выходить!
Должно быть, в моем голосе прозвучало раздражение, потому что отец Пимен отодвинул рюкзак в сторону и сурово ответил:
— Как ты смеешь так разговаривать с архимандритом? Ты что, забываешься?
Не желая усугублять это недоразумение, я вышел. Помыслы уязвленной гордыни обрушились на сердце: «Вот так дружба! Значит, снова он — начальник, я — подчиненный?» Видя, что с такими помыслами не будет сладу, я достал четки и попытался молитвой унять волнение. В тот день на поиски нашего будущего скита мы уже не пошли. К вечеру я, поборов обиду, попросил прощения, и мы помирились. Так это недоразумение началось с меня и мною же закончилось. Пришел новый горький опыт, пока еще бывший неосознанной догадкой: не я ли единственный виновник всех расстройств в наших отношениях?