Страница 129 из 212
Страх перед людьми и стыд перед ними не сравнятся никогда со страхом и стыдом перед Богом. Но первые владеют нами, когда мы далеки от Бога, а вторые помогают нам, когда мы далеки от людей. Все дурное и греховное обладает нечеловеческой цепкостью, чтобы, подобно острым шипам, удержаться в душе. Но благодать и смирение не цепляются за нее. Сама душа призывает их, и они становятся ее жизнью и опорой.
СУХУМИ
Возжелав стать светом в самих себе, часть ангельских сил, а затем и подобные им души стали тьмой и ниспали во тьму. Обратившие же лица ко Господу стали светом в Господе. Преодолев желание земных наслаждений, душа, возжаждав Небесной благодати, утешается в ней неизреченным утешением, еще на земле став обитательницей Небес. Перед решительным шагом — отречением от мира — душа словно замирает, постигая, что это ее истинный шаг в вечность.
Не пытаясь понять Бога, мы можем реально жить в Нем, понимая, что такое — жить в Боге по благодати сердцем, очищающим себя от грехов покаянием, в то время как запутавшиеся в грехах не могут это понять своим испорченным разумением. К этой благодатной жизни мы устремились всей душой, решив стяжать ее в покаянии и молитве.
После благословения у старца мы подошли под благословение наместника. Архимандрит благословил нас молча, а мне сказал:
— Знаешь, отец, чтобы там ни было, подвизайся с Богом! Только об одном прошу: не пиши никаких политических воззваний! Даже если будешь жить не в горах, а на берегу Черного моря, я смогу понять… Только воззваний не пиши!
— Благословите, отец наместник, обещаю не писать их! — искренне ответил я, глубоким поклоном пытаясь выразить ему свою благодарность.
Теперь, когда я пишу данные строки, верю, что благородные поступки, которые этот облеченный церковной властью человек сделал для меня, превышающие обычную меру монаха, навсегда останутся в моем сердце. Надеюсь также, что эту книгу он не воспримет как воззвание…
Затем мы попрощались с благочинным и с близкими монахами. Если ко всем нашим беседам, переговорам и хождениям добавить мой никогда не перестающий кашель, то примерно будет ясна обстановка, в которой происходили эти сборы перед отъездом в Абхазию.
Новость о происходящих приготовлениях распространилась среди строителей. Молодые рабочие присоединились к нашему намерению построить скит в горах. Многие из них подошли к наместнику и выразили желание поехать с нами, чтобы на месте помочь в строительстве церкви и келий. Не колеблясь, отец Феофан великодушно разрешил взять с собой некоторых из молодых лаврских плотников. Но как раз перед отъездом началось восстановление Гефсиманского скита. Наместник, сославшись на полную занятость всех лаврских рабочих, благословил в конце концов взять с собой добровольцев из числа трудников монастыря. Отец Пимен поездил по подсобным хозяйствам, заглянул в различные хозяйственные службы и сумел подыскать кандидатов для поездки в Абхазию. Набралось пять-шесть хороших, работящих энтузиастов, совсем еще мальчишек, многие из которых никогда не держали в руках никаких инструментов кроме лопаты. Но и за этих ребят, которые согласились жить с нами в горах, мы с отцом Пименом благодарили Бога. С нашими помощниками мой друг договорился, что он приедет за ними, когда мы устроимся на Псху.
Прощаясь с родителями, мы оставили им запас круп, муки и других продуктов. Добрый отец Анастасий, заведующий издательством, пообещал, вместе со своей отзывчивой помощницей, заботиться о наших пенсионерах. Заботливый благочинный пообещал следить за тем, чтобы родителей, особенно в зимний период, исповедовали и причащали лаврские иеромонахи. Мой отец за зиму очень подружился с сотрудниками отдела кадров и бухгалтерии, где всегда радостно встречали его приход. Любимым местом его церковного утешения являлась рака преподобного Сергия в Троицком храме. Там он часто проливал слезы, утешаемый благодатью преподобного. В келье батюшки он также всегда находил ласковый прием, что было его вторым утешением. Мы договорились с отцом писать друг другу письма, и я дал обещание, что буду навещать его раз в год, если у него будет в порядке здоровье. В случае, если отец разболеется, я пообещал ему оставить горы. Расставаясь, он не скорбел и, кажется, находился в хорошем расположении духа. Таким я запомнил на прощание своего старичка, не ведая, что впереди меня ожидают долгие годы разлуки с ним и со старцем.
Итак, держа в руках билеты на поезд Москва — Сухуми, сразу после Пасхи мы с отцом Пименом, пыхтя, затащили в купе свои вещи. Проводники ошеломленно смотрели на огромное количество багажа. Некоторые сумки нам пришлось уложить в проходе между нашими полками. Духовные чада, прослезясь, провожали архимандрита. Последние сумки, которые мы чуть было не забыли на перроне, они забросили в тамбур, когда поезд уже набирал ход. Со мной осталась болезнь и мучительный удушающий кашель, который забирал все силы и приводил в отчаяние своей безнадежностью. Такое состояние не давало никаких шансов на исцеление. Я уже не надеялся выздороветь и уезжал из Москвы с готовностью покориться судьбе и умереть в горах, но только не в больнице.
Где-то на подъезде к Сухуми мне стало значительно лучше. Болезнь совершенно исчезла, и я от радости выбросил все свои лекарства и трубки, в которые дышал. Они уже больше не были нужны, так как кашель прошел сам собой. В восторге мое сердце благодарило Господа и всех людей, помогавших мне вернуться в родные горы, особенно любимого батюшку. В окне вагона плескалась и шумела синева весеннего моря, в противоположном окне молодая зелень проносящихся мимо буков и грабов звала к себе свежими и пряными запахами густого леса.
На привокзальной площади нам удалось договориться с водителем небольшого грузовика, и вскоре мы уже выгружались у дома диакона. Матушка выбежала радостная и, вытирая платком слезы, начала обнимать нас, как родных сыновей. Сообща мы распределили привезенный груз. Часть вещей, предназначенных для хозяев дома, передали им в руки, часть груза отложили для пустынников, остальное упаковали для Псху, где нас ожидала новая и неведомая жизнь.
Чем больше мы сближались с этой богобоязненной сухумской четой, тем больше приоткрывались различные интересные обстоятельства их духовного пути. К этим гостеприимным людям много лет подряд ездили старцы Лавры, в том числе и отец Кирилл. В шестидесятые годы отцы Глинской пустыни, после закрытия обители, перебрались на Кавказ, в Абхазию, и подвизались в горах. У старца Серафима Романцова матушка Ольга была одним из многочисленных его чад. Если остальным сестрам отец Серафим благословил пустынножительство, то Ольге и Григорию духовный отец дал послушание служить Господу странноприимством, принимая всех пустынников и паломников и обеспечивая их кровом и едой.
Периодически навещая монахов, матушка некоторое время подвизалась вместе с сестрами рядом со старцем в горной пустыне. Но затем случилось так, что она захворала, испытывая сильные боли в животе. Ее срочно отвезли в больницу и сразу положили на операционный стол. Вскрытие показало полную запущенность болезни и невозможность операции.
— Зашивайте! — махнул рукой хирург. — Она до утра не дотянет!
На утреннем обходе он спросил:
— А как больная? Уже умерла?
— Нет, живая! — ответила медсестра.
— Как живая? Не может быть! — изумился доктор.
Обследовав больную, он поразился:
— Действительно, все в порядке! Это очень странно… Немедленно отправьте ее на операционный стол!
Теперь уже запротестовала матушка, решительно потребовав отвезти ее домой.
— Снова резать меня ни за что не позволю! — твердо заявила она.
Несмотря на пререкания и скандал с главным врачом, больную увезли домой. Она постепенно поправилась, встала на ноги и служила пустынникам и паломникам чем могла. К этому времени, с благословения старца Серафима, ее муж Григорий был рукоположен в диаконы в сухумском соборе. Так матушка осталась жива, благодаря Бога, совершенно не ведая, что у нее внутри и как она живет.