Фантомная иллюзия

— Ладно, хватит, уходим от этой чокнутой.

Он смотрел на нее, она смотрела на меня, я смотрела на свою пропоротую ладонь.

— А тебя не учили, что нож, это не игрушка? — Пыталась привлечь внимание, но мы продолжали молчать. — Или малыш еще не вырос?

Не надо, не начинай.

 — Пошли тут небезопасно. — Казалось, я ждала этих слов целую вечность, но потом, вновь закинув рюкзак на спину, обматывая свою немного распухшую красную ладонь, мне больше не хотелось убегать.

И мы остались.

 Это был неоправданный риск, считал Саймон. Неправильный, нечестный, глупый. Эгоистичное решение, принятое мною, которое не принесло после себя ничего хорошего. Элисон не была тем человеком, к которому вечно хотелось кинуться в объятия. Холодная. Объективная. Временами даже неразговорчивая.

Нормально заговорить с ней мы смогли ближе к вечеру, и в то время весь мир во главе со мной облегченно вздохнул.

— Ладно, ребят, если уже так сложилось, то давайте действовать сообща. — Парень искренне постарался улыбнуться рыжеволосой, у него это не получалось. — Меня Саймон зовут, а тебя? — Может быть, он считал, что только выбравшись из этой передряги, мы забудем ее лицо, как забыли лица и всех остальных. Когда человек находится рядом с тобой, ты совсем не обращаешь внимания на детали, а когда он исчезает, сразу хочется узнать и вспомнить все о нем. С Элисон этого не произошло. Мы видели ее бело-синее лицо, тонущее в угасающих красках дня, розовые губы, растянутые в улыбке.

Элисон засмеялась, и этот звук, казалось, мог пробить темноту.

— Что за имя, как у кота?

Моего имени она тогда так и не узнала. Рыжеволосая стояла на поляне, ковыряя носком обуви промерзшую землю, тихо похихикивая.

«Саймон, что за имя как у кота?» Эту шутку он не простит ей никогда.

— А тебя как зовут-то, Тарзан? — Ухмыльнулся парень, подбирая сухие ветви с земли вперемешку с листьями.

— Элисон. — Позже она попросила нас называть ее просто Элис.

Элис помогала нам складывать ветки в костер, который мы огородили парой маленьких камушков, найденных нами с Саймоном уже давно. Они были наполовину вкопаны в землю с помощью крышкой от полусгоревшей консервной банки. После землетрясения и пожара, все чаще начинали идти дожди, а после них наступали заморозки.

— Как думаете, почему стало так резко холодать? — Спросила рыжеволосая минуты через три, теребя грязные шнурки от ботинок.

— Не знаю. Может снова ледниковый период, – пошутил Саймон, присаживаясь на землю рядом с кучкой хвороста. Он поднес к ней зажигалку и пристально принялся следить за маленьким огоньком костра, раздувая пламя.

Маленький огонёк всё больше и больше увеличивался в размерах, поглощая темноту вокруг нас, съедая ее, безжалостно вытягивая каждую черную вкрапинку точку за точкой. Невольно я протянула замершие ладони к источнику тепла так близко, что на них заиграли красные блики, борющиеся друг с другом. Они прыгали в тишине, рисуя на земле замысловатые силуэты хвороста, рассыпающегося в недрах багрового пламени. Оно показывало нам множество мошек, которые кружили над единственным в то время светилом. Они, сплетаясь воедино, воспаряли все выше и выше, пока не стали похожими на маленькие звезды на фоне черных красок.

Сейчас Саймон говорит, что с каждым днем звезд становится все меньше. И однажды вновь выбравшись на поверхность, мы не увидим ни одной белой точки, а они не увидят и нас. Вновь ступая на землю, мы заметим то, чего так боялся Поло. Одиночество. Больше всего на свете мой друг страшился умереть в одиночестве, в пустом пространстве, где не будет никого, кроме него самого. Затеряться в пустых серых коридорах без дверей и окон. В каком-то смысле его бы устрашило место, где я сейчас нахожусь, потому что оно и является олицетворением его страха. Я стою в дешевых тряпочных белых тапочках гостя в белом коридоре с кучей дверей на которые вроде бы недавно прибили железные номера. Иду по красному узкому ковру, поглядывая на свисающие с потолка серые провода, спутанные в узел. Стучу в бесконечные железные закрытые двери.

Я рада, что он не попал сюда. По лицу Поло лишь пролетела тень невысоких деревьев, затем пошел дождь и снова выглянуло солнце. А он безболезненно растворился во снах. Кошмары о нем давно ушли вместе со слезами. Они исчерпали себя, закончились, даже не успев начаться. Мгновения бесследно улетучились, и сущие мелочи, связанные со всеми, кого я знала, так и остались незамеченными.

И это не так уж и страшно — перестать вспоминать. Нужно лишь закрыть дорогу в прошлое, чтобы увидеть настоящее. Понять, что хорошие люди не приходят и не уходят в никуда, а лишь остаются в месте, где ты их надежно спрятал, чтобы однажды к ним вернуться.

И мы пообещали, что когда-нибудь забежим к нему в гости. В старый домик на окраине города, на стенах которого будут висеть картины, а в комнатах стоять запах мандаринов. Поло вновь набросит свою шляпу мне на голову, и простит Саймона за то, что тот так долго не вспоминал о нем. Это будет, обязательно будет, но не сейчас.

Саймон раздувал костер все сильнее, пока тишина, сквозь которую можно было услышать, как ветки деревьев царапали черное небо, не рассеялась.

И тогда вблизи загорелся ещё один маленький тлеющий огонёк, Парень сел рядом со мной, закуривая сигарету. Зеленые глаза Элисон вместе с моими следили, как в синем огне исчезали его родители, дом, школа и Эмма. В синем огне исчезал он сам. Огонь поглотил его, как огромное искрящееся чудовище, а потом вернул обратно. Саймона с синяками под глазами, со спутанными черными волосами и сигаретой в трясущейся руке.

Рыжеволосая сидела на моем рюкзаке, подбирая под себя всю мою одежду вместе с бутылками и консервами. Уткнувшись носом в тонкую куртку, она старалась равномерно дышать, в то время, как на носу парня появлялись маленькие капельки пота.

— Элисон, ты можешь... — пыталась предложить ей устроиться на спальнике, но она отказывалась, не называя причины. Сначала я удивлялась ее заявлениям, но потом лишь кивала в ответ. Было не до этого. Далеко не до этого.

Она лежала, повернувшись лицом к костру, касаясь своими кучерявыми рыжими волосами края спальника. Я услышала ее легкое дыхание, почти бесшумное и невольно замерла. Мои зубы застучали, а замороженные пальцы пытались согреться, укутавшись в тонких тканях рубашки.

Голос Элисон вихрем гулял между деревьев, слова плавно перетекали в неразборчивую кашу.

Ночь окутала меня с головы до ног, накрыла мягким одеялом и обняла, что есть силы. Она сказала мне, что утром все забудется. Все образуется. Плохое уйдет, дурные люди из ее моих снов исчезнут, воспоминания, как спичка перегорят.

Рядом раздался привычный запах ментоловой жвачки, теплые руки сцепились в замок на моей спине.

— Теплее? — Теперь почти неразборчивый мужской голос зазвучал прямо у моего уха. Произнесенное слово повисло в воздухе, а Саймона, как пыль прибил к земле мелкий дождь. Парень выдохнул последние колечки дыма и сомкнул глаза. Игривые капли дождя смывали дороги, мосты и людей. Они топили улицы, размывали тропинки, путали запахи.