Страница 7 из 15
Или вот ещё: два бомжа поженились: один бомж мужчина, а другой бомж женщина. У них берут интервью, бомжи показывают электрическую плитку, которую установили на чердаке.
Каждая новость занимает ровно пятнадцать минут, поэтому больше ни про что рассказать не успевают, даже про погоду. Что, наверное, и правильно – дрянь, а не погода, два раза в год бывает хорошая, но тогда даже телевидение не показывает, потому что все на улицу выбегают пялиться.
На больших вокзалах всегда стоят страшные тётки и продают какие-то чудовищные зловонные не то беляши, не то кулебяки, не то вообще что-то не виданное ранее на белом свете. Они стоят там всегда, каждый день, днём и ночью, в жару и стужу, и проходящего мимо пассажира более всего поражает то, что некто видимо у них эти штуки покупает, а иначе зачем же они здесь стоят?
От такой мысли пассажиру становится дурно, и он бежит от них как можно далее. Но там уже поджидает его человек, который самым своим видом сообщает: «Я негодяй, и хочу тебя дурака сейчас обчистить до нитки». И лицо у него негодяйское, и нос, и голос, и одет он в особую одежду, какую носят одни только негодяи. Кажется, что если такой человек в каждый час кого-нибудь не облапошит, то верно у самого себя что-нибудь украдёт и себе же продаст втридорога. Хватай такого человека, выворачивай ему карманы, и окажется, что на какой бы самый большой срок ни посади его в тюрьму, всё равно будет мало.
Но милиция, которая в другое время по одной только походке разглядит в самом благонадёжном гражданине потаённейшие его несоответствия установленным порядкам и допросит по всем своим милицейским правилам, пройдёт равнодушно мимо этого негодяя и будет в шестой уже раз проверять документы и рыться в баулах у тамбовского крестьянина, которого угораздил Господь уродиться на свет слишком уж бородатым и чернявым.
Купил ли негодяй эту милицию? Да откуда же у него деньги покупать милицию, когда от него в ужасе бежит самый тупой болван и самая идиотская дура, какая только может забрести на вокзал с сотенной бумажкой в обширном лифчике?
Нет, решительно нет числа загадкам на российских вокзалах.
Есть на телевидении один такой футбольный комментатор, не помню фамилию. Вчера когда забил гол японец Судзуки, этот комментатор пять раз сказал: «Судзуки ворвался в штрафную как на мотоцикле».
Когда с кем-то играли датчане, этот страшный человек раз шесть или семь сообщил, что в ходе игры датчане превратились из гадких утят в прекрасных лебедей, хотя это было чистейшее вранье.
Если бы играли колумбийцы, он бы обязательно сказал, что их центральный нападающий сто лет стоит в одиночестве и ему никто не пишет.
Для футбольных комментаторов такой большой кругозор очень вреден, телевидению нужно за этим внимательно следить.
А вот про Бельгию он не придумал ничего сказать. Совсем ничем эта Бельгия не прославилась, неизвестно даже, на каком там разговаривают языке. Хуйня какая-то, а не страна.
За время моего отсутствия в Комарово голубь-невермор разродился у меня на балконе двумя утятами. Каждый из утят последовательно гаже родителя примерно на порядок. При попытке выйти на балкон, невермор шипит, пиздит крыльями и срет, видимо для устрашения.
Матушки у утят никакой нет и не было, но то, что их уже в два раза больше, чем папашки, уже страшно – я с детства боюсь геометрической прогрессии, с тех пор как прочитал про шахматы и зернышки.
Я вот недавно что подумал.
Что если взять различных нынешних творческих деятелей, то если мне сразу все понятно, не обязательно нравится, чтобы так уж обосраться, но понятно про что он поет-пишет-рассказывает – значит мы с ним примерно ровесники. А иногда еще и родились неподалеку друг от друга.
Вот я помню, ходил по осени на спектакль Гришковца и не понимал – почему люди смеются, когда он рассказывает, как в детстве шел утром в школу? Ну понятно, почему я смеюсь – потому что Я ЗНАЮ. Я – оттуда же примерно, и из того же времени, и у меня есть в голове картинка про то, как спящие дети, замотанные в шубы-шарфы до полной неузнаваемости бредут в полной тьме по протоптанным в снегу примерно по пояс глубиной тропинкам, которые все ведут к этой поганой школе, которая сидит в самом центре как паук, и светятся сволочные ее желтые окна.
Но остальные-то люди, которые сидят в зале, этого не знают! Они представляют себе совсем другую школу в другом месте, и освещение не то, и время, и ветер у них в морду не дует с мелким таким сухим снегом, и они не знают, какое это счастье наступает, когда мороз ниже тридцати пяти и пурга, и это обозначает, что по радио отменили занятия с первого класса по седьмой и не нужно идти в школу, а нужно играть в хоккей и в хозяин-горы.
То есть происходит коммуникативная наебка.
И она происходит везде и всегда. Мы не знаем, как выглядел бал у губернатора, или кузнец вакула и чем воняли три мушкетера, ничего вообще не знаем, неправильно.
Это похоже на бутылочку Мэри Поппинс – кто-то пил из нее молоко, а кто-то пунш с ромом.
Ну или один видит в кляксе кошечку, а другой Марьиванну, стоящую раком.
Это недопустимо.
А еще мы забыли фантомаса.
Когда нам показывали, как из его машины выдвигались крылья и хвост и еще что-то, и она взлетала, мы тогда сразу же обсирались.
А когда появлялся комиссар Жюв, то мы все валились на пол и дрыгали ногами и ползали под креслом, потому что не уссаться было вообще невозможно.
А потом через много лет про Фантомаса сняли другой фильм, как будто бы тот же самый и артисты те же, только фильм специально очень тупой и скучный, и показали по телевизору, будто бы это тот самый фантомас.
Совершенно непонятно, нахуя им это было нужно.
Замерзшие комары все до единого набились в мою квартиру, сидят на потолке и стучат зубами – ждут, когда я лягу спать. А я колочу их за это свернутым пополам первым выпуском покемонов.
Вообще, я давно уже понял, что дарвин был Дурак и Пиздун – если бы естественный отбор действовал ну хоть чуть-чуть иногда, в мире давно бы уже появились бесшумные комары, тараканы, раскрашенные под божьих коровок, и крысы с пушистыми беличьими хвостами.
Сегодня ровно три года, как я приехал жить в город Санкт-Петербург. Восемнадцатое сентября.
Еще ни разу не пожалел, хотя приступы ностальгии, конечно, возникают: а вот пройти по Абрикосовой, свернуть на Виноградную. В городе Алма-Ата действительно есть такой район, где есть улица Грушевая, Вишневая, еще какие-то. Район называется Компот.
Но это такие, довольно ненастоящие все приступы.
Вчера пили пиво с [Евой], она так рада, что приехала в этот прекрасный город.
Я сказал ей что-то кислое, типа, а вот ты еще не видела, какой тут ноябрь. Но неубедительно сказал. Нормальный ноябрь, страшный конечно, но более подходящего места для встречи этого ноября во всей его ёбаной красе вряд ли где еще найдешь.
Во. Напоздравляли. Даже не знаю чего отвечать, как-то все неожиданно.
Еще мне подарили сотовый телефон, номер не скажу, потому что еще не умею на него отвечать. Пока никто не звонит, слава богу. Показали, как его отключают, это очень полезная в нем функция.
Петербуржская милиция наконец спохватилась и решила посадить меня в кутузку.
Ангел мой хранитель требовал, конечно, чтобы я поймал тачку, но меня задавила жаба менять тысячу рублей, тем более что метро было еще вполне открытое. А там значит уже стоит милиция, день кончается, а у нее еще вся ночь впереди и хочется ей тоже выпить напитков. А тут я иду очень целеустремленно прямо в сторону эскалатора, и если меня не остановить, то точно остановит какой-нибудь негодяй, потому что такого человека не остановить нельзя.