Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 15



Но в этот раз милиция сильно просчиталась, потому что с прошлого раза, когда она меня останавливала, я уже научился без церемоний сразу доставать корки члена союза писателей и литфонда и трясти у нее под носом – да вы вообще понимаете, КОГО останавливаете?

«Что пишете?» – спросила интеллигентная петербуржская милиция, ощупывая меня со всех сторон. «Прозу, – сказал я, – очень короткую прозу. В основном про милицию». «А зачем так напились, Дмитрий Анатольевич?» – поинтересовалась милиция, запирая меня в обезьянник. «Для сбора жизненного материала», – сказал я, закинул ногу на ногу, достал мобилу и стал вспоминать, где у нее кнопки. «Э! Э! Куда?» – заволновалась милиция и стала отпирать обезьянник. «Куда-куда, – сказал я грубо. – В союз писателей. В литфонд».

Склонилась милиция кружком над столом, пошепталась и меня выпустила. Я ей на прощание пообещал написать в следующем своем произведении про нее что-нибудь лестное.

Все-таки хорошо быть писателем. Журналиста бы наверняка отпиздили.

И нихуя не отобрали даже – ни тысячу рублей из штанов, ни сто баксов от издательства, ни мобилу, да вообще ничего.

В общем, хорошо-то как.

Особенно хорошо, что книжки моей у меня с собой не было, а то хуй бы отпустили, сволочи.

«У детей в школе празднуют Хэлловин, западные праздники постепенно становятся нашими», – пишут юзеры.

Правильно. Хеловин нужно встречать в макдональдсе. Пить кокаколу, есть макфлури, макчикен и макнагец.

Ровно в полночь Клоун оживёт и всех поубивает. И прилетит гарипотер и добьёт еще живых.

Последними пройдут телепузики, откладывая в свежие трупы личинки из бледных своих яйцекладов.

А всё-таки я думаю, что они нас к сожалению победят.

Таджицкая женщина сидела с грудным дитём на голом асфальте. Второе дитё лет пяти натурально валялось в луже и хохотало. На улице слегка ниже нуля.

И не начнётся у дитя насморк и пневмония. И у таджицкой женщины не отпадут придатки, и нарожает она запросто ещё семнадцать штук таких же взамен пяти убитых.

А наши дети от кондиционера уже инвалиды.

Ненавижу пунктуальных людей, просто ненавижу. Их нужно селить где-нибудь отдельно, подальше от нормальных людей, пусть они там назначают друг другу встречи на тринадцать ноль-ноль и приходят на пять минут раньше.

Однажды давно я нанялся переводить одному английскому банкиру из мирового банка – он раздавал невьебенно льготные кредиты для поддержки малого бизнеса. В городе Джезказгане у него была назначена встреча с какими-то гусеводами на десять часов утра. Мы с ним пришли на встречу за полчаса, а ровно без пяти банкир встал и сказал: «Им это не интересно. Уходим». И мы ушли. Несчастные гусеводы потом два дня рыдали по телефону, но банкир был старобританского киплинговского образца, он еще успел в молодости всю индию истоптать в пробковом шлеме, так что нихуя-то у них не вышло.

Вот в этом и заключается самая главная подлость пунктуальных людей: хочешь получить денежки, работу, заказ – обосрись, но приходи вовремя. Бабушка у тебя померла, машина по дороге сломалась, будильник встал – не ебёт, твои проблемы.

Их не очень волнуют пять минут, им приятно побыть сверхчеловеками. Точно так же как многие люди не курят и не пьют не потому что так уж сильно беспокоятся о своем здоровье, а для того, чтобы морщиться, глядя на всех нас остальных и быть Выше.



И вообще, самые страшные в мире люди – это всевозможные воздержанцы – вегетарьянцы, абстиненты, антисексуалы и правдолюбцы.

2003

Я не люблю Пушкина.

Не знаю, какая детская или юношеская травма стала причиной этого печального моего положения. Скорее всего виновата была кошмарная книга Натальи кажется Долининой про Евгения Онегина. В этой книге каждая, абсолютно каждая строчка этого произведения Пушкина оказывалась исполненной как минимум двумя высочайшими смыслами и всё это подробно разъяснялось. Я читал эту книгу под конвоем своей матушки в течение кажется месяцев двух, по пять страниц в день.

Хотя надо сказать, что и в раннем детстве я совсем не любил сказок Пушкина, и когда в программе мультфильмов вместо нупогоди показывали какую-нибудь сказку про золотого петушка, то считай всё – пропала программа мультфильмов.

С тех пор я прожил с этим изъяном довольно много лет, не очень от него страдая, и думаю проживу ещё некоторое время, но иногда он всё же даёт о себе знать.

Например, прошлым летом я вместе с разными писателями путешествовал на корабле на остров Валаам. До острова мы так и не добрались, впрочем, и корабль наш встал навеки у самого входа в бушующее Ладожское озеро.

Где-то ближе к полуночи мы, уже изрядно набеседовавшись о литературе, зашли в кают-компанию, она кажется так называется. Там разумеется выпивала группа знакомых литераторов, и мы к ним подсели. За столом было весело, рассказывались различные морские байки, неморские байки, ну в общем всё как положено у маститых литераторов. Я тихо пил свою водку, баек не рассказывал, и вдруг кто-то по какому-то поводу упомянул, что вот, мол, а Горчев не любит Пушкина.

За столом стало неловко. Кто-то, впрочем, ещё не верил и видимо надеялся, что это шутка, типа розыгрыш. Ну не может же так быть, что вот сидит вполне человекообразный мужчина, пьёт как все водку, а не сопли какие-нибудь с бородавками и при этом не любит Пушкина. Я попытался было как-то объясниться, дескать, мне кажется и я вот так думаю, после чего все окончательно поняли, что это не шутка и стали потихоньку расходиться по каютам. Нельзя же в самом деле сидеть за одним столом с этим вот Насекомым, с этим Головоногим, Двухордовым и Однояйцевым.

Не помню, чем это всё закончилось – не то я неуклюже откланялся, не то расселся поудобнее, смотрел на всех Цынично и сморкался на пол, не помню, не важно это.

А ведь я вовсе не ненавижу Пушкина: я не вступаю в лигу антипушкинистов, не царапаю слово Хуй на постаменте, не крадусь ночью в квартиру на Мойке, чтобы навалить там кучу. Я просто не люблю Пушкина. В том смысле, что не испытываю к нему Любви. Ну не трепещет моё сердце от буря-мглою. И не помню я чудное мгновенье, я помню много других чудных мгновений, но не там, не так и не с той. И Гений Чистой Красоты рождает во мне не более чувств, чем оранжевая женщина из журнала пентхаус. И когда учительница младших классов читала нам стихи Пушкина, слова стукались мне в лоб и падали на пол: Зимак. Ристьянинтор. Жысвуя. И не искрился вовсе снег, и багряная роща была точь-в-точь такая же тусклая как на репродукции картины художника-левитана из журнала огонёк, приколотой к доске для наглядности. И до сих пор я так и не знаю толком, что такое дровни, не интересно мне это, видимо что-то связанное с дровами.

Интересно совсем другое.

Вот если я выпиваю например с каким-то человеком, то мне глубоко насрать, любит он или не любит Пушкина. Да пусть он любит кого угодно – хоть Пушкина, хоть группу руки-вверх, лишь бы не включал. А это, оказывается, ВАЖНО.

Иногда, знаете, очень хочется послать всех любителей Пушкина в Жопу. Но среди них есть довольно много вполне милых, приятных и даже замечательных во всех остальных отношениях людей. А для замечательных людей и без меня всегда кто-нибудь найдется, кто пошлёт их в Жопу, так что я не буду.

Ну вот он и Кирдык ко мне пришёл. Не успел ещё как следует распрощаться с Бодуном, как уже пришёл Грипп, насланный на нас видимо из калмыцких степей Злым Гением Кирсаном Илюмжиновым за то что мало мы почитаем Пушкина.

От этого Гриппа человек узнаёт, что внутри него оказывается есть огромное количество разнообразных костей и все они трутся друг о друга.

Вообще в идеальном человеке не должно быть никаких костей. Он должен быть как бурдюк, наподобие осьминога, только без щупалец, а то только дай ему щупальца, он сразу чего-нибудь ими спиздит. Такой идеальный человек должен стоять в углу и молчать. Питается он пусть азотом из окружающего воздуха.