"Савмак"

И травой, и водой изобильных. Чтоб домой из далёкого края

Им не ехать с пустыми руками, всех царей и вождей стран окрестных

Обложили сколоты оброком, угрожая войной непокорным.

Трепеща перед силой сколотской, отдавали владыки послушно

Серебро, жемчуга, самоцветы, юных дев и изделья из злата.

И чем больше добычи копилось в тороках и возах у сколотов,

Тем сильней ослепляла их жадность и всё больших богатств им хотелось.

Как ни звал царь Сколот их продолжить путь к покинутым жёнам и детям,

Отвечали, что мало собрали они даней любимым в подарок.

Отлагая отъезд год за годом, собирали добычу сколоты

Тридцать лет на нагорьях мидийских. Родились у них дети и внуки

От рабынь и наложниц-южанок, и всё реже они вспоминали

О покинутых в крае полночном прежних жёнах и детях любимых.

И однажды царевич Партатий, сын любимый седого Сколота,

Объявил, что решили навеки на мидийских нагорьях остаться,

Что давно для них стали родными, молодые сколоты, отцы же,

Что вздыхают с тоскою по снегу и холодным степям полуночным,

Уходить туда могут хоть завтра. Обещал Киаксар, царь мидийский,

Удалому Партатию в жёны свою дочь, что прекрасна как Небо.

Станет звать Киаксар его сыном и Мидийское царство подарит.

Покачав головой поседелой, царь беспечному сыну ответил:

"Милый сын мой, не верь Киаксару! Ждёт тебя в его доме ловушка!

Не отдаст Киаксар тебе царство! Не жену, а погибель найдёшь ты

На пиру во дворце Киаксара - сам погибнешь и братьев погубишь!

Чует злую беду моё сердце: вас вином напоит царь мидийский,

Сам же крови сколотской напьётся..." Но напрасны мольбы его были -

Над тревогой отцовского сердца молодой удалец посмеялся

И, толпою друзей окружённый, за невестой прекрасной помчался

К Киаксару, не ведая страха. А наутро, когда над горами

Заалела заря на востоке, прискакали под табор сколотский

Сотни всадников в шапках мидийских. Раскрутивши за длинные косы,

Они в ноги сколотам метнули от царя Киаксара подарок:

Сотни юных голов неразумных, умерщвлённых злодейски сколотов.

Среди них по земле покатилась и глава, что вчера ещё гордо

Нёс на шее могучей Партатий, - зря он сердцу отца не поверил!

С головами детей убиенных их отцы подступились к Сколоту,

Призывая вести их немедля на коварных мидийцев войною,

Ведь огонь, что сердца им сжигает, вражьей кровью гасить подобает.

Обведя своих воинов старых полным скорби и горечи взглядом,

Остудил царь Сколот их желанье на мидийцев немедля обрушить

Меч кровавый жестокого мщенья: "Слишком мало нас, други, осталось,

Чтоб грозой налететь на мидийцев. Слишком много соратников наших

Схоронили мы здесь за те годы, что не видели землю родную.

Наши дети, что здесь народились и остаться навек пожелали,

Все погибли по воле Папая - нам на горе сбылось их желанье!

Нам же, видно, пора наступила горы эти скорее покинуть

И к родным очагам возвратиться. А за наших детей, здесь убитых,

Отомстят наши храбрые внуки, когда время для мести настанет..."

Старики своё сердце смирили, покорившись решенью Сколота,

По сынам своим справили тризну, после лагерь походный свернули

И на север отправились споро по дорогам почти позабытым.

И хоть мало сколотов осталось, а обоз их ломился богатством,

Имя громкое воинов грозных им служило надёжной защитой.

Долог путь был по узким теснинам меж равниной морской и Кавказом,

Что, вздымаясь отвесной стеною, делит Землю на Юг и на Север.

Наконец расступилися скалы, открывая родные просторы,

На которые с радостным плачем устремились седые сколоты.

Только вдруг старики увидали ров глубокий, им путь преградивший,

За которым стена возвышалась. Сотни воинов юных, безусых

Со стены той грозили оружьем старикам, удивлённым немало

Неожиданной этой преградой. На приказ стариков пропустить их,

Молодые ответили дерзко грубой бранью, насмешливым свистом

И советом уйти, пока целы, за высокие горы обратно -

Здесь давно они всеми забыты! Не стерпевши жестокой обиды

От юнцов безбородых, безусых, поседевшие в битвах сколоты

Устремились на штурм укрепленья, чтоб телами насмешников дерзких

Ров глубокий наполнить до верха. Только мало сколотов осталось,

А противников впятеро больше, и сколотское грозное имя,

Видно, здесь никому не знакомо! Безбородое племя отважно

Отразило атаку сколотов. Старики отступили уныло:

Как же в степи родные прорваться? И сказал царь Сколот,

Что едва уж держался на коне, утомлённый годами:

"Тридцать лет мы гуляли по свету, всех врагов побивая жестоко.

Что за племя младое, спросите, на пути нашем встало отважно

И впервые сколотов побило? Чьих отцов, матерей они дети?"

Отвечали бойцы молодые, похвалою польщённые старца,

Что их матери - жёны сколотов, потерявшихся где-то безвестно,

А отцы же у них - киммерийцы, что сперва пребывали в полоне

У сколоток отважных, а после им пропавших мужей заменили.

И сказал тогда воинам старым царь Сколот своё верное слово:

"Не родятся бесстрашные волки от трусливого пса и волчицы!

От раба, поражённого страхом, не народится воин отважный!

Посему, вы мечи свои спрячьте, в руки плети с бичами возьмите,

И ударами прочь прогоните это стадо трусливых ублюдков!"

Старики положили оружье и пошли на преграду с бичами.

Услыхавши их властные крики и бичей угрожающий посвист,

Побледнев, затряслися от страха дети подлых рабов-киммерийцев,

Что с отцовскою кровью впитали жуткий страх перед плетью хозяйской.

Побросавши от страха оружье, со стены они прочь разбежались,

А иные в пыли распростёрлись, со слезами моля о пощаде.

Так вернулося войско Сколота, поредевшее в битвах кровавых,

Из полуденных стран закавказских на просторы степей полуночных,

Тех, что станут отныне родными таргитаевым внукам отважным.

А Сколот, своё дело закончив, отошёл в мир иной с лёгким сердцем.

Возле гор вековечных Кавказских, что взметнулись до самого Неба,

В ледяные шеломы одеты, появилась гора молодая.

Под горой той в шатре деревянном, среди многих бесценных сокровищ,

Схоронили сколоты по-царски, вместе с верным конём и женою,

Колаксаева младшего сына, отдыхать после подвигов славных,

И обильную справили тризну. Ну а власть над народом сколотским

Меж собой разделили по-братски трое внуков героя Сколота:

Иданфирс, Скопасис и Таксакис - удалого Партатия дети.

Вот какие легенды напомнил царю Скилуру и его наследнику Палаку придворный певец-сказитель Гнур в предыдущие дни. Сегодня настал черёд спеть излюбленную скифскую былину - о победе сколотов над бесчисленным, как утренняя роса на траве, воинством персидского царя Дарьявуша.

Скилур издавна любил песни о своих героических предках и всегда держал лучшего из гусляров-сказителей близ себя. Последние тридцать с лишним лет этим счастливцем был Гнур. Не зная под крылом царя нужды ни в еде, ни в питье, ни в одежде, Гнур с годами раздобрел, оброс жирком, пристрастился к доброму заморскому вину, обленился, но память его была по-прежнему крепкой и ясной, а голос - сильный и звонкий, правда, ставший слегка шепелявым из-за нескольких выпавших по старости зубов. Тонкие седые волосы на его маленькой округлой голове сильно поредели. Под большими, круглыми, как у филина, серыми глазами, разделёнными небольшим узким носом, набрякли тяжёлые свинцовые мешки. Вокруг широкого рта с синюшными слюнявыми губами росли редкие усы и неряшливо раскудланная короткая бородёнка. В толстой коричневой мочке левого уха, будто мхом поросшего грязно-седыми волосами, блестела лунным серпом серебряная серьга. Несмотря на жару, одет он был в добротные кожаные штаны и кафтан поверх расшитой широкими яркими узорами рубахи и обвешан костяными, каменными, медными, серебряными и золотыми фигурками-оберегами. На ученике его были только узкие холщовые штаны и тонкая, красочно расшитая льняная сорочка, перетянутая в узкой талии тёмно-красным шнуром с кистями на концах.