Воин (ЛП)

Гнев в его голосе заставил девушку нахмуриться:

– Бог мой, сколько же раз твои чувства ранили таким образом?

– Ни разу. Я не позволяю себе наслаждение такими эмоциями. Но я утер достаточно слез тех женщин, что сокрушались и скорбели из-за легкомысленного поведения людей, игравших с их чувствами. Это жестоко – не воспринимать людей всерьез.

Что ж, Кэт можно не беспокоиться, что этот болван попытается ее соблазнить, или что она растает перед ним. Шотландец просто невыносим.

Они продолжали идти, но Катарина больше не разговаривала: ей особо нечего было сказать человеку, настолько непохожему на нее. Мак-Аллистера явно устраивало ограниченное условностями существование, и девушка была абсолютно убеждена, что их взгляды по любому вопросу окажутся прямо противоположными. В отличие от нее, Локлану, похоже, споры на пользу не шли – скорее, он предпочитал мирное молчание, а меньше всего Кэт хотела сейчас отпугнуть горца и тем разрушить все свои надежды ускользнуть от отца.

Час спустя лэрд помог спутнице взобраться на коня, и они поехали верхом, стараясь не привлекать к себе внимания, пока не добрались до еще одного небольшого поселения. Был уже поздний вечер, и на улицах было довольно людно: местные жители торопились завершить свои дела до наступления ночи.

Локлан плавным движением спешился перед городской конюшней, а затем повернулся, чтобы помочь своей спутнице слезть с лошади. Несколько горожан обернулись, внимательно их разглядывая. Было очевидно, что здесь редко бывают проезжие.

Мужчина лет шестидесяти вышел из сенного сарая, почесывая затылок. У него были пушистые седые волосы и густые брови.

Горец вручил ему поводья своего коня и произнес:

– Будьте так любезны задать нашим лошадям лишнюю порцию овса.

Старик нахмурился в ответ:

– Что?

Шотландец протянул ему монету и повторил:

– Будьте так любезны задать нашим лошадям лишнюю порцию овса.

Горожанин скривился в гримасе отвращения:

– На каком языке ты говоришь? На английском?

Судя по виду Локлана, он оскорбился до глубины души.

До Кэт наконец дошло, что местный житель не мог понять говорящего на нормандском наречии шотландца из-за его сильного акцента.

Она встала между собеседниками, чтобы охладить их пыл, и обратилась к горожанину:

– Добрый господин, нам надо поставить наших лошадей в конюшню на ночь. Этот человек попросил вас задать им дополнительную порцию овса.

– Так почему же он так прямо это не сказал?

Старик взял деньги и увел лошадей, а Локлан еще сильнее рассердился:

– Именно это я и сказал!

Катарина едва сдержалась, чтобы не рассмеяться над его гневом. Она знала, что горец этого не поймет, поэтому лишь произнесла:

– Да, но твоя речь звучит с довольно сильным акцентом, и я уверена, что этому человеку нечасто приходится его слышать.

Горожанин вернулся к ним и, прочистив горло, обратился к Кэт:

– Кстати, миледи, возможно, вы захотите объявить нашим людям, что ваш спутник немой и станете сама говорить за вас двоих. Мы здесь не любим чужаков, особенно англичан.

Ноздри Мак-Аллистера раздулись.

– Я не англичанин! – процедил он сквозь стиснутые зубы.

Катарина напустила на себя притворную серьезность:

– В его мире нет разницы между тобой и англичанами.

– Разница есть, и огромная!

– Я это знаю, но для французского крестьянина ты просто еще один иноземец, неважно англичанин ты или шотландец.

На челюсти лэрда заходили желваки.

Кэт похлопала его по руке:

– Пойдемте, милорд, и я позабочусь о том, чтобы подыскать место, где мы могли бы отдохнуть и перекусить.

– Ты наслаждаешься ситуацией, не так ли?

– Больше, чем ты можешь себе представить.

Локлан проводил ее взглядом, когда она проворно обогнала его, исполненная самодовольного торжества. По правде говоря, у него и раньше бывали подобные проблемы: люди не понимали его французский, хотя он свободно на нем изъяснялся. Шотландца бесило, что сейчас он вынужден зависеть от женщины, которая едва может его терпеть.

Когда путники приблизились к зданию, на вид казавшемуся небольшой гостиницей, они услышали жалобный детский голосок, доносящийся из находившейся неподалеку лавки кожевника.

– Прошу вас, сэр, отец ужасно рассердится. Он сказал, что на этот раз ему нужна достойная оплата.

– Я уже расплатился с тобой, мальчишка. А теперь убирайся, пока я тебя не выпорол.

– Но, сэр!

Голосок мальчика прервал звук пощечины. Мгновением позже ребенок не старше десяти лет, невысокий и тощий, с полными слез карими глазами, спотыкаясь, выскочил из лавки, держась рукой за щеку.

Когда паренек пробегал мимо Локлана, горец схватил его, вынудив остановиться.

– Ты в порядке?

Мальчик отшатнулся:

– Отпустите, милорд! С меня вам нечего взять!

Шотландец покачал головой:

– Мне ничего не нужно от тебя, парень. Я просто хочу знать, честно с тобой поступили или нет.

Кэт остановилась, заметив, что Мак-Аллистер отстал от нее. Она кинулась назад и обнаружила шотландца в компании мальчишки перед небольшой лавкой.

Одна щека у пацаненка была ярко-красного цвета, и на ней ясно виднелся отпечаток большой руки. Одного этого вида было достаточно, чтобы привести девушку в ярость.

Голос паренька дрожал, когда он объяснял горцу:

– Я принес шкуры, как велел отец, но кожевник заплатил лишь половину обычной цены.

Не успела Кэт и глазом моргнуть, как Локлан уже затащил мальчика в лавку и поставил перед ее владельцем. Катарина последовала за ними, но лэрд, похоже, не заметил, как она вошла, потому что лицо его было обращено к кожевнику.

Глаза ремесленника расширились, когда он увидел мощное сложение воина и меч у его пояса.

– Ребенок говорит, что ты задолжал ему плату, – произнес Мак-Аллистер.

Лавочник зло сощурился:

– Что это еще за ложь, мальчишка?

– Я не лгу, сэр. Прошу вас. Отец побьет меня, если я принесу домой меньше денег, чем он ожидает.

Кожевник скривил губы и швырнул охапку шкур пареньку:

– Тебе повезло, что я хоть что-то заплатил. Эти шкуры мне не годятся. Твой пьяный отец большинство из них испортил. А теперь убирайся с моих глаз, пока я не попросил арестовать тебя за воровство.

Паренек прижал подбородок к груди и повернулся, чтобы уйти, но Локлан задержал его. Опустившись перед ребенком на колени, он попросил:

– Дай-ка взглянуть на твои деньги.

Мальчик раскрыл ладонь, на которой лежала одинокая медная монета, и на глазах его выступили слезы.

– А насколько больше ты должен был получить?

– Один франк, милорд.

Горец распустил завязки своего кошелька и протянул ребенку два франка.

Мальчик недоверчиво посмотрел на него:

– Благодарю вас, милорд. Благослови вас Господь!

Локлан с достоинством кивнул, и мальчишка выбежал из лавки, а воин поднялся с колен и обратил устрашающе сердитый взгляд на кожевника, заставив того отшатнуться на пару шагов. Затем Мак-Аллистер швырнул лавочнику несколько монет:

– Это за проявленную тобой милость, но тебе следует получше следить за руками и не распускать их. Помни: собаке можно успеть дать не так много пинков, прежде чем та разозлится. Мальчишка, с которым ты плохо обращаешься сегодня, вполне может вырасти, стать мужчиной и отплатить тебе тем же.

Кэт отступила назад, когда шотландец прошагал мимо нее. Девушка встретила взгляд кожевника и увидела в нем страх. Вряд ли он когда-либо еще ударит другого ребенка. Благодарная Локлану за это, Катарина поспешила за ним.

– Это было очень любезно с твоей стороны, – сказала она догнав спутника.

– Не надо относиться ко мне снисходительно, – проворчал горец в ответ.

Она заставила его остановиться:

– Я никогда ни к кому так не отношусь. Ты совершил очень добрый поступок. Не сомневаюсь, ты даже не представляешь, какое значение он имеет для этого ребенка.

– Поверь, уж я-то знаю.

В голосе этого мужчины прозвучала такая убежденность, что Кэт захотелось его обнять. Если бы она не была в курсе истинного положения вещей, то решила бы, что Локлан точно знает, что чувствует ребенок, с которым жестоко обращаются. Но ведь она видела, как любит шотландца его семья, как они все близки. Просто невозможно, чтобы Мак-Аллистер мог постичь страдания, скорее всего, выпавшие на долю того мальчика.