Воин (ЛП)

Киранн рассмеялся:

– В моей постели хотя бы была женщина. И я не малодушный Ганимед, прячущийся в тени своего отца.

Локлан сжал рукоять меча. Опасаясь, что все-таки сможет убить родного брата, он повернулся, чтобы уйти.

– Все верно. Ты же трус. Беги от поверженного наземь затуманенного хмелем безоружного пьяницы. Ты боишься всего: женщин, борьбы и самой жизни. Тебя тоже следует предать смерти за то, как ты жил. Ты бесполезное ничтожество!

Локлан обернулся и пристально посмотрел на брата:

– По крайней мере, я не пытаюсь своим существованием причинять боль другим людям. Хочешь поговорить о никчемности? Все, на что ты когда-либо был способен, – лишь заставлять тех, кто тебя любит, плакать от огорчения. Это тебе следовало бы умереть.

Такими были последние слова, сказанные им младшему брату. Они жгли сердце лэрду каждый день с тех пор, как были найдены меч и плед Киранна, и все решили, что юноша мертв.

Никому не было известно о том, что произошло тогда в старой детской. Никто не знал, какую вину ощущал Локлан, и какую боль она ему причиняла. Это бремя он нес в одиночестве.

А если Киранн жив и заставил старшего брата пройти через такое лишь из эгоизма, на этот раз он точно его порешит.

Но никакие подобные мысли не заслонят колющей глаза правды: из-за безответственности и измен отца, а также из-за того, что когда лэрд был пьян, Локлану приходилось брать на себя обязанности по управлению кланом, юноша очень рано оказался обособленным от других людей. Он изо всех сил старался скрывать от всех правду о характере своего отца: от матери, братьев, соплеменников.

Лишь единожды он попытался найти утешение у женщины, и та жестоко предала его. С этим предательством он никак не мог смириться. Больше ни за что он не откроется другому человеку, чтобы тот не причинил ему такую же боль. С него хватит.

Катарина прочистила горло, привлекая к себе внимание шотландца:

– Я задала тебе вопрос, а ты, похоже, затерялся в своих мыслях. С тобой все в порядке?

– Все прекрасно, миледи.

– Хм, моя мать говаривала: мужчины утверждают, что у них все прекрасно, только когда что-то скрывают. Что утаиваешь ты?

Горец испустил долгий усталый выдох:

– Вопросы из тебя так и сыплются.

– А ты очень похож на своего брата Ювина. Кстати, не в обиду будь сказано. Вообще, он мне очень нравится… когда не впадает в упрямство. Но с ним тоже никогда особо не получалось поболтать. Ювин объяснил, это из-за того, что ему никогда не удавалось вставить даже слово, когда разговаривали его братья. Могу только предположить, что он имел в виду Брейдена и Сина, потому что и ты, и Ювин – молчуны.

Локлан притих, осознав, что буквально очарован этой девушкой. Если бы он был таким, как Брейден, то, возможно, уже через четверть часа она лежала бы под ним нагая. Но такого рода флирт никогда ему не нравился… Впрочем, это было неправдой. Мысль об этих играх казалась ему сейчас крайне привлекательной.

Ему страшно хотелось заглушить слова Кэт поцелуем и затащить ее в лесные заросли для торопливого свидания.

Но от воплощения своих фантазий лэрда удержали возможные последствия плотского слияния. Его будет мучить страх случайно стать отцом, а Катарина будет ожидать от него больше, чем поцелуй и совокупление. Слишком много дней он потратил, вытирая слезы женщинам, обиженным на его братьев, чтобы желать причинить такое же горе еще одной дочери Евы. Не говоря уже о тех годах, которые его мать прорыдала от бессердечных замечаний его отца. Локлану нравилось думать, что он в состоянии не позволить своим животным инстинктам возобладать над его человеческим началом.

Внезапно уловив краем глаза какое-то движение, шотландец замер. У него возникло отвратительное чувство, что их преследуют.

Но это невозможно! Оба похитителя Катарины мертвы, и никому не известно, где он сейчас находится.

Его спутница кинула на него подозрительный взгляд:

– Если ты продолжишь так себя вести, я начну нервничать.

– Прости меня.

Кэт не знала, что и думать о своем сопровождающем. Он был раздражающе правильным и непреклонным и слишком напоминал ее отца. Тот всегда пекся о приличиях и даже отказывался держать свою незаконнорожденную дочь за руку, когда Катарина была ребенком. От членов королевской семьи требовалось все скрывать, сдерживать себя. Она так не могла – слишком много было в ней от матери.

Вот почему она сбежала от той участи, что прочил ей отец, пусть даже убегать было совсем не в ее натуре.

Катарина всегда умела настоять на своем, но в этот раз от нее ничего не зависело. Отец замучил бы ее поучениями о долге и обязательствах. Так или иначе, играя на ее дочерних чувствах, он вынудил бы ее вступить в отношения, которые заранее были обречены. А ведь жизнь слишком коротка, чтобы провести ее в презренной западне с мужем, требующим от нее никогда не смеяться, решающим, что ей надевать, как себя вести и можно ли ей вообще показаться на людях.

А Кэт жаждала смеха и танцев, мечтала о счастье, но больше всего ей хотелось любить. Она не желала, чтобы когда-либо снова в ее жизни мужчина, которому она протянула бы руку, уклонился или отшатнулся от нее. Катарине нужен был кто-то, кто мог бы прикоснуться к ней, не заботясь о том, что подумают другие.

Никогда не забыть ей тот день, когда она, уже взрослая, гостила у своего дяди Бавела в деревне, и им понадобилось отправиться в город за запасами. Там-то она и увидела вернувшегося с войны солдата. Этот ратник был без лошади, одет в лохмотья, весь в грязи.

И все же женщина, чуть старше нее, издав пронзительный радостный крик, выронила из рук корзину, и кинулась навстречу воину. Тот сгреб ее в объятия и закружился вместе со своей милой, смеясь и целуя ее.

Вот чего так хотелось Кэт: безграничной любви, страсти, понимания, что ее возлюбленный смотрит лишь на нее. Это казалось нереальным, словно рак, свистнувший на горе́, но однажды она это уже видела, и тот случай подарил девушке надежду, за которую она упорно цеплялась. На меньшее Катарина была не согласна.

– Ну расскажи мне что-нибудь, – обратилась она к Локлану, пытаясь прервать возникшее между ними неловкое молчание. – Ты уже женился на своей невесте?

Шотландец, казалось, был сильно удивлен ее вопросом.

– Прошу прощения? – переспросил он.

– Ювин рассказал мне, что ты вел переговоры с другим кланом по поводу брачного контракта. Вот я и спросила, женился ли ты уже.

От лица лэрда повеяло холодом:

– Этого желает ее отец.

– Но не ты?

– Было бы разумно объединить наши кланы. У ее народа много пригодных для обработки земель, и они признанные воины. Такой брак увеличил бы число наших людей и укрепил оборону наших южных границ.

Кэт цокнула языком:

– Ох, Локлан, жаль мне твою суженую. И это все, что ты скажешь ей в вашу брачную ночь: «Мой народ благодарит вас за этот брак, миледи. Наш союз подарит нам еще больше пахотных земель»?

Горец остановился и посмотрел на девушку, нахмурившись:

– Нельзя прожить всю жизнь, постоянно руководствуясь лишь дикими страстями. Рано или поздно тебе придется повзрослеть и понять, что вместе со свободой приходят и ее последствия.

– Ну да. Смех, веселье. Конечно, это тяжелые последствия.

Мак-Аллистер покачал головой:

– Ты совсем как Брейден: тот в своем извечном поиске свободы оставляет за собой сотни разбитых, легкомысленно покинутых им сердец, которые уже никогда не смогут оправиться от такого удара. Разве тебя не волнует судьба тех, кому ты причиняешь боль?

– Конечно, волнует, но я никогда не причиняю боль намеренно.

– А как насчет того укуса в мое плечо?

Катарина дерзко задрала подбородок:

– Ты пытался давить на меня, и я защищалась, а мой смех и танцы никому еще не причинили вреда.

Взгляд голубых глаз горца, казалось, мог заморозить собеседницу:

– Ты так полагаешь? Ты хотя бы представляешь, сколько мужчин могло видеть твои танцы и вообразить, что привлекли твое внимание? Когда они получают от тебя отказ, это причиняет им страдания, хочешь ты того или нет.