Страница 30 из 37
– Да.
– Вы присядьте, – сказал вошедший.
А она, как в свече отгоревшей, теряя весь свет, осторожно спросила:
– Виталик?..
– Мы с ним на охоту готовились, в прошлом году.
– На медведя? – спросил полковник
Потемкин помедлил, как что-то вспомнил. Но просто ответил:
– Да нет, на зайца. Не получилось…
– Жалеешь?
– Вы знаете, долго жалел…
«БЕРКУТ»
Рассказ
Начальник лесозаготовительного участка стоял на высоком берегу и ругался без слов, и не знал, что делать. Ветер гнал по небу тяжелые тучи свинцового цвета. От горизонта катились, били о камни, того же небесно-свинцового цвета, волны. Из туч вырывались, летели и падали в воду сивые гривы и полосы снежных зарядов.
Что могло быть? – не понимал начальник. Катер застыл под берегом. Не дотянул метров десять, ушел носом по самую палубу – затонул, кормой вверх. Рули поднялись над водой и торчали лопатами, срезая пену на гребнях волн.
Его, Цимбалистого катер – из его хозяйства! Буквы сейчас – только рыбе читать, но он свою технику знает! «Беркут» – речной буксир. Его не узнать: капитанская рубка – пьяницей, в грязь лицом, ткнулась, застыла на палубе кверху затылком. В затылке, влетев внутрь наполовину, обломком копья торчал двухметровый, съемный топливный бак. Признаков жизни на катере – никаких…
Что это было? Стихия бы не могла столь круто расправиться с железякой. Вечером, когда катер ложился на курс, погода вообще была ровной. Шквал разыгрался ночью. На борту должны быть сплавщики и экипаж. Семь человек. Где они? Недобрым жаром в собачьем холоде, полыхнуло предчувствие… Все могло быть. Шеф побежал к мотоциклу.
– Потемкин, иди сюда! Будь человеком, присядь, выпей с нами. Или с нами тебе – ни того?
Гуляет бригада. Душе нужен отрыв, чтобы набраться сил и снова, засучив рукава, гнать в ленты пучки. Пучки – плотами в фарватер. «Привет восходящему солнцу!» – уходят по Лене плоты в океан. Их встречают японцы и пилят на части, на доски, на стружки, Конвейер, как смысл, как цель всей бригады, округи – да всех, как единственный смысл жизни!
А Потемкин разочарован таким смыслом жизни. Край бесконечной тайги, зазеркалье чистейших вод реки Лены, малых рек и серебряно-голубых озер в венце горных хребтов. Как можно не видеть этого, а видя, не оценить; оценив – не вдохновиться?! Так растут крылья. Широты и простора жаждет душа вдохновленного человека, а тут – конвейер…
А время уходит, конвейер втягивает, заставляет мириться и привыкать к рутине и мелким заботам. А где призвание?
Потемкин мечтал быть художником. У него есть этюдник, палитра, краски – все есть. В четырнадцать лет должен был он уехать из Нюи и поступить в художественное училище. А уже двадцать, армию отслужил, но и мечта позади – как забытый дневник, затерялась в прошлом…
Потемкину стыдно за годы, бесцельно прожитые, а еще горше – за те, что столь же бездарно еще предстоит прожить. Он действия жаждал, и очень страдал, не зная, где же оно, когда начнется? Толчок нужен, как воля судьбы – только где его взять?
Не зная, где взять, Потемкин бродил по железной палубе, в холоде, тьме, одиночестве…
Луна, отцепившись от туч, засветила свой безразличный глаз, отразилась в воде и наполнила душу еще одной порцией холода.
«Ладно…» – передернул Потемкин плечами, и пошел к мужикам.
– А, Потемкин! Вот это верно! Согрей душу, а то нос уже синий!
– Давайте, – вздохнул Потемкин, – чуть-чуть… – и взял кружку.
– За жизнь, Потемкин! Бросай тоску, она до добра не доводит!
– Давай-ка, Мичурин, давай!
– А чего он Мичурин?
– Ну, раз с нами не пьет, а на палубе ходит, впотьмах, значит тоже – мечтатель!
– Мичурин – ученый; мечтатель – Уэллс.
– Да, пусть Вэлс, мечтатели так намечтают – всей деревней потом разгребать приходится.
– Ну, мы тут не вся деревня – так, скромный, родной коллектив…
– А ты разгребать собрался?
– Типун тебе на язык!
Посмеялся Потемкин с родным коллективом, согрелся и вышел.
– Теперь оживет! – одобрительно гукнул Завьялов. Широкой души человек, он любил наливать и смотреть, как выпивая меняются люди. Интересней всего наблюдать за теми, кто пьет не особенно много.
– Чтоб мы не спали… – шутливо сказал он Потемкину вслед.
– Чего это вдруг?
– Потемкин, ты видишь, ожил, захмелел, теперь станет песни петь…
– Не-е, он спокойный…
– В спокойном омуте, знаешь ли, черти…
– Ты, вот что: выпили – радуйся, а про чертей не надо!
Луна стала чище и ярче. А, Озорным, беззаботным настроем, бодрит. изнутри греет водка. Скольжение света, теней и тьмы по речному зеркалу, завораживает, напоминая, что взгляд Потемкина, все-таки – взгляд художника.
И тут он увидел в лунной дорожке по курсу, активную стреловидную тень. Зверь плывет, очень крупный – лось!
– Мужики! – покатился Потемкин в кубрик, -Лось по реке плывет!
В момент мужики поднялись на палубу.
– Да, – приглядевшись, признал бригадир Зойнуллин, – сохатый плывет!
– Ясно дело, сохатый, – поддакнул Пауткин, – Олени стадами плавают, а он в одиночку… Не зря наливали Потемкину – он и закуски надыбал!
– О, закуски на всех, безусловно, хватит! – сказал капитан, сняв со щита, дал Потемкину в руки кайло.
Заглушили мотор Лодку на воду.
Двое – на весла; двое – для подстраховки, в корму. В носовую часть бригадир, не колеблясь. – Ты более трезвый! – поставил Потемкина.
Зверя настигли – вот он, в полутора метрах. Сопит, глаза косит. Но не так, – успел различить Потемкин, – не со страхом, как загнанный лось – он свирепо смотрит! «Господи! – обомлел Потемкин, – Не тот зверь, на которого шли в атаку!»
Подмога в корме – далеко; гребцы – спиной. Никто, ничего не успел понять, а у Потемкина времени – только мгновение: морда уже в полуметре. Медвежья! Поздно – сама по себе, рука твердо накрыла цель. Успел пожалеть Потемкин, что не топор в руках – кайлом с длинным лезвием трудно прицелиться. А к цели гнали инерция и боязнь показаться трусом.
Лезвие грянуло зверю в лоб. Забурлила, хлынула в воду кровь. Зверя накрыло лодкой – она по инерции продолжала атаку.
Зверь взревел. Хряснул лапищей в борт у кормы – где подмога сидела. Лодка ракетой взметнулась вверх, завалилась на бок и перевернулась вверх дном. Покрытая черным небом река приняла в ледяные объятия всех…
– Твою мать! – закричали на катере, – Ванька, круги на воду!
Полетели спасательные круги на веревочных длинных фалах.
Мокрые, в телогрейках и сапогах, мужики были подтянуты к борту и подняты вверх.
– Пятеро. Все! – прохрипел капитан Адольф, – Вниз, пока живы, бегом! Слава богу, что живы!
Стучащие челюсти заполонили кубрик.
– Зверобои! Охотники хреновы! – оценил капитан, – Живы – да черта ли с вами будет?
Налив, чтобы сбить озноб, каждому, стал разбираться.
– Зверь – пояснил дядя Ваня Пауткин, – не тот оказался…
– Это как? Как не тот! А какой?
– А, медведь … – Пауткин вздохнул, поглядел в опустевшую кружку, – Мы было только к нему посунулись, а он – на тебе! Понужнул со всей дури! А дури в нем – центнеров пять, не меньше!
– Потемкин! – прошипел капитан, – Ты же был трезвый! Ты что мне про лося гнал? Обманывал? Специально обманывал? Погоди, ты в конторе еще отвечать мне будешь!
– Что ты, Адольф, – возразили мужики, – какой специально! Темень такая – медведь проплывает, кобыла – один черт, в одно рыло…
– В глазах ваших темень, а тут, – постучал капитан в лоб Пауткина, – тут мозги должны быть! Это ж кайло! Кайло – с ним мозгами работать надо! А вы … Кобыла, рыло… А где кайло? Потемкин, кайло утопил? Новое мне принесешь! Понятно?
Капитан перешел к мотористу: