Страница 53 из 61
- Что с ними делать? - шепотом спросил адъютант.
- Постричь, чтобы можно было их видеть, - сказал тогда полковник.
За кратчайший срок, пользуясь любезностью короля Георга, был сформирован и обучен Карельский полк. Обмундирование было английским, зато герб - трилистник клевера на зеленом фоне - свой.
Полковник Вудс посмеивался по этому поводу: с помощью трилистника Святой Патрик объяснял принцип Святой троицы - "Так же как три листа могут расти от одного стебля, так и Господь может быть един в трех лицах". Святой Патрик - покровитель Ирландии. Эмблема работала на версию схожести борющихся за свободу народов - ирландцев и карел. Как и ирландские солдаты, карелы, "казалось, становились только спокойнее, когда ситуация ухудшалась".
Из личного состава бывшего Карельского полка потом был сформирован Карельский добровольческий батальон, который после так же был расформирован. К мнению полковника Филипа Вудса никто не прислушался. Нельзя, оказывается, формировать войска из карел.
На прощанье ирландец произнес речь перед строем:
- Один умный человек сказал, что во время войны немцы прекрасно умеют две вещи: цепляться за твое горло или валяться у тебя под ногами (У. Черчилль). Мы - не немцы, мы не настолько дисциплинированы, поэтому в отношении нас, ирландцев и карел, пусть работает только первая часть афоризма. Хватать за горло мы умеем, будь здоров!
Вот они-то, бывшие солдаты и унтер-офицеры национального полка, собрались в Ухте. Вот они-то и сформировали временное карельское правительство. Вот их-то одинаково ненавидели кремлевские мыслители во главе с Вовой Лениным, и буржуазно-демократические финны с лидером Маннергеймом, и Белое Движение, кому только не подчинявшееся.
Новообразованная Ухтинская республика не была признана в мире, разве что финский президент Свинхувуд взбрыкнул вопреки рекомендациям Таннера и Маннергейма и сказал: "Мы вас признаем, пацаны, только вы проситесь в состав Великой Финляндии". Но это было не совсем то, к чему так стремились "ухтинцы". Новая страна со старейшими традициями никак не вписывалась в политическую карту мира разделенную по степени величия вновь переписанной Историей, как таковой. Стало быть, Ухтинская Республика была обречена.
Свободный человек, как его создал Господь, не может жить в государстве, но любое государство не может допустить, чтобы где-то жил свободный человек. Когда-то библейский Саул был государством, он гонялся за свободным человеком Давидом. Давид добегался до того, что сам стал государством и подчинил себе всех свободных, кого нашел, да и саму Библию тоже подчинил.
Карелия в то время была неспокойна. 6 финский полк, впрочем, это беспокойство не замечал: служба, служба, еще раз служба. Можно было одичать, позабыв, что где-то жизнь, где-то рестораны и катки для катания на коньках. Тойво получил командировку в Питер по какой-то казенной надобности, мигом собрался - и, стремглав забравшись на третью полку плацкартного вагона, поехал в северную столицу.
Среди заснеженных полей и лесов лежала заснеженная страна. Война, словно Россию кто-то раскручивал вокруг центра, откатывалась к Сибири и Черному морю. Ни гений Каппеля, ни массовость Деникина, не враждебность всего мира не способствовали тому, чтобы разбежались из Российской державы еврейские глашатаи Революции, латышские палачи, чешские пособники - да все, кто замутил без малого три года назад всю эту неразбериху. Правящая верхушка Советской России, конечно, все пути отхода подготовила: паспорта, ценности, места назначения. Латыши об этом даже не думали, чехи, вообще, не думали ни о чем. А финны, красные финны, терлись возле Питера и были постоянно в боевой готовности.
Тойво прибыл на Путиловский вокзал и подивился, как город изменился за те девять месяцев, что его здесь не было. Понятно, что разруха, но непонятно, почему такая разруха! Все население резко разделилось на две группы: малоимущие и многоимущие. Среднеимущих не было.
В бывших казармах Павловского полка финские красногвардейцы спали на досках, уложенных прямо на цементные полы. Их бедственное положение не вызывало ничего, кроме чувства недоумения: что, черт побери, произошло? Куда кровати-то подевались?
Антикайнен добрался до Каменноостровского проспекта, где, напротив, вроде бы ничего не изменилось. Те же сытые рожи, те же надменные консьержи, те же привычки - автомобильный парк, обеды из ресторанов, танцы до упаду.
В комнате, где жил Акку Пааси, теперь не жил никто. Вернее, жил там какой-то дворник с домочадцами, но ни Лиисы, ни ее соседа не было. Оказалось, что Саволайнен, многообещающая секретарша с красными губами, обещания свои оправдала: теперь она жила наверху вместе с ответственным партийным работником Коминтерна. А Пааси был изгнан, как незаконный жилец и теперь обитал все в тех же бывших казармах.
Куусинен так и не вернулся, но переправил для Антикайнена несколько запечатанных сургучом писем. Все они были от Лотты.
Его девушка писала, что после возвращения их семейное предприятие по выпечке хлеба реанимировать не удалось. Новые власти документы установленного этой властью образца выдавать не торопились, до сих пор проверяя всю семью на надежность по возвращению из мест заключения. То, что они оказались там без суда и, вообще-то, совсем в другой стране, как аргумент не рассматривалось. Старые паспорта теперь, как удостоверения личности не рассматривались вовсе. Без новых бумаг нельзя было получить ни работу, ни какое-то мизерное пособие. Но все равно они справляются, потому что все прекрасно понимают, как бы им сейчас пришлось гораздо хуже там, в проклятом городе Буй. В общем, она ждет его возвращения и верит, что все у них будет хорошо.
- Я вернусь, - прошептал Тойво последнему письму. - Иначе и быть не может.
В самом удручающем состоянии духа он вернулся в расположение своей части, чтобы там встретить известие: "В Хельсинки убили Отто Куусинена". Да, определенно, жизнь повернулась к нему задом, перестав улыбаться мордой лица.
Самое время уйти в лес, в одиночество, отрешиться от всего мира, внять блеющему голосу козла Пана, пойти на Свет, да вот зима стояла суровая - можно замерзнуть насмерть. Тогда Тойво принялся каждый день, если не было чрезмерной служебной загруженности, надевать лыжи и убегать прочь от людей, прочь от реальности.
Ситуация с его гражданским статусом оставалась ему не ясной до сих пор, в то время, как никто вокруг не сомневался: раз член партии коммунистов - значит, гражданин Советской России. Ему не было в этой стране плохо. Однако Тойво прекрасно осознавал, что это всего лишь потому, что он - член стаи. Боец и комиссар 6 финского полка. Фронтовое братство, товарищество и все такое.
Он также не думал, что в Финляндии ему будет плохо. Вероятно, ему будет очень плохо. Никакой поддержки, а теперь, когда убили Куусинена - никакой помощи. Родственники, Лотта? Но о них следует заботиться в первую очередь, ему же в случае возвращения предстояло заботиться в первую очередь о себе. Нет, без денег возвращаться не имеет никакого смысла.
Их полк служил сдерживающей силой для затаившейся Ухтинской республики. Но все товарищи понимали, что она на самом деле не затаилась и не копит силы для интервенции. Эта республика просто хочет выжить и никого не трогать. Да кто ж ей такое позволит?
Пожалуй, легче было воевать, нежели заниматься стратегическим ожиданием. У командиров, конечно, хватило опыта занять своих бойцов, чтобы у них свободного времени не было ни капельки, но это служило лишь слабым утешением для ответа самому себе: зачем я здесь? Многие красногвардейцы оставили в Финляндии свои семьи, родных и близких. Когда они воевали, то создавалось впечатление, что делают они это для того, чтобы вернуться, наконец, домой. Когда поблизости не было войны - начинало казаться, что они тратят время попусту, между тем, как близким, вероятно, приходилось туго.
Но пришла весна, и в апреле полк был переброшен в беломорский город Кемь, некогда, при Царе-Горохе, известный своими кутежами и разнузданностью (kemut - кутеж, в переводе с финского). А 25 апреля, после горячих поздравительных мероприятий в связи с 50-летием со дня рождения вождя Вовы Ленина, авангард полка вышел из города в сторону деревни Подуженской.