Страница 17 из 61
- Заместитель наркома просвещения Захарий Гринберг выделил нам некий карт-бланш, позволив заниматься действительно научной деятельностью, - сказал Тынис. - У нас много перспективных тем, и очень удивительно, что именно после Революции нам никто не мешает, к нам, наоборот, идут навстречу. Что на это скажешь?
- Молодцы, - пожал плечами Тойво.
Действительно, некоторые ограничения для цели, которую преследовал Бехтерев, существовали как во времена царя, так и после него. Чистую науку смущал подход Владимира Михайловича к исследованиям: ему нравилось создавать психологические портреты, выявляя внутренние стремления людей, их скрытый потенциал и, как ни странно, память предков. Весьма скептическое отношение к "русской идее", такое же поведение в отношении немецкой, ну или другой "избранности", отрицание всеобщего равенства под крыльями единого человечества - Бехтерев не мог не снискать недругов среди политиков.
Он был членом редакционного комитета многотомного "Traite international de psychologie pathologique" ("Интернациональный трактат по патологической психологии") (Париж, 1908-1910), для которого написал несколько глав. В 1908 году в Петербурге начал работу основанный Бехтеревым Психоневрологический институт. В нём были открыты педагогический, юридический и медицинский факультеты. В 1916 году эти факультеты были преобразованы в частный Петроградский университет при Психоневрологическом институте. Сам Бехтерев принимал активное участие в работе института и университета, возглавлял хозяйственный комитет последнего, появляясь всегда неожиданно, в распахнутой генеральской шинели без погон и с развивающейся бородой. Его побаивались, считая демонической личностью, которая может рассказать о человеке все, что с ним было, и, самое главное - что с ним будет, всего после нескольких минут общения.
Врал, конечно, как сивый мерин, но крайне убедительно. Всякие цыганки и расплодившиеся предсказательницы судеб просто отдыхали рядом, если бы им, конечно, позволили быть рядом. Что самое интересное: враки Бехтерева о прошлом никогда не расходились с действительностью, имевшей место.
Только Распутин был тем человеком, который вызывал у него некоторое подобие чувства почтения. Вероятно, дело в том, что они были одинаковы - просто один грамотный, а другой - грамоте не обучен.
В мае 1918 года Бехтерев обратился в Совнарком с ходатайством об организации Института по изучению мозга и психической деятельности. Вскоре Институт открылся, и его директором до самой смерти являлся Владимир Михайлович Бехтерев.
- Нет, на самом деле: что на это скажешь? - повторил свой вопрос Тынис.
- Скажу, что у вас хороший протеже, - подумав, решился Тойво. - А иначе бы корпуса для института на Суворовской площади - не видать бы вам, как собственных ушей.
Мраморный дворец, принадлежавший до революции великому князю Константину Константиновичу Романову, сначала одно крыло, а потом все здание было передано под Институт распоряжением того же Захария Гринберга.
Эстонец сделал пометку в своей тетради с толстой кожаной обложкой.
- Ну, если так, то, может быть, и назовешь этого протеже? - спросил он.
- Могу предположить, конечно, - ответил Тойво. - Вот только не нравятся мне твои вопросы - словно у следователя.
- Это всего лишь тесты: на способность анализа, на трезвое восприятие действительности, на способность предугадывать развитие ситуации, на восприятие прошлого.
- Тогда - давай обойдемся без фамилий, - спокойным тоном, но достаточно твердо заметил Антикайнен.
Это не очень понравилось Тынису, он морщился, и так, и эдак разглядывая свою тетрадь, потом со вздохом ее прикрыл. Конечно, какая-то часть вопросов не имела никакого отношения к институту Мозга, зато имела привязку к тому ведомству, где строил свои козни товарищ Бокий.
Тойво полагал, что именно Глеб был тем человеком, кто всячески поддерживал Бехтерева в продолжение своих исследований, может быть, даже, отчасти их и направлял. Свадьба Владимира Михайловича на Берте Яковлевне Гуржи, когда ему было уже за семьдесят лет, тоже имела отношение к Бокию. Точнее, Бокий имел к ней отношение, и к Берте - тоже. В чем это отношение выражалось, никто и никогда не узнает. Не нужно это знать никому.
Антикайнен мало что знал об институте Мозга, разве что - адрес, да и то, потому что о Мраморном дворце говорила за обедом Лииса Саволайнен. О Бехтереве он не знал вообще ничего. Но нетипичный эстонец Тынис его настораживал, хотя опасности, исходящей от него, он не ощущал. Вообще-то, напрасно, потому что кому ни попадя надзор и разработку лихого шюцкоровца Антикайнена не поручили бы.
Через некоторое время Тынис опять достал свою тетрадь и на этот раз повел разговор об Элиасе Леннроте. Тойво отвечал охотно, делясь информацией, полученной им в свое время от друга Вилье Ритолы. Их разговор прервался на ночь, но после первой кружки утреннего чаю возобновился. Эстонец все реже сверялся со своей тетрадью, все чаще пускался в пространные рассуждения, а потом они приехали в город Буй.
- Ни хрена себе - вот тебе и Буй! - сказал Тынис, когда они вышли на перрон.
- Здравствуйте, девочки! - перед ними возник ясноглазый мальчик, величиной с в меру упитанного слона.
Тойво закашлялся и отвернулся, а эстонец робко протянул руку для рукопожатия, словно боясь, что ее сейчас непременно оторвут и выбросят собакам.
- Я из местного ЧК, - сказал великан. - Меня зовут Имре. Машины свободной у нас в Буе нет, поэтому пойдем пешком. Здесь недалеко.
Антикайнен подошел к мусорной урне и бросил рядом с ней скомканный пакет.
Здание буйского ЧК размещалось, действительно, поблизости, в бывшем полицейском околотке. Вполне резонно, хотя изначально они хотели занять здание екатерининской гимназии, да там оказалось неудобно было оборудовать тюремные камеры. Как же ЧК без тюрьмы? Никак, поэтому сотрудники обосновались в оборудованном под такие цели помещении, с грустью отказавшись от роскошных залов и интерьеров гимназии.
- Товарища Лациса на месте нет, но завтра он будет, - рокотал меж тем голос Имре. Говорил он совершенно свободно, никакого акцента не ощущалось и в помине. - Я из молнии (телеграмма такая, как в кино про революцию), общую картину дела понял, теперь бы хотелось узнать все обстоятельства в деталях.
Дело было к вечеру, в околотке болталось несколько сопревших за рабочий день сотрудников. Они, в основном, прели парами алкоголя - какого-то далекого от коньяку и водки напитка.
- Нам вот этих людей освободить, - сказал Тойво, когда они вошли в отдельный от других сотрудников кабинет. Он протянул великану бумагу с печатью, где поименно перечислялась вся семья Лотты.
- Ладно, - пожал могучими плечами тот. - Утром посмотрим, нет ли за ними каких грехов, и отпустим. Если, конечно, они здесь на лесозаготовках.
- А что - могут быть и не здесь? - встревожился Антикайнен.
- Ну, дорогой товарищ, в Революцию всякие путаницы бывают.
- Тогда я тем более настаиваю, чтобы все сделать сейчас и немедленно.
Имре посмотрел на него, сузив глаза, и усмехнулся:
- Ты разговаривать сначала научись, а потом настаивай. Не в Питере, чай. У нас тут всем Буй. Ясно?
Тынис тотчас же встал между ними и заговорил о том, что все устали, что произошла ошибка, что каждый час на трудовых работах может стать роковым, что у них договоренность, что ему еще работать с Тойво, что они готовы помочь всем, чем можно.
- Вот Вы, например кто? - вещал эстонец с нетипичной для эстонцев скоростью речи. - Венгр?
- Местный я, - сказал Имре. - Предки были сосланными чехами еще в прошлом веке. Чем вы можете помочь конкретно мне?
Тынис крутанул глазами, как фокусник, готовый достать из воздуха голую девицу с пышными формами. Сунул руку в саквояж и вытащил бутылку смирновской водки с залитым сургучом горлышком.
- Не увлекаюсь, - картинно поморщился великан и перевел взгляд на Тойво, который держал в руке банкноту в пятьдесят марок. - Это что еще такое?