Страница 57 из 68
Ты один из персонажей, ибо здесь их много, по крайней ме-ре - пять, слышишь сию историю за несколько тысяч миль от места происшествия на рейде порта такого-то, о чем говорится вы-ше и теперь повторяется во избежание путаницы, а может быть, наоборот, для её привнесения. Мастер приподнимает свое большое молодое тело и тут же снова опускает его на деревянные решетники, раскаленные под лучами тропического солнца, как чу-гунная сковородка.
- Почему же именно чудовище? - спрашивает он скептически. - Есть и другие объяснения.
- Да? Какие же именно, позвольте поинтересоваться? - переспрашивает его самый старший механик не менее скептически. Он - таки дожидается тогда своего парохода и сейчас именно на нем и пребывает. Мастер снова поднимается и садится, опуская ноги в голубую и прозрачную воду бассейна.
- Охотно позволяю.
Неоднократно говорится, и столько же раз забывается, и поэтому частенько вызывает недоумение и раздражение, что существует особая терминология, которой пользуются - порой бессознательно - на морских судах. Капитан, например, - мастер. Это понятно: название пришло из-за границы. Старший механик - дед, боцман - дракон и так далее. Здесь приводит-ся разговор мастера и деда.
- ... позвольте спросить?
- Охотно позволяю.
И дальше.
Мастер:
- Во время отлива, например, у края рифового барьера...
- Или барьерного рифа...
- ...или барьерного рифа образовывается воронка, в неё-то и втягивается матрос такой-то. А?
Вода в бассейне поднимается почти до края, мастер сводит колени и быстро разводит их, так что на поверхности образуется воронка, вмятина, подтверждая на практике разумность со-ображений капитана о причинах гибели моряка, но океанская волна начинает переваливать пароход на другой борт, и вода, наполняющая бассейн, медленно, нехотя, но затем всё быстрее и быстрее бежит вниз, оголяя ноги, и, лишь опустившись до щи-колоток, уровень ее останавливается с тем, чтобы, задержавшись на мертвой точке, снова...
И так далее.
Затем вода снова поднимается и снова опускается, как про-исходит уже в течение почти тридцати суточного качания на рей-де и чему суждено происходить еще неизвестно сколько времени: только что отвязывается от судна и теперь свободно болтается неподалеку баржа (лихтер) с какой-то чепухой из пароходного трюма, а ведь уже полдень, а это единственная за сегодня баржа, поднимающая восемьдесят тонн, а снять с парохода и переправить на берег требуется не менее четырех с половиной тысяч тонн. (Делишь на предыдущее и получаешь ответ: чтобы разгрузить судно требуется столько-то и столько-то барж. Не слабо, а?)
Пропускается описание жалкого скопления белых кубических домиков, фигурки памятника, воздвигнутого в честь национальной независимости, холмов и пляжей, и продолжается повествование.
- Да нет! Конечно, кто спорит, - проговаривает дед. - Разные гипотезы по этому поводу выдвигаются. Но мне кажется, что именно чудовище съедает матроса.
И чуть позже:
- Мы не знаем Океана, его глубин. Знаем лишь тонкий поверхностный слой, а вот что - там, внутри, под многокило-метровой толщей воды?..
Теперь оркестр в полном составе приступает к изложению рассказа очевидца, пребывающего на пароходе, где происходит обмен мнениями между мастером и дедом и который, разгрузившись наконец, поднимает якорь и отправляется в сторону того порта, где случаются удивительные происшествия с исчезновением людей в пасти дикого морского чудовища.
Итак, наступает ночь. Включаются стояночные огни. Они осве-щают главную палубу, почти полностью освободившуюся от грузов. Лишь на баке виднеется огромный контейнер, предназначенный для порта такого-то, то есть именно для настоящего порта. (Впрочем, уже на месте выясняется, что контейнер отправили сюда по ошибке.)
Пароход дрейфует, ожидая дальнейших указаний от портовых властей, которые днем снимают вас с якорной стоянки и зовут на встречу с лоцманским катером, а сами вдруг пропадают, то есть связь по радиотелефону прекра-щается. Па капитанском мостике (в ходовой рубке) светло, легко можно различить присутствующих. Мастер, чиф (старший помощник), грузовой помощник в белых форменных рубахах с погонами и в фуражках. Вахтенный матрос в расстегнутой до пупа ковбойке с нс застегнутыми манжетами и в просторных брюках, съехавших под впалый живот, таких длинных, что под ними тапочек не видно, высматривает в непроглядной тьме, нс отрываясь от бинокля, огни лоцманского катера. Фамилия у вахтенного матроса Молдаванов. Может быть, кому-нибудь она и говорит о чем-то. За рулевой колонкой скучает старший рулевой Валя Левицкий, этакий пятнадцатилетий капитан в свои двадцать восемь лет. Он, кажется, тоже где-то упоминается в связи с чем-то.
С точки зрения участника описываемых событий, жара в мире такая, словно земной шар засовывают в плотный мешок и приближают к солнцу. Солнце шпарит с чудовищной силой, и мир под мешковиной начинает плавиться, просвечивает созвездиями, и горячая луна, также попадающая в мешок, дрожит в золотом мареве посреди неба.
-- Порт-контроль... Порт-контроль... Говорит пароход та-кой - то... Говорит пароход такой-то...
Чиф (старший помощник) повторяет тихим монотонным голосом, прижав к щеке громоздкую трубку радиотелефона. Шумок в динамике, редкие потрескивания, словно вот-вот раз- дастся ответ. Однако никто не отвечает.
- Как меня слышите?
Наконец, порт-контроль отзывается, мастер командует:
- Малый вперед!
Стояночные огни гасятся, ходовые включаются. Мостик по-гружается во тьму. В недрах машинного отделения словно бы начинает нехотя строчить огромная швейная машина, сначала еле- еле, а затем, убыстряя ритм, и вот палуба дрожит, и пароход, его странное туловище, приходит в медленное движение. Вскоре он приближается к месту встречи с лоцманским катером, на борт поднимается по парадному трапу, спущенному к неподвижной по-верхности залива, пожилой туземец в белых одеждах (во множественном числе), и вы без задержки следуете в порт.
Зрелище ночного порта завораживает: освещенные пароходы с открытыми трюмами вдоль длинного причала, портовые краны в форме бумажных журавликов или жирафов, нагромождение ящиков, тюков, контейнеры, прочий груз, затянутый па-русиной, мрачные каменные склады эпохи колониального гос-подства такой-то страны, низенькие платформы на шелестящих и мягко потрескивающих колесиках, влекомые обтекаемыми мотороллерами, вместительные грузовики с просторными кабинами без дверей и ветровых стекол. Все это по театральному освещается кое-где сильно, а кое-где скупо различными источни-ками: прожекторами, фарами, новейшими ртутными лампами или же тусклыми лампочками начала эпохи электричества.
Лишь только судно минует портовый маяк, Игорь Владимирович трогает тебя за плечо. (Кажется, И.В. описывается ранее, то есть внешний облик уже известен - крепыш, седоватый, нос- картошка, салатно голубые в крапинку радужницы и черные зрачки, щечки в румянце...)
- Видите пляжик? - тихонько спрашивает он. - Имен-но здесь водится морское чудовище. Пляжик окружён проволокой. Там даже плакаты есть, запрещающие купаться.
Тебе неловко, но и приятно, что И.В. обращается с тобой немного как с больным, как сильный со слабым - бережно, но одновременно твердо. Впрочем, до сих пор твердости ему не приходится проявлять. И, похоже, не при-дётся ее проявлять и в дальнейшем. Снова небольшое описание его внешности: белая рубаха с короткими широкими рука- вами, остро заглаженными, так что видна вся их неимоверная
ширина, коричневые шорты (у тебя такие же, из судовой артелки), бежевые туфли с дырочками, носки, руки и ноги покрыты седоватым пушком...
- Сейчас в темноте и не разглядеть, - добавляет он, вздохнув.
Вздыхает он вовсе не из-за того, что что-то там, в темноте невозможно разглядеть. Какие-то другие заботы тяготят его бес-покойную душу, но вот повод для вздоха (невозможность разглядеть в темноте пляжик) замечательный или, во всяком случае, вполне пригодный.