Страница 56 из 68
Итак, о неудобстве. Неудобство отсутствует, что и понятно: персонаж, в данном случае Иностранец, играющий свою странную и решающую роль в судьбе веснушчатого смельчака, и любой другой персонаж в этом пространстве или даже любой пред- мет, будь то рюмка, или, скажем, на редкость ухоженный, словно из дореволюционных времен перемещаемый особняк с ярко светящимися окнами в синем городском сумраке описываемых дней, или еще что-нибудь в этом роде, пребывают в том пространстве, чтобы по первому требованию иметь возможность быть произвольно взятым и озвученным или же включенным в некое взаимодействие друг с другом, а затем снова быть забытым до лучших (или худших?) времен.
Из космического мира выделяются балетные туфельки (сначала простые полотняные тапочки с матерчатой подошвой, затем туфли, называемые в одном городе "пуанты", а в другом, враждующем, - по простому "пальцы", с пришитыми к ним ат-ласными тесемками), девчоночьи шубки, платьица, косички, ленточки, мальчишеские ботинки со сбитыми мысами и стоптанными каблуками, дамское декольте, запахи духов, заграничных Табаков и алкогольных напитков, в том числе золотисто отсвечивающего шампанского в мутновато-радужном венецианском стекле и облепленных шариками газа ананасных ломтиков, а также керосина, мышей, замерзших нужников, потной одежды, холодной нечистой пыли. И все это окружает веснушчатого героя, все это гармонически располагается в его доброй душе.
- Пытаясь отдать самому себе отчет в выборе именно такого способа обрисовки героя, - произносит назидательно контрабас, - приходим к заключению, что, давая его, а также и всё одушев-ленное и неодушевленное, с чем герой соприкасается, лишенны-ми корней, тем самым получаем возможность определить названного героя, как некий символ Божьего человека (а не чуждого, не чуждого!!!), то есть того, кто может и не родиться на свет, ибо уже готов к пребыванию в Царствии Небесном, однако все-таки рождается, и не нам, смертным, знать зачем. Мо-жем только догадываться, молча размышляя и совершенствуясь.
Голос контрабаса как бы заглушается поднимающимся шумом остальных инструментов, в действительности же - замол-кает.
Итак, персонаж сей - есть метафора бесстрашия, хотя в ма-териальной жизни он подвергается всем горестям и соблазнам, всем жаждам и пресыщениям и так далее и тому подобное.
Подробности выше изложенного пропускаются, кроме некоторых, которые сами собой всплывают в процессе осуществле-ния рок-прозы, если она течет по истинному руслу. Теперь же, и без промедления, - к морскому чудовищу, уже начинающему зарождаться (нет, уже вовсе зарождающемуся!) там, в тропической жаре в таком-то океане на рейде такого-то города, являющегося нс только главным портом, но также и столицей такого- то государства, расположенного на таких-то и таких-то долготе и широте континента такого-то.
И вот слова, проникающие через слуховой аппарат, проще говоря, через уши, вызывают некие образы, в частности шести чужеземцев, которых нс можешь представить себе тогда, ибо лишь йотом оказывается, что это именно они сидят в утлой лодчонке (в действительности - в самой обычной судовой шлюпке), что, пересекая залив в его самой узкой части, горловине, вместе со шлюпкой увлекаются неведомой силой в морские глубины, а потом на поверхность начинают всплывать из глубины деревянные обломки, а вот чужестранцы так никогда и не всплывают.
Ловишь себя на том, что остается что-то недосказанным. Что же именно? Кажется, что-то о страхе...
Факт (про сгинувших чужестранцев) подается как доказа-тельство, что именно человеческие существа всегда являются объектом нападения таинственного жителя (жителей?) морских глубин, морского чудовища, как его называют.
В дальнейшем абстрактных чужестранцев (вот уже прицепляешься ты к несчастным) сменяют в воображении реальные лю-ди: опрятные, худощавые, в белоснежных сорочках с крахмальными воротниками. Они стоят на галечном бережку возле прозрачной водицы, покрывающей прозрачной массой (слоем) камни и ржавые железяки, обросшие, как каторжники, тусклой порослью, и вытягивают небольших бежевых окуньков с единообразным у всех овальным коричневым пятнышком, этакой ро-динкой, возле жабр.
Уточнение. Ты нс сразу оказываешься на месте, и уж тем более -- нс во время трагических событий, происходящих многократно в течение долгого времени, чуть ли нс целого века. Ра-зумеется, нечто подобное случается и раньше в течение, может быть, даже и нескольких тысячелетий, однако сторонними наблюдателями (купцами, моряками, путешественниками) такие происшествия фиксируются не более века, от силы - двух на-зад. Представление о гибели людей и о морском чудовище, как их главной причине, ты получаешь загодя, в нескольких тысячах морских миль от того порта, находящегося в берегах залива с узкой горловиной, в другой гавани, где твое судно целый век разгружается, стоя на якоре в нескольких милях от берега в связи с мелководьем и нерасторопностью третьей страны, пообе-щавшей, да так все еще не справившейся с работами по углублению дна. Ясно? Одна страна обещает другой углубить порт, чтобы много тоннажные суда могли подходить к берегу, а не качаться на рейде, переваливаясь с борта на борт на пяти- балльных волнах и не производить выгрузку в железные проржавевшие лихтеры... Не ясно? Надо, надо разобраться в кон-кретностях действительности, причем именно сейчас, потому, что в дальнейшем всё еще больше запутывается. Во всяком слу-чае, яснее нс становится.
Сквозь тропическую духоту, словно она сама содержит в се-бе отмечаемое ниже знание, проникает в тебя знание о скучной и пустой, в смысле безлюдной, комнате некоего морского учреж-дения в некоем (вот цепляется словцо "некий", "некое", хоть отказывайся от него!) поэтичном городе на юге некой (опять!) огромной северной страны (злые языки утверждают, что она занимает чуть ли не шестую часть всей мировой суши), застав-ленной (комнате) шкафами, с застекленными дверцами, изнутри затянутыми синими (некогда) шторками на веревочках (ибо они уже давно выцвели), придавленных по краям дверных рам кнопками с фигурными шляпками (далее следует описание этих фигурных шляпок, как бы состоящих из выпуклых долек, и упоминание об овальных жестяных инвентарных номерках, прибитых к шкафам и стульям в их самых укромных, нс сказать бы интимных, местах, и еще многое описывается, но уже и так достаточно ясно, что...).
От предыдущей фразы отказываешься в связи с невозмож-ностью логически се закончить - типичный дефект рок-прозы. Известно только, что речь идет о пустой, душной, пронизанной южным осенним солнцем комнате, где некий старший механик торгового флота, оканчивающий свой отпуск на берегу и теперь ожидающий возвращения родного судна и поэтому вынужден-ный работать в отделе по технике безопасности некоего морского учреждения, вдруг, читая со смертельной скукой и в полудреме очередную (десятую или двадцатую) амбарную книгу с плохой бумагой и корявыми записями о разных неприятностях, постигающих то или иное судно в тех или иных обстоятельствах (например, в порту таком-то и таком-то во время разгрузки - погруз-ки обрывается гак со стрелы крана, творя такие-то и такие-то дела, или какой-то морячок, не соблюдая правил техники безопасности, пальчик себе прищемляет), наталкивается на удивительнейшее сообщение. В нем говорится, что сухогруз такой-то, сгружающий в порту таком-то то-то и то-то и загружаемый тем-то и тем-то, уже готов к отправлению, небольшие формальности с властями остаются, и в это время три моряка, члена экипажа, отправляются на рифовый барьер за кораллами и караколами, а еще на прощание покупаться и на тропических рыбок поохотиться, и вот один из них, товарищ такой-то, по не- осторожности (по забывчивости) приближается к краю рифового барьера, и когда друзья слышат крик и оглядываются, то видят над поверхностью воды вскинутые руки с подводным ружьем, отверстый в крике ужаса рот, и через мгновение моряк уже втягивается в воронку, и еще через мгновение поверхность воды снова гладкая, как всегда прежде. В амбарной книге так и пишется: "В пасти морского чудовища погибает матрос сухо-груза такого-то товарищ такой-то".