Страница 25 из 68
Ты лежишь так с закрытыми глазами, и видишь черно-золотую фигуру на красном фоне. Ты хорошо знаешь, чья это фи-гура с крестом в протянутой к тебе руке...
Итак, лет пять тому назад в сумрачный сентябрьский денек наш герой, точнее, один из героев, Сергей Попружснко, шагал по мало оживленной московской улице Усиевича в сторону Ленинградского рынка. Его (Сергея) и деклассированным-то назвать трудно. Ботинки нечищеные? Так они у всех нечищеные. Для смеха обратите внимание на ноги москвичей на улице или в метро. В метро даже лучше, там, когда вагон в пути, можно внимательно все рассмотреть. Брюки у него так- же не первой свежести, и вообще вся одежда. По вот лицо у него среди прочих лиц, бросающихся в глаза, было редкое - с добрым, умным выражением человека мыслящего. Хотя порой нечто неприятное, враждебное читалось на этом лице, и уже нс хотелось общаться и продолжать знакомство. Все-та-ки жесткость - малопривлекательная черта в человеке, с которым общаешься!
Был он приблизительно в возрасте погибшего Пушкина - тридцати семи лет. Все в Советской России равняются на Пуш-киных, на Лермонтовых. Не говоря уже об Иисусе Христе, его роковом возрасте - тридцать три года. От внешности, которой мы тщетно посвятили столько усилий, перейдем к внутреннему содержанию, посетим на какое-то время его гостеприимную душу, где нам, кстати сказать, предстоит провести, ни много ни мало до конца этой книги.
"...Войдя в себя, в тебя проник", - сказал поэт Сергей Попружснко в одном из стихотворений, подвергшихся в числе про- чих работ означенного автора уничтожающему и справедливому разбору внутреннего рецензента "Свежести" - литературно-ху-дожественного и общественно-политического ежемесячника. Справедливому, разумеется, с точки зрения его, внутреннего ре-цензента, понимания литературы.
Следует вкратце очертить жизнь героя: где родился, что у него за семья, родители, может быть, предки и так дач се.
Начальник у Сергея Попружснко такое мурло, что захочешь - второго такого не придумаешь! И все учреждение, Господь меня прости и помилуй, сплошное недоразумение. Хотя работают там люди белой советской кости и голубых советских кровей. Судите сами: последняя машинистка, пальцем по нужной клавише не всякий раз попадет - и та за границей побывала.
Автор, находясь в плену каких-то там представлений, пытается понять: хороший человек его герой пли плохой, положи- тельный он тип или отрицательный. Не дело литературы решать такие вопросы. Какой есть, такой и есть. Но что поделать, если автор всё же задался таким вопросом...
Ему удавалось избегать событий, он точно рыба соскакивал с крючка, слегка подергав наживку. Скользил рядом с жизныо, не смешиваясь с ней, не пуская корней. Так он, во всяком случае, ощущал себя.
Утром был звонок по телефону, но трубка молчала, только дыхание слышалось. Попружснко знал, кто это там дышит. Он чувствовал, что дышащий, точнее - дышащая, знает о том, что раскрыта, и дыхание поэтому не было затаенным, а наоборот - откровенным.
То, что должно было случиться, приближалось.
Он вслушивался в дыхание, но лишь только вместе со звуком дыхания в него проникло тревожащее, будоражащее чувство, которое предшествовало пробуждению желания, - по ту сторону телефона желание уже давно проснулось и вовсю бодр-ствовало. Попружснко несколько раз ударил пальцем по пласт-массовой пластинке, одной из двух утопляемых опор телефон-ной трубки, и затем положил и саму помертвевшую и затем вновь ожившую гудком трубку. Он пребывал под впечатлением сна, плыл по его волнам и чувствовал себя уже нс безнадежно, безвыходно несчастным, как обычно после снов, показывающих ее или, что бывало чаще, упорно не показывающих се, а лишь дразнящих безусловным ее присутствием где-то поблизости, в соседнем районе мозговой коры, а свободным, отпущенным на волю, и перед ним лежала дальнейшая жизнь, закрытая туманом серым, но теплым, и входить в нее хотелось.
Повторный звонок был оставлен без внимания, и еще некоторое время телефон взывал к нему, уже покинувшему квартиру и находящемуся по ту сторону захлопнувшейся входной две-ри. Красная кнопка вызова светилась в сумраке. Попружснко остановился перед железной дверью лифта, заглянул в круглый глазок на движущиеся в противоположных направлениях - вверх и вниз - пучки тросов, поддерживающих кабину и противовес. Был смысл подождать, а не спускаться пешком, ибо тя-желая рама противовеса с масляным потрескиванием проехала мимо глазка вверх, устремляясь к последнему этажу и обозначая тем самым, что кабина лифта подходит к первому, где ее или
освободят, или займут, что в одинаковой степени устраивало Попружснко.
Противовес, достигнув предела, остановился одновременно с громким щелчком электрического реле на чердаке. В наступившей тишине, почти не нарушаемой далеким названиванием телефона в квартире Попруженко, снизу донеслись звуки сна- чала открывающихся внутренних створок кабины, затем хлопнул освободившийся от груза и радостно по этому поводу под- прыгнувший пол кабины. Грохнула дверь лифтовой шахты, и тут же сигнальная лампочка погасла. Попружснко быстро, почти молниеносно, придавил погасшую кнопку, и сердце его радостно дрогнуло, когда кнопка зажглась, и его большой палец, в обычных обстоятельствах являясь телом непрозрачным, осветился, пропуская через свою мясистую толщу яркий свет кнопки.
Итак, не перехваченная кабина лифта, что рождает в душе чувство радости, отравленное ощущением себя как ничтожества, поднимается на восьмой этаж, и Попруженко уже дал самому себе команду ни в коем случае не забыть нажать кнопку не первого, а второго этажа, чтобы к почтовому ящику, расположенному между первым и вторым этажом, не подниматься на пол пролета вверх, а спускаться на пол пролета вниз. Маленькие хитрости ленивого жителя многоэтажного дома.
С этим вопросом все ясно.
А одет ли был тот стартер или же он был обнаженным?
Постойте-ка! Что значит, одет - не одет?
Слово "стартер" предполагает полосатый нарукавник, стартовый пистолет в ру-ке, куртку, штаны, обувь, очевидно спортивную, кроссовки, например, или кеды, вероятно, адидасовскую жокейскую шапочку с длинным квадратным козырьком, отбрасывающую налицо густую тень, только белки глаз сверкают, и так далее...
Женщина, выбрасывающая вещи из окна, была прозрачная.
Переступая через вдрызг разбитые предметы утвари и кухонной техники, она - красномордая, грудастая - весело шагала, бросая озорные взгляды то на милиционера, то на санитара, с двух сторон конвоирующих ее. Сергей Попруженко, вмиг настроившись на волну, уже понимал: история пахнет справедливой местью - если месть способна быть справедливой - одной женщины с ужасной судьбой другой женщине. Та, другая, стояла поодаль и почти всю эту сцену наблюдала, не в силах пошевелиться, обомлевшая, и только слабо вскрикивала всякий раз, когда на асфальт, долго и красиво пролетев и перекувырнувшись в воздухе, грохался, допустим, телевизор "Темп-2" или же кухонный шкаф, на пути распахнувшийся и показывающий набитую банками-склянками внутренность.
На мгновение, сквозь глазную боль и резь, Попруженко разглядел на той, пострадавшей женщине белый халат, а затем вообще эту женщину не видел, а только зияющую пустоту, как с тем слепцом, продающим два батона по тридцатке. И даже поскольку все взбултыхнулось и перемешалось, то этот черный провал без прошлого, настоящего и будущего принадлежал уже не только слепцу, но также этой женщине, и душа подсказала, что и в прочих обстоятельствах она - зияющая пустота и он - черный провал могут возникнуть в любой следующий миг его бытия.
А та, которой уже помогали влезать в санитарно-милицейский рафик, все еще бодрилась, улыбаясь направо и налево, но стала уже стеклянной, прозрачной, никакой, и ее не по сезону зимнее пальто с лисьим воротником, войлочные валеночки с красными аппликациями-земляничками только подчеркивали ее прозрачность.
Эта женщина (сейчас речь идет уже о другом персонаже, о незнакомке, дышащей в телефонную трубку) была большой рыбой среди мальков, существом иного масштаба, и видно было, что она не знает, как вести себя, как приспособиться к это-му странному, может быть, игрушечному миру. Мне, Сергею Попружснко, стало се жалко до боли, что являлось, очевидно, признаком любви и безнадежности. Попруженко твердо придер-живался убеждения, что чувство острой, болезненной жалости, испытываемой к партнеру, есть безусловный признак истинной любви.