Страница 24 из 68
Следы ночного застолья, недопитые бутылки, запах холодного кофе, окурков. Попружснко был усажен на стул, выставленный на середину комнаты, окружен смеющимися людьми, которые над его теменем по очереди растопыривали ладони (людей было четверо и ладоней, следовательно, восемь) и за- тем, подцепленный под коленки и под мышки четырем разным людям принадлежащими пальцами, поднят к потолку и плавно опущен.
- Ну, что вы скажете? - спросила, давясь от смеха, со-седка.
-- Здорово, потрясающе! -- воскликнул Попружснко.
-- Насмешка над гравитацией, -- сказал кто-то умный.
-- Магнитное поле! -- воскликнула соседка. -- И странно, как хорошо получилось! Эго потому, что он не пьяный.
-- Ай, нс пьяный! Да хоть бы и пьяный! Это совсем другое.
И все же с ним после поднятия к потолку что-то случилось,
что-то в нем изменилось. Высшие силы завелись в нем или, во всяком случае, коснулись его.
Во внутреннем кармане плаща лежал свернутый в трубку пакет из редакции. Он лишь прочел первую фразу многостраничного ответа и еще нс осознал содержания, сути этой пространной оценки.
Мальчишка славился талантом
И как подачки жаждал слов
О мастерстве своем галантном
Все знать заранее из снов.
Это четверостишие о Фараоне и Иосифе промелькнуло на одной из страничек лежавшего в пакете развернутого письма. Наверное, это была цитата, что-то доказывающая.
Старуха говорит:
- Я, наверное, упала и потеряла мозги, то есть память. Вдруг - ничего не помню! Шмякнулась спиной о ступени и головой - об батарею...
Все океан, думал он, глядя в серое небо, в какую-то жал- кую его частичку, доступную взгляду. И дом, и стена с прямоугольниками окон казались гигантской надстройкой судна. Он заметил нечто необычайное, из ряда вон выходящее, скорее всего - "плод воображения", нечто возникшее в представлении и тут же исчезнувшее.
В действительности же, однако, это "нечто" не только не исчезло, а продолжало развиваться. Черное отверстие в оконном стекле, очертаниями напоминающее искаженную звезду, пере-кошенную, точно в кривом зеркале, не пропало, а, напротив, не-сколько увеличилось, при этом очертания его изменились и впо-следствии всякий раз становились другими, и потом отверстие снова увеличилось уже настолько, что еще один прохожий заин-тересовался, остановился рядом с Попружснко, с веселым недоумением глядя на свершающееся и с желанием даже задать ему вопрос, как зрителю осведомленному:
-- А что здесь, собственно, происходит?
Вот теперь ты уже окончательно проснулся. Теперь можно спокойно все обдумать, никто не помешает. Если акула не со-жрет. Или чайка глаза не выклюет. Можно спокойно разобраться, что же все-таки произошло, почему ты один оказался в воде, и никого вокруг нет на много миль. Па сотни миль вокруг нико-го нет, даже на тысячи. Нет земли поблизости, одна вода, оке-ан. Но ты не чувствуешь одиночества. Слишком много в тебе скопилось мыслей и впечатлений, в них самое время разобраться. Сейчас, наверное, Левицкий уже толкнулся в дверь твоей каюты. Ан нет, не открылась, заперта! Интересное кино, а, Левицкий? Ну да ладно, он еще раз бухнул кулаком в дверь и дальше пошел - вахту будить. Хотя стоп - больше некого будить, ты последний на очереди! Ну да ладно. Пусть сам решает - уходить или у дверей остаться, дальше стучать или плюнуть.
А ты плывешь с удовольствием, потому что согрелся, нет холода внутри, и сердце снова нормально работает. Ты привык, что оно так работает, словно бы через силу кровь качает после того онемения, и считаешь, что это нормально. Ну, понятно, духотища такая вокруг, теплынь, а точнее -- жара, точно ты на полке в бане сидишь. Ио ты эту жару только разумом понимаешь, а так притерпелся, и кажется - все нормально.
Теперь ты должен понять, что сделал с ключом от каюты. Выйдя, запер каюту, чего обычно не делал, если пароход в открытом море и на борту нет посторонних, и ключ вынул из двери. Где же он теперь? То ли вместе с тобой в воде оказался, за-жатым в кулаке, и ты его незаметно выпустил, и он вниз пошел, то ли на корме оставил, на кнехте. Кажется, так и было. По это и нс важно, об этом можно поразмышлять, если захочется. Да и гадать не придется: все известно до мелочей, все в памяти отчетливо отпечатаюсь, каждый миг, каждая подробность.
Сейчас не до этого. Надо сообразить, что со шлепанцами случилось. Нет на ногах - значит, где-нибудь поблизости плавают. Ты пытаешься понять, есть ли они у тебя на ногах, почувствовать лямку на подъеме. Нет, ты не чувствуешь их ни на правой ноге, ни на левой. Конечно же, они соскочили и сейчас где-то покачиваются на поверхности. Они деревянные, им даже ничего пред-принимать не нужно, чтобы держаться на воде. Но и тебе тоже не очень-то трудно держаться на воде, ты тоже ничего не делаешь для этого, только немного руками и ногами пошевеливаешь.
Переворачиваешься на спину и смотришь на пальцы ног, торчащие из воды, высовываешь повыше и убеждаешься, что шлепанцев действительно нет на ногах. Значит, плавают там, где соскочили. Ты успел с тех пор довольно много проплыть, поэтому не так-то просто их обнаружить. Но можно попробовать.
Плывешь в обратную сторону, и, кажется, что совершаешь непоправимое. Нельзя возвращаться к прошлому, пытаться изменить случившееся, надо двигаться вперед. Только впереди ждет победа. Но ты все равно плывешь назад, и на сердце тяже-ло, особенно когда пытаешься рассмотреть, что там, за вершиной, вздымающейся перед тобой и заслоняющей небо.
Очень длинный и очень пологий склон, и тебе совсем не страшно. Наверное, ты вообще утратил способность пугаться, уж если тогда не испугался... Или ты тогда испугался, но не помнишь? И вот, когда ты, закрыв глаза, опускал лицо в воду и делал гребок, произошли в положении твоего тела перемены, и ты поспешил поднять голову и открыть глаза. Теперь верши-на, куда ты стремился, отлетела далеко вперед, и за ней открылось множество других вершин и ущелий, и ты был на вершине, и тебе стало страшно. Ты словно бы пережил падение за борт и быстрое погружение во тьму и ощутил в глубине уплотнение воды, опасное уплотнение, в которое ты уперся спиной, и ты по-нял - нужно держаться подальше от созданного винтом подводного вихря - затянет! И ты забыл, у тебя из головы вылетело, что тебе вовсе не нужно возвращаться на поверхность, наоборот, тебе следует сделать вдох, влить, впустить в себя воду. Но вместо этого ты всеми правдами и неправдами начал всплывать, выкарабкиваться. И всплывал долго-долго. И уже не оставалось ни сил, ни терпения больше ждать. Вот тут-то тебе ничего не стои-ло прекратить сопротивление.
Ты совершил самое последнее усилие, прежде чем сделать вдох, и вдох был уже не в воде, а над се поверхностью.
Ты увидел освещенную во тьме корму, жилую надстройку и приоткрытую дверь. Выходя, ты плохо ее прикрыл, и теперь, вытесняя охлажденный кондиционерами воздух, в надстройку затекает парной дух тропиков. Ты закричал и кричал долго, так долго, что до сих пор глотку саднит.
Пароход удаляется, удаляется, ты уже перестаешь всматриваться в него, словно забываешь о его существовании, но он все светится во тьме. Потом окончательно про него забываешь, и теперь он уже где-то там, за спиной. Ведь ты плывешь по уже исчезнувшему следу в противоположную сторону к той самой точке океана, где это началось и где должны плавать деревянные шлепанцы.
Если обернуться -- можно ли увидеть пароход?
Оборачиваешься и видишь длинный пологий склон, он до-ходит до самого неба и даже выше. Пароход там, за этим склоном, хотя ты понимаешь: его там нет.
Плывешь, опуская лицо в воду и поднимая его из воды, чтобы набрать воздуха. Тебе легко-легко, ты не чувствуешь никакой усталости, словно все это происходит не с тобой, а с кем-то другим. И ты даже вдруг перестаешь плыть, перестаешь шевелить рукам и ногами, чтобы убедиться, ты ли это. Если ты, то уйдешь под воду, если же не ты, то останешься ле-жать на поверхности, хотя ничего не предпринимаешь ради этого. И начинаешь, переворачиваясь, погружаться и, уже когда оказываешься под воду довольно глубоко, может быть на метр, а может быть, и на два или на три, забываешь, что именно хотел выяснить, и выныриваешь, переворачиваешься на спину, ложишься, раскинув руки и задрав подбородок.