Страница 22 из 68
Вранье это, что рукописи нс возвращаются и нс рецензируются. Ложь беззастенчивая! Очень даже возвращаются! Все вернули, но он заметил в конверте помимо пачки собственных стихов также пачку машинописных страниц, скрепленных большой скрепкой. Скрепкой - великаном.
Пробежал глазами первую страницу, потом, уже внимательно, прочел последнюю:
"Полагаю, столь тщательный анализ стихов Сергея Попружснко дает право вынести суждение об этом авторе. Не буду говорить, что последний идет не той дорогой. В конце концов, ли-тература завоевала безусловное право идти именно той или иной дорогой, которая порой не очень-то дальновидному критику может показаться тропинкой, ведущей в никуда. Речь, следовательно, не об этом. Речь о том, что стихи Сергея Попружснко (вот видите, я эти рифмованные тексты называю стихами, хотя и текстами с трудом их можно назвать, ибо смысл рассыпается, и в результате в воображении остается не мир, построенный по-этом, а обратившийся в прах наш чудесный и столь хрупкий мир!) вовсе и не стихи, и вообще не литература. Впрочем, есть нечто положительное, и это положительное нс столь уж мало. Говорю о досуге нашего корреспондента. Как порой недовольство и раздражение самодеятельными плясунами и певицами в сапожках, расшитых рубахах, кокошниках сменяется добрым чувством, так, думается, и в нашем случае можно положительно оценить сидение с карандашом перед листом бумаги: все-таки полезнее, нежели по пивным ошиваться в подозрительных компаниях, что и к случаю с плясунами относится. Хотя, признаюсь, некоторые строки тов. Попружснко наводят на мысль, что досуг его отнюдь не всегда проходит вдали от этих мест".
Что-то невнятное, что-то неприятное и оскорбительное...
Сергей Попружснко мельком взглянул на подпись под статьей и тут же забыл. Ищенко? Ващенко? Фамилия ничего не от- крыла, однако он точно наяву увидел низкорослого мужчину с оттопыренными ушами, в грубой вязки свитере, чернявым лицом с квадратным свекольного цвета пятнистым румянцем на широком лице и - с длинным хвостом, оканчивающимся свалявшейся кисточкой. Он заметил, что дыра в штанах для хвоста не специально сделана, а просто-напросто шов частично рас-порот.
Вот несколько монологов, произнесенных в разное время по разным поводам Сергеем Попружснко на лестнице. (Ниже, в нужных местах, эти монологи последуют).
Теперь - завершение истории одного кота. Попружснко меньше всего ожидал такого финала. Пройдя через слетевшую с верхней петли калитку и убедившись, что зеленый автомобиль стоит в конце заасфальтированной дорожки под просторной открытой террасой, заставленной пластмассовыми кассетами с бу-тылками пепси-колы и фанты, он увидел кота-бродягу, зеленовато-серого, с большой головой и узким поджарым туловищем. Кот был дряхлый и, по-видимому, достаточно мудрый, чтобы, на-конец, понять: люди доброжелательные и ко всем надо идти с добром, а ежели попадется злодей на твоем пути, то уж тут, что называется, наука бессильна, значит, судьба у тебя такая - по-гибнуть в руках злодея!
Кот двигался по прямой из реденьких кустов по дорожке, исчез под автомобилем, который и на расстоянии все еще излучал тепло, и затем появился на последней ступеньке деревянного крыльца, серого от времени и непогоды, и, медленно пройдя по террасе мимо вышеупомянутых ящиков с приятными напитками, скрылся в щели приоткрытых дачных дверей.
Густая вонь, излучаемая этим старым валенком (как иначе его назвать!) и уносимая ветерком в сторону, пока кот был в сфере ветерка, то есть в саду, пахнущем сырой хвоей, побуревшим размокшим бурьяном, надвигающейся осенью и отчасти остывающим после пробега автомобилем, наполнила собой всю застекленную комнату, где кот устроился на вельветовых коленях хозяина, рассевшегося в кресле перед телевизором, который гудел и потрескивал, показывая мутные лиловые кар-тинки. Вкрадчивый голос выкладывал телезрителям всю правду-матку о гибнущем сельском хозяйстве, всех неувязках и безнадежностях, но рукам и ногам связавших тружеников села, бьющихся и беспокоящихся о своем деле, как рыба об лед - все без толку, все без толку!
Пока люди - Попружснко и хозяин - перебрасывались замечаниями, куда же цензура смотрит, такую антисоветчину несут с экрана, старый валенок с молодым проворством перескочил с колен хозяина на колени Попружснко и несколько раз настойчиво и с любовью боднул круглой своей головой его в жи-вот и громко замурлыкал. Откуда же было знать тогда Попруженко, что кот - тот самый Мурзик, что некогда был участником треугольника и до сих пор так ничего и не понявший (слава Богу, что нс понявший), ибо в других обстоятельствах нашел себя и свое место.
Мир все-таки огромен и разнообразен и для каждого в нем есть место!
И все же бьющая снизу прямо в ноздри вонь, сильная, как нашатырный спирт, не казалась нашему горою столь уж непереносимой, ибо в ней содержалось нечто большее, чем просто вонь вонючего запущенного кота, что-то в ней было позитивное, вы-зывающее воспоминания, толкающее на размышление, на пере-осмысление, что-то намекающее на истинную ценность, так глубоко запрятанную в этом чудесном мире.
Перефразируя поэта, воистину "вонь в России - больше, чем вонь"!
Но пока что ясно было лишь одно. Кот Василий, как обращается к нему хозяин, живет здесь, как равный среди равных, в течение вот уже нескольких лет, и здесь ему безоговорочно прощается некоторая подлость, то есть исчезновения на неопределенное время в соседской даче, когда там появляется любимая им треска. Справедливости ради следует, однако, отметить, что он нс забывал просто так прийти посидеть, помурлыкать, повонять и при наличии трески в соседской даче.
Да, вонючий кот Василий содержал в себе какую-то истину, какую-то правду, может быть, даже идею, и к ним хотелось пробиться, невзирая на вонь, на странную легкость кошачьего тела, неровность и войлочную свалянность шерсти и ощутимую хрупкость легко прощупываемых ребер.
Вот, собственно, и все о финале этой истории, тут уж нечего добавить, кроме эпилога, что и будет сделано впоследствии. Кроме того, предстоит пролить свет на се начало. Что ж, свет своевременно будет пролит, об этом, однако, впереди.
Его (Попруженко, разумеется, не кота Василия) путешествие на научнике. Впечатление о странной рыбе. Паучник -- так называется океанское судно, собирающее научную информацию в акватории мирового океана. Что же касается странной рыбы, по-английски вайлд си фиш, то ученые еще не пришли к окон-чательному мнению - рыба ли это или какая-нибудь неизвестная доселе тварь, населяющая глубинные районы под рифовы-ми барьерами. Об этом - тоже в дальнейшем, если у автора руки дойдут. А нет, так нет...
Потом, под Новый год, посещение Города. Город - с большой буквы. Хотя сей населенный пункт имеет свое название и широко известен как столица Франции Париж, в его, Попруженко, голове что-то замкнулось, и он иначе его не называет, как Город с большой буквы. И все названия этого города, такие прекрасные, такие романтичные, как, скажем, Нотр-Дам, Монсо, Сен-Жермен, Мадлен, Капуцин, Сольферино, наконец, не говоря о Тур-Мабур или порт Майо, он не держал в своем сердце, а культивировал ощущения, от которых голова кружи-лась и в нижних этажах туловища, в самом трюме, рождался вакуум, предшествующий оргазму.
- Из этого города открывается великолепный вид на небо! - сказал он, вернувшись оттуда,
Он, видимо, свихнулся, побывав там.
Там нельзя бывать!
В действительности (можно иначе сказать: и действитель-но) Попружснко вовсе не был таким, каким казался некоторым товарищам по экспедиции, точнее, коллегам. Он был в ка-кой-то степени наивным, даже простым. Понятно, в каком смысле простым, а? Не то, что некоторые великие бывают просты, как правда, дурачки такие несмышленые. Но он все наматывал на ус.
- Между прочим, мы в Англии тоже много лишений пере- несли в войну. Мы вас, русских, очень хорошо понимаем. В трудные месяцы наши дети в Лондоне нс каждый день получали фрукты.