Страница 20 из 68
Фома Неверующий, что ли?
Книжка рассыпалась и заново нс складывалась. Это была катастрофа. Жизнь теряла смысл. Ощущение жизненного краха... В таком состоянии тот морячок мог выброситься за борт.
Он погружался все глубже и глубже, и тут настал момент, когда сомкнутый рот должен раскрыться. Однако этого не произошло. Вытолкнутый на поверхность, он увидел освещенную ночными огнями корму, закричал, бросился вдогонку. Именно в этот миг он поседел. И дальше -- пребывание в океане. Один в океане. Это уже повествование о человеческой живучести, жажде жизни. Это уже другая книга. Все могло быть иначе. Помутнение рассудка. Он совершил поступок, нс отдавая себе от- чета в последствиях. Точнее сказать, совершая это действие, он нс воспринимал его как поступок. Чрезвычайный поступок был совершен в ряду самых обычных действий. Принял душ, разложил постель и, съев апельсин, вышел из надстройки в духоту тропической ночи. Оказавшись на корме, перенес ногу через реллинг, свалился за борт. Океан на добрых и сильных ладонях поднял его из своих глубин, и он поплыл, живой и невредимый, но уже попавший в квадрат смерти. Ощущение Вечной пустоты еще не коснулось его. Возможно, лишь в глубине, когда он по-гружался в океан, Вечная пустота испугала сильным завихрением воды под винтом, готовым затянуть смертельной петлей.
11с так ли и братец поступил, спрятавшись в лесу, чтобы рассчитаться с жизнью подальше от дорогих ему людей, рассудив, что дело это сугубо личное и нечего родным терпеть из-за него неудобства. Убегу подальше в лес, и -- шито-крыто! Выра-жение лица после содеянного осталось жестким, непримиримым, оно излучало нечеловеческую жестокость Вечной пустоты. Это -- жизненный факт, и он может быть предметом искусства, в данном случае -- литературы.
Мало ли какими причинами руководствуются те, кто всеми правдами и неправдами внедряют в тебя свою модель мира, утверждая, что их модель единственно верная. Так вот, не стран-но ли, что для подтверждения этой мысли выбран снежный человек - выдумка, слух, домысел в гораздо большей степени, чем остальные явления, выдаваемые за правду? Но именно здесь и есть главная загвоздка. В позиции, которую ты занимаешь. Если это все блеф, выдумка, то и огород городить нечет. Уверен ли ты сам, в глубине души, что это все - правда?
По все же это литературное произведение, для его построения ты вправе использовать материал, созданный твоим воображением, именно твоим и только твоим...
"РАССВЕТ, специализированный магазин для слепых". Увидев, наконец, эту надпись, сложенную из выпуклых отчетливых букв на длинной доске над первым этажом, он стал думать о ней и, как обычно после подробных размышлений о се непобедимой оптимистичности и вере в лучшее будущее, улыбнулся, потом хохотнул и отвернулся от окна.
В вагоне было пусто.
Да, кстати, нс сказал еще об одной очень важной вещи, без чего этот рассказ будет неполным. Огромное количество самолетов расплодилось. Шумят, воют круглые сутки. Неудивительно, что утром один такой самолет, следующий рейсом номер триста вторым, но маршруту Домодедово - Адлер, влетел в окно, шмякнулся об стену, посыпались всякие винтики-шпунтики, стрелки от приборов, шасси и прочий хлам. Прибежала на шум тетя Клава.
- Катюша, что случилось?
- Не знаю, нс заметила.
Тетя Клава сама быстро во всем разобралась, замела останки лайнера и помчалась к начальнику. Так и так, залетел шальной самолет, следы уже убраны. Начальник струхнул, стал звонить на аэродром. Звонил весь день, и только на следующее утро ему окончательно сообщили, что все самолеты, отбывшие из Домодедова, благополучно прибыли в порты назначения и оттуда все самолеты благополучно приземлились в Домодедове. Ника-ких запросов ни от родственников, ни от близких и знакомых не поступало. После чего начальник немного успокоился и вызвал на ковер тетю Клаву.
- Ты зачем, так растак, позволила мне Галочку уволить, если сама нс справляешься?
- Тише! Не орите на меня! Не при капитализме живем! Галочка замуж идет. Да если бы и не замуж - пойди-ка, отгони самолет от окна, а я посмотрю.
И действительно, помнится, самолет один нахальный про-летел над кроватью через всю комнату из одного окна в другое. Вскакиваю, швыряю ботинок, промахиваюсь. Секунда, и я на крыльце. Но он уже прошмыгнул за верхушки сосен, окружающих дачу. Даже номер заметить не успеваю. Было этакое жар-кое июльское предвечерье. Небо - белесо-синее, солнце печет, листва хоть и густая, но уже со следами осеннего увядания, золотые шары под крыльцом висят в зелени, и старенькая иссушенная дачка плачет прозрачной смолой. Янтарная капелька, почти бесцветная, тоненькая, вытекает из ржавой дырки от не- нужного гвоздя, и такая в душе тоска -- не приведи Господь. 11а сердце, наверное, спал.
Ни одного человека на футбольном поле, неровном, затоптанном, в лужах и кочках. На проплешинах перед воротами валялись еловые ветви. Игра была горячая, упорная, но она закончилась, и все ушли. Нет никого. Он услышал удаляющиеся голоса и в конце просеки увидел группу ребят, потных, растер-занных, измазанных грязью, как всегда после игры в такую погоду. Но это ему лишь показалось. Он был здесь один на фут-больном поле в лесу. Па мокрой доске, положенной на два пенька, он увидел кружку, прикрытую влажным листком бумаги. Бумага покоробилась. Он подошел к скамейке, поднял с кружки бумагу. Это была фотографическая карточка, переснятый любительский снимок с косой рамкой. Парень с черными глазами стоял, подбоченясь и поставив ногу на пятнистый футбольный мяч, напоминающий череп.
Это была фотография Юры.
Ему показалось, что он помнит утро, когда снимок был сделан, и ему показалось также, что уже в то утро он понимал, что этот снимок будет посмертный. Юра тогда еще был жив, но сей- час, всматриваясь в невнятное лицо, он находил в нем следы смерти.
Ему стало страшно. Вечная пустота глядела на него лужа- ми, мокрой листвой, хвоей, стволами деревьев, потемневшими от дождя, серым небом. Она глядела на него латунной кружкой, в которую налита была водка на треть, и эта темная влага так- же глядела на него Вечной пустотой.
Сначала водка показалась отвратительной, тошнотворной, но вот она влилась в гортань, и стало тепло, приятно, покойно, радостно, и нс сразу он сообразил, что эго за шорохи, шурша-ния, шумок, свист появились вдруг в природе, словно бы потеплевшей и посветлевшей. Подняв по наитию голову, он увидел низко над деревьями большую серую птицу. Клацая длинным клювом, точно щипцами для завивки, она летела над футболь-ным полем. За ней летели еще птицы, такие же большие и сильные, и они не были вестниками Вечной пустоты, хотя и могли показаться такими.
Вис всяких сомнений, это были реальные птицы, и в душе у него прозвучало:
Упреком грусти и безделью
Трухою пробочной в вине
Клин журавлей над мокрой елью
Плывет, как мальчик на спине.
Часть II
В ОКЕАНЕ
Должно быть, величайшая дерзость беседовать с читателем о настоящем в тоне абсолютной вежливости, которую мы почему-то уступили мемуаристам. Мне кажется, это происходит от нетерпения, с которым я живу и меняю кожу. Саламандра ничего нс подозревает о черном и желтом крапе на ее спине. Ей невдомек, что эти пятна располагаются двумя цепочками или же сливаются в одну сплошную дорожку, в зависимости от влажности песка, от жизнерадостной или траурной оклейки террария. Но мыслящая саламандра -- человек угадывает погоду завтрашнего дня, -- лишь бы самому определить свою расцветку.