Страница 19 из 33
Вокруг – золотое море пшеничных полей; над хлебушком жаворонок в Космосе, отчаянно — страху, наверно натерпелся, что упадёт – верещит в ласковых лучах радиоактивного Солнца – благодать, даже слеза вылетает тонкой струйкой, как у кловуна Ракомдаша в Московском цирке.
Да, один раз на представление сходил, обмишурился – слона за балерину принял, прыгнул на слона, а сверху на меня – лев!
Я – на своё счастье – в ад провалился, спасся от представления, а то заклеймили бы меня постыдным званием заслуженного артиста России.
В поле батюшка поплёвывает на колосья свысока, жмурится, уверяет, что клад золотой зарыл мне в приданное, обеспечит меня золотыми монетами на тысячу лет вперёд.
До конца поля дойдём, отец снимет меня с натруженных широких плечей – писатель Гоголь на Сорочинской телеге проедет в проем, проделанный плечами моего отца, – присядет на головёшку, закурит, и обязательно вдохнёт с сожалением, что живой ещё – так вздыхают лабораторные мыши в зверинце.
«Сын мой, Яков, карлик нос!
Угораздило же меня с матушкой, и тебя – да неважно в жизни всё, пустое, без дна и без покрышки.
Родину, слышишь, Яков, Родину люби, даже, если запугивают тебя враги, принуждают к внеочередному мочеиспусканию, угрожают в Амстердаме поселить на главной улице.
Межу прошли, да, сижу, курю, а поле снова прошёл, и тебя на плечах нёс?
Зачем шёл?
Почему нёс?
Имеет ли смысл мой поход, если чёрные крылья за спиной не выросли?
Не знаю, для чего живу, для чего полем хожу каждый раз и курю на поле!»
Кручинится отец, головой о землю мать-сыру бьётся, а Истина к нему не приходит на тонких ножках козодоя.
Я вырос, возмужал, надуваю щёки, раздаю оплеухи – убил бы тебя, красавица, да силёнок не хватит у меня, я же не Сергей Иванович Королёв.
И оплеухи – без цели – не оплеухи, а – сладкая тоска восторженного правофлангового барабанщика.
В армии я попросился в барабанщики, и меня тут же определили на правый фланг, ближе к трибунам – проклинаю зелень, восход Солнца, когда лучи в лицо, а я отрабатываю повинность правофлангового барабанщика, землю в досаде кушаю, и рыдаю, оттого, что земля моих предков, они копытами по земле стучали – кони потусторонние.
Я же не знал, что правофланговый барабанщик в армии тьмы служит невестой, утешением, утолением жара в чреслах для всей армии.
Теперь я понял, что не зря меня нагибали – ради здоровья Отчизны, а имя Отчизны не ведаю, космополит с манией величия.
Графиня, позвольте белую перчатку, она – принадлежала Белому Кролику – чувахлай, скопец, отцеубийца он, но – неважно всё, бессмысленно, если не знаем цели, для чего живём. – Карлик натянул крохотную белую перчатку, подпрыгнул, и по-офицерски ударил рукой в перчатке по левой щеке – заторможенной, околдованной тягучими нудными речами карлика – графини Алисы. – Дружбу предлагаю тебе, если замуж сразу не хочешь, жеманишься, грациозная воительница с украденными в мясном ряду сиськами.
Чуть я не пропал, когда тебя увидел без трусов… мда… крепко-крепко обнимаю себя, если ты недосягаема, как Северный Полюс для страуса.
Подобным образом чуть не сгинул месяц назад, когда влюбился в балерину подземного театра, похожего на склеп Тутанхамона, только – зловещее и грандиознее.
Чем питаются балерины в подземелье — сталактитами? сталагмитами? черепами вымерших мастодонтов?
Не интересно мне, я не ботаник.
Прогуливался по подземному кладбищу, страшился непонятных призраков, перетекал в собственный мир розовых фантазий и голубых грёз – так почтальон мечтает стать конокрадом.
Вдруг, словно чёрная молния на золотом костре – черноволосая балерина танцует – разумеется, красавица, обнаженная – на чёрном-пречёрном рояле в форме гроба.
Грациозно между глиняных бутылок с джинами и водкой переступает, ножку выше головы поднимает, Звёздное небо под землей между ног показывает.
Устремился я, обольстился, чувствую, что обмануть меня хотят лихоимцы, доброго утра не пожелают.
Но к балерине тяну тонкие дистрофичные ручки; и она – прозрачная, голодная, поэтому воздушная, как сладкая вата – в ответном животном порыве ручки протягивает, словно за душу меня схватила и выматывает, выматывает, шаромойка.
«Искалеченный учёбой в институте академик, волшебник великолепный, – математически завлекает, знаю, читал книги Эсаула Георгия об обольщении лохов. – Тебя одного ждала, Принц Персии.
Приди же ко мне, утоли жар моих умирающих бёдер, не бедра, а – две русские печки!
Если ты не масон и не мальтузианец – прокляну тебя, но, если – младогегельянец – награжу Знанием, дороже которого только моя материнская любовь ко мне!
За твою красоту – уродливый карлик с очами больного пигмея – приведу тебя к Горячему Камню Аркадия Гайдара.
Камень исполнит любое твоё, даже сокровенное, скрытое желание, что ты хотел стать мальчиком Ваней, помощником конюха Английской Королевы».
Завлекла, подластилась, пошёл я за ней — любопытно на Горячий Камень — который исполняет любое желание – присесть, ягодицы подогреть.
Иду следом за балериной, словно осёл на цепи, наблюдаю игру татуировок на манящих ягодицах – на левой ягодице – чёрт с вилами, на правой – поп с крестом; при ходьбе чёрт на татуировке ловчит, изгибается, потому что мышцы создают игру рисунка, вилами в священнослужителя целит, а поп в ответ крестом по рылу чёрта бьет – уверенно, красиво, художники-передвижники завидуют искусству татуировки.
Загляделся, возле Горячего Камня очнулся, а камень – не камень, а – узбекская печь для лепешек, тандыр имя ему – Бубновая Дама, а не тандыр.
«Положи – не сложи, ты же не отважный рыцарь Ланселот – голову свою на Горячий Камень и выкажи желание – тот час исполнится, особенно, если – искреннее, с полнотой чувств высказанное выстраданное, светлое и сверкающее мобильными словами Правды.
В каждом уроде найдётся печальный пахарь в обвислых портках, но главное – не портки, а что за ними – душа за портками. – Балерина хитрит, ножками перебирает мелко, готовит себе алиби; и лукавство выступает пунцовыми пятнами на белой равнине личика. Очень хочет меня сгубить – зажарит и съест, каннибальша со знанием юриспруденции. – Пахари мечтают о прудах с жирными карпами и называют карпов – Королевские рыбы, хотя в карпе не больше королевского, чем в больной голове макаки.
Позвольте, гнусный карлик с мечтами непристойными, разве зверь карп выше по табели о рангах, чем стерлядь или лебедь?
Нравственно низко падёт рыбак – он же пахарь, если возвеличит карпа, посадит на трон и поклонится карпу, как Царю Ироду.
Пусть каждый поймёт свою вину, разденется донага, повяжет на шею платочек с монограммой дома Романовых, а затем облачится в рыболовную сеть – все желания – верьте мне, карлик — исполняются без прикрас, если обнаженный или голая, а на теле – рыболовная сеть для ловли карпов.
Бултыхайтесь в сауне с тюленями, с моржами, даже раскручивайте любовный роман с мышами — Остров Святой Елены с Наполеоном вам судья».
«Полноте, балерина!
Позвольте усомниться в вашей чести! — оскорбляю даму, дрожу от негодования и от страха, что – смелый, девушке с поднятой выше головы ногой перечу. – Вы уверяли, что Горячий Камень имени Аркадия Гайдара выполняет все желания, а теперь – словно к врагу переметнулись в станицу – уверяете, что желания исполняются, если человек или женщина разденется догола и обмотается крупноячеистой сетью на карпа, пусть он даже не королевского рода, со стиснутыми зубами.
И я стисну зубы, потому что во мне говорит ехидное самолюбие – поддался ложному чувству, увлёкся вашим телом гимнастическим, поверил в басню о Горячем Камне – ад горячий, а не Камень.
Матушка ваша – Ложь, а батюшка ваш — Стяжатель.
Как же вы восхваляете карпа и Горячий Камень, когда в душе вашей – сера и вопли чахоточных грешников?
Цена вам – медная копейка на базаре трусов и фармазонов!» – сказал и взялся за гульфик, ищу сам себе поддержку.