Страница 75 из 87
С фонарями и украшенными образами богоносцы вошли в дом Гаврила Иваныча, причем каждый из них повторил: “Христос воскресе”. Вслед за богоносцами вошел причт.
После водоосвящения хозяин пригласил священника в другую комнату, к больному. Это был Новоселов.
— Христос воскресе!— возгласил священник, прикладывая к устам больного крест,— Христос и тебя пришел посетить… Неужели в эти радостные дни ты обречен на смерть? Выздоравливай!— Священник положил у подушки больного красное яйцо.
На лицах присутствовавших выразилось участие к больному, который лежал в забытьи…
1870
ЕГОРКА-ПАСТУХ
I
ВСТРЕЧА В ЛЕСУ
Был осенний вечер. Невдалеке от села Лебедкина, на опушке леса, сидел красивый парень, лет двадцати двух, в худом стареньком армяке, в низенькой шляпе, украшенной лентами. Он вил кнут, напевая песню и посматривая на табун барских лошадей, пасшихся в глубине леса; подле него лежал мешочек с хлебом, горсть пеньки с прядями конских волос и новый, недоконченный лапоть.
Солнце уже закатилось. Изредка моросил дождь; на верхушки дерев с резким щебетом взлетали дрозды; на пасеке за оврагом, тянувшимся посреди леса, громко лаяла собака. Парень окончил свою работу, снял кафтан и, положив кнут на плечо, начал обходить табун. Вдруг из-за оврага показалась крестьянская девушка в красном платке, в набойчатом, холстинном сарафане, босиком. Зорко оглянувшись кругом, парень подошел к девушке.
— Ты кого ищешь?— спросил он.
— Я так… за грибами…
— Теперь темно… не найдешь грибов…
— Ну, я так похожу…
— Ты чья? из какого дома?
— Из Губарева… Воробьевская…
— А! это что на молотилке подает,— говорил парень, идя рядом с девушкой,— что ж, он твой отец?
— Отец.
— Я и тебя словно видал… Что ж, вы хлеб-то весь свозили?
— Не знаю… там возят…
— Ты небойсь уморилась, ходивши… пойдем — посидим…
— И-и! что ты!
— Да что ж? Ничего!
— Тебе пора лошадей гнать.
— Ничего! если бы подле села,— там управитель, али сам барин увидал бы; а тут один солдат на пасеке…
Лошади, почуяв время домой, подняли головы и начали ржать. Пастух громко хлопнул кнутом, и табун, фыркая, начал опять щипать траву.
— Садись вот сюда — на кафтан.— Парень и девушка сели.— А я вот тут один стерегу… дали было малого, да он только верхом разъезжает на лошадях, совсем мне не нужен…
— Тебе бы вдвоем веселей: бывает, какая забежит в хлеб, тебе не справиться…
— Экая ты! одному лучше… ты не знаешь… Вот мы с тобой теперь вдвоем… А кабы малый-то был, нам бы не пришлось посидеть…
— Да что ж я сижу-то?— улыбаясь, проговорила девушка,— разве от этого какая…
— Да нет… все-таки… А что б ты ко мне почаще ходила?— вдруг спросил парень.
— Зачем же я буду ходить?
— Да так… может, спознались бы,— а может, я и женился бы на тебе…
— Нет! тебе жениться не придется на мне… я уж пропита!
— Когда пропита? кому пропита?
— Еще прошлый Микитий — Краюхиным…
— Знаю Краюхиных… уж не за Ваньку ли?
— За него…
— Вот оказия-то!..
— Да я бы вовсе не хотела… Знамо дело, все батюшка с матушкой… Они там — приставили свечку к образу, помолились, выпили штоф… а наше дело девичье, вестимо: только смотри на них…
— Ты бы сказала, что не пойду! Ведь жених твоего ногтя не стоит…
— Эхма! Отец с матерью боем убьют! скажут, исхарчились: тоже десятую пили за меня под телегой, на ярмарке. Сват-то скажет, все вывороти… заплати, а нам где ж взять? Мы уж весь двор сожгли… Лебеда была, соломки-то нет, топить нечем… К воротам маленько двор похож на двор, а сзади нет ничего…
— Слышь! тебя как зовут?
— Прасковья. А тебя как?
— Был Егор. Вот что! выходи за меня замуж! Я навек буду у барина служить. Нам с тобой ни дома не надо, ничего не надо!.. Будем лошадей стеречь… А на жалованье я тебе куплю панёву, и платок, и полушубок… мы зимой будем жить в господской избе… нанимают же кухарку, ты будешь варить щи нам… А летом мы с тобой вот тут… ты будешь невод вязать, а я лапти плесть… Ты знаешь, я сам из бедного дома… ты думаешь, как бы богаты были, разве пошел бы лошадей стеречь?..
— Ведь пропита-то я!.. батюшка с матушкой ну-ко будут бить… они у Краюхиных взяли две четверти ржи… отдать нечем, а как меня отдадут, сват-то, может, простит…
— За рожь я заплачу!— подхватил парень,— я по три цалковых получаю, значит два месяца только послужить… Это ничего!..— Парень помолчал,— ну, что же, будешь отказываться от Краюхиных?..
— С чево ж…— задумчиво произнесла девушка,— у тебя отец с матерью есть?
— Матери нету… один отец… он камни в горе копает… один живет… мазанка у нас небольшая есть… почесть вся завалилась.
— А ну-ко я останусь в девках?
— Экая ты! разве я с тобой смеюсь?.. ты скажи прямо, пойдешь за меня аль нет? люб я тебе аль нет?
— Неужли ж?.. не с Ванькой сменить…
— Тебе за ним пропадать надо!.. где ж тебе сжиться с ним?.. он словно блажной… а ты как маков цвет…
— За него и Ганька не пошла Андрюшина… Еремины тоже отказались… девки ни к себе уперлись…
— Что ж? упрись и ты…
— Беднота-то одолела! Ты не поверишь, мы всю зиму-лебеду ели… и той не было: покупали да за заработки брали у барина…— Девушка вздохнула.— Вишь, у тебя дома-то нет… наши не отдадут!.. Чем же ты будешь играть свадьбу-то?.. ведь надо попу три цалковых заплатить… а там вина купить…
— Экая!.. Поп наш добрый!.. вон его две лошади ходят в табуне. Я у него взял полтора цалковых, я ему отдам назад…
— Что ж только-то?
— Да что нам расход? Нам вся сила перевенчаться… а это пить-то… пускай кто хочет, тот и пьет…
В это время лошади захрапели и столпились в кучу: на опушке леса показались два волка. Парень схватил кафтан и направился к табуну.
— Постой, постой!— закричала девушка,— я с тобой…
— Не робей!.. они вон пошли… кабы тут овцы, а с лошадью где же ему справиться? они завсегда в эту пору выходят… мне уже не впервой…
— Ах, грехи тяжкие!— вымолвила девушка.
— Я верхом не сяду… иди подле меня. Я до гумна тебя провожу, а там ты пойдешь себе…
Парень замотал веревку на шею лошади, которая была привязана к дереву, и повел ее в поводу. Табун устремился по направлению к селу через овраг.
— Ну, так слышь,— говорил пастух при прощании,— я ноне же пойду к своему отцу… ты будь на своем слове верна… а уж я свое дело сделаю…
Парень сел на лошадь, гикнул и скрылся за барским гумном.
II
ОТЕЦ И СЫН
Поздно вечером пастух стучался в окно мазанки, стоявшей на краю деревни Чернолесок, которая разделялась от села Лебедкина небольшой речкой. Ночь была светлая; единственное окно мазанки ярко блестело против месяца.
— Отвори, батя!
В избе закряхтел старик.
— Ты что?
— Да так пришел… рубаху сменить.
— Зажечь-то нечего,— отпирая дверь, говорил старик.
— На что? авось месяц…
— Ты поужинал?
— Неужели ж не евши приду… ты сам-то небось дня три не ел…
— И то, парень,— сказал старик, садясь около печки и почесываясь,— намесь цалковый-то ты принес, два пуда купил, увсе вышло… Кажись, один живу…
— Один!— подхватил сын, закуривая трубку в переднем углу,— ведь у тебя хлёбова нет, и кашки-то не бывало… ешь один хлеб,— вот оно и скоро выходит…
— И чудно, братец ты мой,— проговорил старик,— как это скоро выходит! Кабы скотина была, живот бы не болел; а то нет ни поросенка, нет ни ягненка…
— Ты что ноне работал?— спросил сын.
— Работа одна: всё камни копаю; ноне чуть глиной не придавило… Анадысь вот случай-то, я тебе расскажу: пришел я к яме, а в ней сидят два волчонка… хотел я их пыймать, в город отнесть, да подумал: волчица житья не даст… она запах чует… так и не трогал: гидай их голова!.. Вот солюшки нет, горе мне… беда, да и только…