Страница 7 из 11
А желтые фигурки тарбаганят так и мелькали, так и суетились, так и приманивали! Однажды не выдержал Кадыр. Отправился знакомиться с озорными соседями.
Туда добрался благополучно. И там сначала все было хорошо: тарбаганята приняли его как своего. Но поиграть толком не успели.
- Эгей-ге-гей, тарбаганы! - вдруг раздался пронзительный мальчишеский крик. И что ужасно: крик этот, как плетью хлестнувший по склону, вылетел откуда-то сбоку! Но откуда! Тарбаганы всей колонии остолбенели.
Это и был мальчишка Ачжок. С утра, взяв для виду мешок, в который собирали топливо, он странствовал с целью изучения местности. Заметив издалека колонию, он решил подшутить над тарбаганами. Обвязал мешок зелеными ветками, надел его на себя, а для глаз дырочки ножиком проткнул. Большой зеленоватый мешок оказался мальчишке почти до пят, и, когда он в нем тихонько приблизился к колонии, никто из зверей не обратил на него внимания.
Стоят тарбаганы, посвистывают, недоумевают: откуда звук?! И тут Ачжок сбросил с себя мешок.
Что началось! Взметнулись, замельтешили, замелькали желтые тела зверей - как будто взрыв потряс колонию. Через несколько секунд на виду у Ачжока остался только один молоденький тарбаган.
Этот тоже бросился было бежать к своей норе, но далеко пора, а на пути - мальчишка с мешком. Видит зверь, дело плохо, и повернул назад, к норе новых приятелей. Он прыгнул вниз. И как назло - прямо на старого тарбагана!
Можете не сомневаться: знакомая история повторилась. Влепил старичище наглому мальцу такую оплеуху, что у того в глазах потемнело. А в следующее мгновение он безо всякой задержки вылетел на белый свет!
Ачжок давно мечтал поймать тарбаганенка. Учитель в школе однажды рассказывал ребятам, что в Швейцарии, в Альпийских горах, водятся альпийские сурки - те же тарбаганы, только помельче. Некоторые охотники их ловят и приручают. Рассказ запомнился Ачжоку. "Вот бы и мне поймать, подумывал он, приглядываясь к поселениям тарбаганов. Только как? Вон они какие осторожные... Чуть что - сразу в нору".
А тут Ачжок видит: прямо на него бежит нужный зверь! Конечно, он не растерялся. На Алтае вообще мальчишки отличаются находчивостью и ловкостью. Едва подрастут, а уже и верхом умеют ездить, и из винтовки мелкокалиберной палить, и по горам лазить. Ачжок среди них был не из последних. Он, мгновенно сообразив, что нора тарбагана далеко, приступил к ловле.
Тарбаган повернул влево, и Ачжок бросился туда же. Зверь вправо устремился, но Ачжок - опять ему навстречу! Ринулся беглец куда-то в такое место, где никто не ходит, и угодил в мелкий, но густой кустарник. Он застрял там среди веток, а ловец - тут как тут, навалился сверху.
Стало тарбагану темно, отчаянно страшно. Изо всех сил забился он, стараясь вырваться, да поздно: он был уже в мешке.
Над самым его ухом Ачжок закричал:
- Ой, какой я счастливый! Тарбаганчик мой, тарбаган! Как бы мне тебя назвать, а? Придумал! Кадыром! Ка-дыр!
6
Но нет, не довелось нашему герою выступать в цирке и по телевидению. Не попал он и в зоопарк для почетного, но утомительного пребывания в клетке. Не услышал он радостного смеха множества детей, не было ему аплодисментов, славы и всеобщего почета.
Потому что ровно в двадцать три часа четырнадцать минут по горноалтайскому времени Кадыр бежал.
Как же это Альма, такая внимательная и добросовестная собака, могла проворонить убежавшего?!
Дело в том, что собака при отаре не бездельничает. Днем и ночью она сторож, а если волки нападут - первый боец. Эти важные обязанности и отвлекли Альму от охраны ящика. Когда вечером пастух погнал овец в степь, ей пришлось оставить свой добровольный пост возле Кадыра. Не хотелось уходить, да что поделаешь - работа!
А утром, когда Ачжок стоял над продырявленным ящиком и втихомолку глотал слезы, Альма приласкалась к нему и вместе с ним немножко поскулила, давая понять, что и ей жалко тарбагана.
Да, не пришлось Кадыру пожить безбедной жизнью домашнего животного. Он даже морковки так и не попробовал и не узнал, что этот корнеплод исключительно полезный и вкусный.
Ночь выдалась холодноватая и очень темная. В природе иногда бывает, что днем солнечно и небо целиком синее, без облачка, а ночью, откуда ни возьмись, - тучи. С величайшей тщательностью застелют они весь небосвод, так что нигде ни щелочки. А утром солнце встает как ни в чем не бывало. Небо опять чистое; и куда этакая масса туч девалась, не известно никому, кроме работников метеорологических станций.
Догадавшись, что его никто не охраняет, Кадыр воспрянул духом. Вначале он работал потихоньку, боясь, что его услышат, но хрусткая доска поддавалась легко, и он невольно увлекся. Полетели щепки, послышался треск, едва не разбудивший Ачжока, которому как раз снилось, что он уже знаменитый циркач, на нем костюм весь в драгоценных каменьях, в руках же хлыст дрессировщика.
В тот самый момент, когда Ачжок во сне изящным движением выпускал ученого тарбагана из клетки, а зрители неистовствовали от восторга, Кадыр протиснулся в щель, вылез из ящика и замер, прислушиваясь и принюхиваясь.
В какую сторону бежать? Наверное, надо все прямо и прямо, и тогда очень скоро на пути встанет милая гора, склон, изгорбленный бутанами, издырявленный норами.
Он побежал, стараясь поскорей отдалиться от аила, который казался ему страшнее всего на свете. Юрты стояли на месте, никто за тарбаганом не гнался, но ему все чудилось, что жуткие сооружения, источавшие массу враждебных запахов, наседают на него сзади.
Бегство было прервано ужаснейшим образом. Оглушительно, как гром, грянуло над Кадыром рычание какого-то безмерно огромного зверя. Это всего лишь лошадь зафыркала, учуяв набежавшего зверя, но тарбаган в первое мгновение просто ошалел от страха.
Страх был правильный, обоснованный, потому что всего лишь два-три метра отделяли Кадыра от кованых копыт, способных одним ударом убить волка.
Но он не бросился улепетывать. Опасность неожиданно пробудила в нем такое качество, какого он, вероятно, и не предполагал в себе: мужество. Он взвился, оскалился, пробурчал что-то вроде боевого клича, - в общем, приготовился к драке!
Никто не мог видеть презабавную картину: большая вороная лошадь, а против нее - свирепый соперник, который, даже поднявшись на задние лапы, может достать ей едва выше колена.
Однако поединок не состоялся. Лошадь, шарахнувшись, помчалась прочь и бежала до тех пор, пока не натянулась длинная веревка, которой она была привязана. Она еще долго пофыркивала и, кажется, дрожала. Уж не от страха ли?
Так или иначе, путь был свободен. Не тратя времени на торжествование победы, Кадыр снова устремился вперед. Когда несколько улеглось волнение от странной встречи, он стал двигаться медленней, часто останавливался, чтобы прислушаться и понюхать, чем пахнет воздух вокруг.
Он уже настолько удалился от аила, что ни один запах, ни один звук оттуда не настигал его. Дикая степь окружила беглеца своими собственными звуками и запахами. Простые мелодии выпиликивали на ненастроенных скрипках цикады. Где-то журчала вода. А вот лапа провалилась в небольшую норку, и из нее потянуло живым теплом спящего суслика. Все это было настолько привычно, родственно, что Кадыр поверил наконец в свою свободу.
Степь заметно клонилась вниз, и вскоре густая трава кончилась, под ногами загремели мелкие камешки. Здесь пролегало русло реки - полноводное во времена таяния снегов, теперь же смутно-серое и мертвое. Лишь ручеек всплескивал где-то невдалеке.
Кадыр побрел вдоль по руслу, и теперь голод, до сих пор подавленный переживаниями бегства, напомнил о себе. Мало что росло в каменистом ложе реки. Но в одном месте он все-таки наткнулся на какие-то громыхающие листья. Это был ревень, и, попробовав, Кадыр стал уписывать его быстро и жадно: он и не знал, что существуют такие вкусные вещи, ведь тарбаганам из-за их домоседства приходится довольствоваться только теми растениями, которые растут вблизи их нор.