Тарбаганьи приключения

Мигом опустела распуганная колония, лишь кое-где из нор выглядывали ошалелые усатые морды. Злодей же, поднявшись повыше, разжал когти... Раздался жалобный крик, а затем - хрясткий удар о землю, от которого, кажется, сотряслись стены нор.

Она упала и не пошевелилась больше, не побежала к распахнутому лазу норы...

Хищник не спеша спустился и принялся клевать. И пока он справлял свое кровавое пиршество, трепетало подземелье под ним. И слышались оттуда вопли возмущения и бессильных угроз.

Жестока, как посмотришь, жизнь в дикой природе, вечно там кто-то кого-то должен съесть, а если не сделает этого, погибнет сам...

Наступало лето. Погода стояла хорошая, как ее понимают городские жители. То есть дождей не было, а солнце, поднявшись утром и часок понежившись над неровным горным горизонтом, жарило затем до самого вечера. За день даже большим каменным глыбам удавалось прогреть бока.

Многие тарбаганы не выдерживают зноя и, как только досыта нажируются, торопятся вниз. Там или прохлаждаются, или занимаются домашними делами: роют, благоустраивают подземные квартиры.

Конечно, приходилось трудиться и Кадыру. А что, он с удовольствием, была бы работа! Но все же, верно, подражая пожилым тарбаганам, он больше всего любил поторчать под яростным солнцем.

Если удавалось расшевелить отца, они либо боролись, катаясь по траве, либо даже боксировали. Встанут - и пошли тузить друг друга под микитки! Но у папаши высшая весовая категория, в нем с полпуда, он поэтому опасен. Если нерасчетливо стукнет, Кадыр кувырком летит.

Но чаще они поступали более мудро: просто лежали. Разумеется, лежать да толстеть от этого мудро только с тарбаганьей точки зрения: ведь за счет жира тарбаганы живут долгие месяцы зимней спячки.

Лягут они, распластаются на бутане. Кадыр дали оглядывает, любуется. А папаша уж всего насмотрелся. Он моргает-моргает сонными глазами, а потом уронит голову - задремлет.

Если издали на тарбаганью колонию в бинокль смотреть, царят в ней благодушный покой и безалаберность. Всюду ленивые фигуры; кажется, подходи и бери их голыми руками. Но это обманчивое впечатление.

Вон видите, подбирается к желанной добыче вооруженный человек охотник. Пока на него внимания не обращают, но это потому, что он слишком далеко. Звери вроде как знают: ружье его оттуда не дострельнет.

Но он ближе. И тогда ближайший тарбаган, поднявшись столбиком, любезно кланяется: вижу вас, очень признателен за внимание, но извините... И быстро скрывается в нору.

Охотнику слышно, что тарбаган не только поклонился, но и посвистел особым образом, предупреждая сограждан. От его свистка на другом бутане переполох. Но и там не удерут, пока не покланяются и не посвистят, - такая вежливость!

И вежливость заразительная: от бутана к бутану, от зверя к зверю передается. Через минуту весь склон опустел - нигде ни одной рыжей фигурки. Охотник в досаде, что шапку из тарбаганьего меха ему опять не носить, подойдет к какой-нибудь норе и услышит: доносятся из подземелья утробные звуки. И уже что-то не похожи они на доброжелательные приветствия. Скорей всего, ругаются внизу... Вроде бы так кричат: "Чего ходишь здесь? Делать тебе нечего? Убирайся!"

И уйдет охотник, потому что знает: пока он тут, звери ни за что не вылезут.

Как-то раз на берег речки опустился с неба зеленый вертолет страшная штука для того, кто видит его впервые. Но тарбаганы лишь поначалу испугались, попрятались, а уже через минуту из каждой почти дыры в горе торчало по голове. Такими живыми, умными глазами они вглядывались в невиданное чудо! Трудно было даже предположить, что эти звери - сони. И, кажется, никто из них не впал в заблуждение, не решил, например, что вертолет - это орел-переросток.

Сильнейшее впечатление произвел вертолет на Кадыра. Тарбаганенок до самого позднего вечера просидел на бутане, разглядывая машину. Уже солнце зашло и улеглись все спать, а он стоял и стоял, как обыкновенный городской мальчишка-зевака.

Утром вертолет заревел и улетел куда-то...

Конечно, в тех далеких краях столь интересные события случаются редко. Месяцами там ничто не нарушает тишины. Вот разве промчится долиной табун молодых лошадей, выбьют они тучу пыли из твердой степи, страстным ржанием разбудят горное эхо - и нет их... Или проедет, колыхаясь, машина серый фургон с большими буквами на боку: "АвТоЛавКа". Но тарбаганы читать не умеют, да и не нужно им ничего из богатств разъездного этого магазина ни костюмов, ни сапог, ни конских седел, ни парфюмерных изделий. Иногда мимо пройдут геологи с тяжелыми рюкзаками. Тарбаганы им посвистят и покланяются: "Счастливый путь! Желаем вам побольше найти полезных ископаемых!"

И тишина, тишина, тишина...

Да ведь скучно!

А что, не отправиться ли соседей навестить? В гости, а? Лежит скучающий возле своей норы и все поглядывает на другой бутан, где, например, расположились в непринужденных позах юный Кадыр и его папаша. Этим тоже сегодня невесело, и они, заметив, что сосед намерен их посетить, определенно заинтересовались - то и дело посматривают в его сторону и усиленно кивают. Как бы сказать хотят: "Ну что же ты? Иди скорей, мы ждем".

Но сосед, увидев такое внимание, по-видимому, рассуждает: "Раз они не против, чтобы мы одну компанию составили, то пусть сами ко мне приходят; у меня на бутане места хватит".

Но папаша с Кадыром дорожат своим гостеприимством. "Иди, мы будем исключительно рады!" - как бы убеждают они мимикой и жестами. "Э, нет, вы - ко мне!" - упирается сосед. "Да нет же, у нас веселей!" - настаивают они.

Долго длятся переговоры. Посторонний, незнающий наблюдатель обязательно подумал бы с возмущением, что звери позорно обленились. Но причина нерешительности - в полусотне метров, которые разделяют жилища. Тарбаганы бегуны, прямо скажем, никудышные: ноги у них коротковаты, а тела толстоваты. Им поэтому боязно при перебежках; а вдруг, откуда ни возьмись, враг?!

Наконец желание развеяться побеждает страх. Сосед с возможной торопливостью минует открытый участок и плюхается рядом с Кадыром и папашей. Все трое страшно довольны, скуки и в помине нет. Они обмениваются выразительными гримасами, кивают головой - не иначе как последними новостями делятся.

Но странная у тарбаганов повадка. На своем бутане они с удовольствием принимают гостей, а в нору не пригласят. Если же гость по какой-нибудь необходимости все-таки в чужую нору залезет, ему несдобровать. Встреча будет жаркой - шерсть клочьями полетит, а то и кровь прольется.

Однажды сосед загостился у своих друзей. Время провели довольно весело и содержательно - и повозились и побеседовали. Вдруг Кадыров папаша вскакивает и свистит: спасайся кто может! Оглянулись, а из-за большого камня, каким-то чудом державшегося на склоне, выглядывает человеческая голова в кепке. И около головы - ружье!

Кадыр, едва успев пискнуть, свалился в нору. Папаша - за ним. И что же вы думаете? Сосед, такой порядочный вообще тарбаган, повел себя прямо-таки неприлично: он прямо на папашу спрыгнул!

Папаша его, конечно, отчитал. А вернее сказать, вздул как следует.

Пробкой сосед вылетел из чужой норы. А наверху нарушителя, разумеется, выстрелом встретили. Хорошо еще, что не попали...

Думаете, сосед обиделся? Ничуть. На следующий день притащился опять как ни в чем не бывало. Наверное, понял, что сам поступил неправильно.

Когда папаша вытуривал соседа, Кадыр тоже чистосердечно негодовал на него и только из-за тесноты не принял участия в этом праведном действии. Знал бы он, что в самом недалеком будущем ему тоже придется пострадать из-за жестокого обычая!

Метрах, наверное, в ста двадцати ниже по склону жила семья: мать с отцом и сверстники Кадыра: две тарбаганочки и два тарбаганенка. Братья и сестры устраивали турниры по борьбе и боксу, бегали вокруг бутана взапуски и вообще позволяли себе все, что хотели.

Что же Кадыр? Он все видел и день ото дня копил зависть и обиду на свою одинокую судьбу. Ведь у него фактически остался всего один товарищ для игр - папаша. Но папаше, известное дело, вечно некогда или неохота...