Страница 101 из 115
Но ничто так не действует на воображение, как светящиеся канделябры с восковыми свечами, за которые можно было купить две тысячи триста женских душ. Но вообще-то мы не склонны верить этим данным, почерпнутым историками из бухгалтерских дворцовых книг. Бумага не человек, все стерпит. А дворцовые бухгалтеры были мастера на приписывание. Они такое там, в этих книгах, понавыписывали, что нас прямо оторопь берет. Заболит, к примеру, горлышко у внука императрицы Александра, будущего императора России, и предложит ему доктор ложечку рома с чаем выпить, глядь, в расходах его величества появятся литры рома. Простудится, скажем, Павел, отец Александра и тоже будущий недолгий царь России, ходит с красным носом, ну предложит ему знахарка нос салом мазать и сальную свечу для вдыхания рядом поставит, глядь, усердная бухгалтерия уже для подписи царице счета подсовывает с пудами свечей сальных израсходованных. Так что с этими свечами у Потемкина ли, у Павла ли, но бухгалтерия сильно напутала. В свою пользу, конечно. Но вот что на фейерверки великолепнейшие, которыми Потемкин ошеломлял всех, шли огромные средства — это правда. И сады райские у него почище, чем у матушки государыни. У него там, в этих зимних его садах, даже вольные пташки соловьи не только пели, но и гнезда вили, что в неволе вообще не случается.
И мы, дорогой читатель, хотя и долго искали такую «затейливость», мало в каком монаршем дворе ее нашли. Даже знаменитый французский Версаль, построенный Людовиком XIV, нас мало удивил. Там все больше галереи, лестницы, тайные проходы, какие-то темные уголки, для тела, по-видимому, созданные, но никак не для души. Нет, для души и услады фантазии у короля не хватило. Вот у его любовницы маркизы Монтеспан, разместившейся тоже в Версале, у нее для услады души места много и по живописности своих покоев она смело с самим Потемкиным может конкурировать. Представьте себе, дорогой читатель, преогромнейшие две залы, в которых вместо мебели уютно разместились две скалы, из которых брызжет ароматная смесь в бассейны, окруженные туберозами, жасминами и прочими лилиями. И все эти «ароматы» сливаются внизу в огромный фонтан, декорированный Орфеем с лирой в руках. Фонтан окружают деревья, вокруг которых порхают поющие птички. Эка диковинка, нашла чем удивить! А вот удивила, дорогой читатель, ибо деревья не настоящие, а из серебра, а поющие птички из позолоченного дерева. А из многочисленных гротов каждый час по курантам будут вылезать дикие животные, неизвестно из какого материала сделанные (мы не смогли установить), и согласно своей природной натуре издавать рычания. А зеркала от пола до потолка еще больше увеличивали эту ширь — до бесконечности. Внизу, около фонтана, копошились многочисленные детки, и свои, от мужа рожденные, и прижитые с королем-любовником.
Настоящим козам и свиньям, взращиваемым в соседних апартаментах, дана несколько более скромная меблировка, там только потолки лепные позолоченные, а подстилки и вовсе из простой соломы.
Но вернемся к нашему Потемкину. Его балы в историю вошли. Вот один такой бал с участием Екатерины Великой.
Огромный зал был освещен множеством восковых свеч, горевших в хрустальных люстрах и медных стенных подсвечниках. По двум сторонам залы у стен стояло множество ломберных столов с запечатанными талиями карт. Музыканты, их было триста человек, размещались в амфитеатре на возвышении. Полонез, а-лагрек, менуэты, галоп, котильон и мазурку танцевали посреди залы. Помост, предназначенный для императрицы, был покрыт драгоценным персидским шелковым ковром. Стены украшали гобелены с вытканными на них изображениями исторических событий. Из большой залы был выход в зимний сад. Это чудо роскоши и искусства было в шесть раз больше эрмитажного сада. Душистые померанцы, жасмины, розы, гнезда соловьев, пение птиц. Между кустами были расставлены курильницы и бил фонтан с лавандовой водой. Посередине зимнего сада стоял храм изящной архитектуры, в котором помещался бюст императрицы белого мрамора. Всюду текли ручейки. Стол был сервирован золотой посудой. Подавали аршинных стерлядей, выловленных в день приезда гостей, спаржу, телятину, белую, как снег. В половине второго ночи гости разъезжались по домам. Екатерина Великая прослезилась, прощаясь с Потемкиным. Как будто что-то предчувствовала матушка государыня. Действительно, через год он скончается, и горю Екатерины не будет предела. Ведь она лишилась не только любовника, а единственного своего верного, преданного друга. Потемкин с самого начала их знакомства очаровал Екатерину мощностью своей недюжинной натуры, сотканной, как лоскутное одеяло, из противоречий.
Екатерина писала о Потемкине: «Это был превосходный человек, высокого ума, редкого разума и превосходного сердца». Все человеческие чувства в своем максимализме впитал Потемкин. И щедрый и скупой, талантливый политик и лентяй, остряк и циник — словом, натура одаренная. Он был единственным из фаворитов, который осмелился сам сделаться любовником императрицы. Трудно в мире и по сегодняшний день найти такую противоречивую личность, какой был Потемкин. Как это говорится, «вода и пламень, воск и камень» — в одном. Вот он, обуреваемый меланхолией, нечесаный и неумытый лежит на диване и грызет сырую морковку, лелея печальные мысли о пострижении в монастырь. Но вот он уже скачет на своем разукрашенном коне, в гриву которого вплетались всевозможные перья и драгоценности, стройный, красивый, одноглазый, в зеленой бархатной, подбитой мехом и легкой, как пух, бекеше, и только ветер едва поспевает за ним. Вот он, возлежащий на ложе барином, насыщается всевозможными деликатесами, но вот он в походе довольствуется луковицей и куском черного хлеба, посыпанного солью.
Вот он в халате, со спутанными волосами, босой, зевая, входит в апартаменты царицы и едва кивает на приветствие наследника Павла. А вот, с иголочки одетый, приглашает Павла на роскошный обед и осыпает подарками. Щедрая, конечно, натура, ничего не скажешь! Мы не касаемся его государственных дел. Не наша это задача. Известно, что князь Таврический в войнах отличился и о благосостоянии государства пекся. Правда, мнения историков в этом вопросе расходятся. Некоторые не без основания считают, что в его экономических начинаниях была личная заинтересованность. Так, построив у себя в имении стекольный завод, он запретил ввоз стекла в Россию и стал монополистом. Будто бы он «потаскивал» из государственной казны. Ну мы, конечно, эту болячку знаем! Это уж в натуре человеческой: как только прошлые или теперешние чиновники до власти дорвутся, всяк норовит сначала свое корыто пополнить. Потемкин исключением не был, только на эту его «слабость» Екатерина смотрела с обезоруживающим благодушием, комиссий по разбору дел не назначала, о хищении казны документов читать не желала, даже за карточные долги светлейшего из своего кармана платила.
Многие считали Потемкина истинным варваром-тираном. Некоторые, наоборот, исключительно светским человеком. Многие ненавидели его спесь, другие превозносили его любезность. Многие ругали за низменные вкусы, другие восхищались его изяществом. Ибо всего этого было в огромных количествах. Те и другие были правы.
Он мог самых знатных вельмож принимать как своих лакеев, но мог и лакея одаривать графской любезностью. Но чаще всего не любили его за то, что он слишком явно, слишком надменно и оскорбительно высказывал свое полное пренебрежение окружающим, этим «мелким» людишкам. Он даже письма писал без малейшего знака препинания, не потому, что неучен был, а потому, что «пошто стараться, разберутся и так». Они — людишки, а я великий человек. Он казался рассеянным и неслушающим, но никогда ничего не забывал. К любви царицы отнесся просто и гордо. Побыв два года самым горячим ее любовником, как только узнал об очередном фаворите, ушел и в ложе императрицы никогда больше не вернулся. Но навсегда остался другом, советчиком, правой рукой царицы, человеком незаменимым. Мы не касаемся его государственных деяний. Там были большие победы, но были и поражения. Правда, часто любил, как говорится, пускать пыль в глаза. Ну разве можно построить город за шесть месяцев? Потемкин это сделал, и был построен город Алешки к приезду Екатерины в Крым. Мы уж не говорим о потемкинских деревнях, вошедших в историю как символ гениальной мистификации.