Пыль Человеческая

Разговор как-то сразу заглох и я не стал его реанимировать.

Поддерживая приличный темп, мы безостановочно двигались на юго-запад. Лишь ближе к полудню Райнер сделал минутную остановку, дав команду отлить. Джонни Фергюсон уже который час спал без задних ног на мешках в повозке. Курили на ходу.

Все вокруг было мирно и безжизненно. Лишь пару раз на опушках лесов мы замечали быстро прячущихся людей. Несколько грязных брошенных машин с разбитыми стеклами. Несколько полуразложившихся трупов. Никаких возделанных полей. Ни одного дымка от костра в пределах видимости. Каждый раз, съезжая с дороги, повозки оставляли в траве за собой белесые полосы.

Один раз на расстоянии мили от нас я заметил четырех всадников и сразу поднял руку, остановив коня. Четверка тоже остановилась. Кажется, у одного из них я рассмотрел ружье, лежащее поперек седла. Райнер вытащил свой глок и, вскинув вверх, выстрелил в воздух. Четверка сорвалась с места и унеслась прочь.

Около двух часов дня Райнер отыскал в лесочке небольшой ручей и скомандовал привал. Лошадям был нужен отдых. Я с радостью извлек свою одеревеневшую задницу из седла. Сэндвич, пара сигарет, вода. Полчаса отдыха лежа на спине. И в путь. Я начинал чувствовать себя Смоком Беллью.

Когда в опускающихся сумерках мы нашли в овраге подходящее место для ночевки, я мало что соображал от усталости. Райнер криво улыбнулся, видя, как я еле передвигаюсь на нетвердых ногах. Желание было только одно - лечь. Но сначала пришлось, имитируя действия остальных ковбоев, распрячь лошадь и расстелить одеяло. Второе я прихватил для Джонни. Он расположился рядом со мной, подставив под спину мое седло. Огонь решили на всякий случай не разводить. Райнер назначил первого дежурного и все повалились спать, наскоро проглотив сухпаек. Уже через несколько минут раздались первые похрапывающие трели.

Я повернулся на бок и закурил.

- Ты не похож на местного, Джонни. Чувствую запах города. Долго отсутствовал?

Темнота сгустилась, и я видел только красный кончик его сигареты.

- Да, эта селуха не по мне. Так, историческая родина. Последние пару лет я провел во Фриско. Хорошее было время. Но пришлось валить. Нужно было отсидеться.

- Нелады с законом?

Он хмыкнул.

- Можно и так сказать. И не только с ним. Слишком много волков вокруг развелось. А от стаи всегда нужно уносить ноги.

- Поделишься подробностями?

- Нет.

Я услышал, как он пьет. Затем вспыхнула новая сигарета.

- Знаешь, перед тем, как все бахнуло, я смотрел один фильм, - голос у Джонни был какой-то ленивый, тягучий, опасный. - Так вот там один чувак говорил, что люди деляться на три категории: овцы, волки и овчарки. Это правильно. Приличные из них только овчарки - те, кто стережет овец от волков. Вот ты, например. Но это вымирающий вид. А вот овцы и волки не вымрут никогда. Овцы - это бараны, пыль человеческая. Они никогда не закончатся. Убивай, сколько влезет, наплодят еще. И волки дальше будут их резать и жрать. Волки - это вообще не люди. Зверье, рожденное убивать и быть убитыми. Приставь такому пистолет к башке, отведи в церковь покаяться напоследок - даже не поймет, за что. Вот такая, брат, эволюция.

Я лег на спину и увидел удивительно яркие звезды.

- А для себя ты категорию подобрал?

- Не-а. Таких, как я, почти нет. На отдельную категорию не потянет. Я - охотник. На волков. Самое забавное то, что жить приходится именно среди них. Овчарки к себе не подпустят, а с баранами - это не жизнь. Скука одна. Мерси, что позвал прогуляться. Носом чую - завтра не одну тушку завалю. А то уже полгода на голодном пайке.

- Что ж ты на крыльце сидишь - сейчас, вроде, самое твое время?

Он коротко засмеялся.

- Не, брат. По лесам в одиночку шастать - это дурь. Я охотник, а не самоубийца.

- Слышь вы, самоубийцы, спать дадите или навалять? - В голосе Райнера слышалась злость.

Я перешел на шепот:

- Подежурь пока, ты вроде выспался. На всякий случай. Разбудишь ближе к часу.

- Нет проблем, брат, - шутливым шепотком пропел Джонни.

Я встречал рассвет. Мир медленно, неторопливо, сбрасывал тягучий ночной сон, готовясь к встрече очередного дня. Звуки еще не проснулись, но цвета начали появляться. Небо светлело, играясь оттенками серого. Казалось, еще чуть-чуть и оно вспыхнет как экран монитора. В какой-то момент стали заметны капельки росы, поблескивающие розоватыми кристаллами на рукавах куртки. Я сидел, прислонившись спиной к седлу. Ноги обернуты одеялом. В руке - беретта.

Наш часовой - кажется, Мэтт - уже второй час спал, свесив голову на грудь. На его лице застыла улыбка.

Я повел глазами по лагерю и наткнулся на серьезный, немигающий взгляд Райнера. Он лежал на боку, закутавшись в одеяло, и смотрел на меня.

- Пора? Забыл вчера спросить - не знаешь, как зовут моего коня?

Райнер еще раз провернул шестеренки в голове и вдруг громко заржал.

- Ой, не могу, - процедил он секунд через двадцать, усевшись по-китайски и вытирая кулаками блестящие от слез глаза. - Это кобыла, байкер! Ты хоть в койке бабу от мужика отличить можешь? А зовут ее...

От нового приступа смеха его аж затрясло. Проснувшиеся ковбои крутили сонными головами. Часовой ошалело озирался по сторонам.

- ...Я ее специально для тебя выбрал, - Райнер продолжал давиться словами. - Ее зовут... Сара Пэйлин...

Теперь ржал уже весь лагерь. Включая меня.

Я вдруг подумал, что так смеются выжившие после войны или обреченные на смерть.

- Так, черти, подъем! - Отсмеявшись, Райнер приступил к исполнению должностных обязанностей. - Справляем нужду, запрягаем лошадей и выдвигаемся. Хэнк, поднимись наверх и осмотрись. Мэтт, организуй чай.

Лагерь ожил. Через пятнадцать минут из маленького котелка над брикетным углем уже доносилось бульканье. Райнер развернул на мешке в повозке карту и принялся тыкать в нее длинным грязным ногтем.

- Смотри. Мы примерно здесь. Конечная точка здесь. Думаю, что я знаю это место. Старая скотобойня на перекрестке. В каждой из четырех сторон есть город. Скорее всего, они из одного из них. Вудро с ребятами посовещался - как минимум возле трех есть соляные шахты.

- Как мы подъедем?

- Сейчас выходим на дорогу и все время прямо. Где-то здесь, - ноготь сместился влево, - уходим к востоку, обходим город и выходим на точку примерно отсюда. Не по дороге.

- За сколько доберемся?

Райнер зашевелил потрескавшимися губами.

- Ну, думаю, часов за семь будем. Или раньше.

Через двадцать минут мы выдвинулись. Удивительным образом мое сегодняшнее мироощущение резко отличалось от вчерашнего. Из гостя на чужом празднике жизни я превратился в члена команды, а пыльная тыква нашего обоза - в поблескивающую позолотой карету. Вдруг показалось, что во мне мелькнуло что-то из прошлого, что-то старое, настоящее, лишенное безразличия и сторонней созерцательности. Вернулся азарт. Я получал удовольствие от своего существования в данный конкретный момент. От ритма движения. От выбиваемой лошадиными копытами пыли. От испускающего недобрые флюиды профиля Райнера рядом. От такого забытого чувства общности с людьми, движущимися за моей спиной.

Райнер не ошибся. Мы прибыли даже раньше. Перед нами поднимался пологий холм, поросший с востока редким леском. Райнер остановил коня и приказал всем спешиться.

- Вот за этим холмиком. Думаю, мили полторы-две. Есть пожелания? - Он посмотрел на меня.

Я кивнул.

- Никогда не лишне сначала оценить обстановку. Пошли, глянем, что там. И ты с нами, Джонни-бой. - Я вытащил из сумки бинокль и направился к лесу.

На вершине мы пригнулись, а потом и вовсе легли в реденьких кустиках.

- Видишь, вот она, скотобойня. Вывел, как и обещал.

Недалеко от пересечения двух серых изгибающихся дорог, напоминающих скрещенные сабли, на открытом пространстве расположилось длинное одноэтажное здание. Скорее - огромный сарай. Справа к нему примыкала двухэтажная пристройка. Ярдах в шестидесяти-семидесяти от него стояли две машины и группа людей.