mediatores

-- Нет, очень грустно.

-- Спасибо, Вы добрый человек... -- глаза у Лены наполнились слезами, и она несколько раз всхлипнула. Достала из сумочки платок, вытерла слёзы. -- Я всё уже, всё... Я ведь тоже привязалась к Вам, поверила, а тут... Владимир Николаевич, почему так? -- произнесла Лена высоким страдальческим голосом, но требовательно. -- Почему происходит так, что они всегда вперёд вылезают?

-- Кто "они"?

-- Вот эти, вроде Оли Вашей! Успешные, наглые, самоуверенные, которые уже всё решили в жизни! Чем мы хуже? Я всю жизнь старалась быть хорошей, правильной, никому не делать зла, нести пользу людям, а оказалась хуже, потому никому я с этим всем не сдалась, вот вообще, совсем никому, потому что надо "интересненькой" быть! Лучше бы я журнальчики листала в детстве, которые мои подруги читали, и сердечки всякие пошлые рисовала в дневнике! Смеялась над подругами, над мелким содержанием их жизни -- вот и досмеялась! Зачем ей Вы, Господи?! Она себе другого найдёт! А я не найду! -- она снова всхлипнула. -- У таких, как я, и без того так мало радости! Так вот же: приходят и отнимают, что уже есть! Их на руках носят, мужья шубы им покупают, машины, а мы на работу чешем к восьми тридцати, чтобы возиться с их детишками сопливыми, как будто мы ничего не заслужили больше, а они ещё нам так бросают свысока: "Так вы же не умеете найти подход к моему Ванечке! Вы вообще ничего не умеете!" Это подло, подло!

Поставив локти на стол, девушка спрятала лицо в ладони, чтобы горько расплакаться. Я неумелой рукой погладил её по голове: у меня у самого в горле встал ком.

-- Как Вы могли так -- сразу с двумя встречаться? -- сдавленным голосом проговорила Лена. -- Почему мне сразу не сказали?

-- Потому что я тогда ещё не решился...

-- А она за Вас решила! И за меня тоже! Хорошо это? Почему они всегда за нас решают? Но всё-таки: как Вы могли? Я ведь Вам поверила! Как Вы могли?!

-- Так и мог! -- с нетерпением воскликнул я. -- Хватит меня уже попрекать этим! Так и мог, что у меня до того десять лет женщины не было! Надеялся, что всё наладится!

-- Что, правда? -- девушка подняла голову, глядя на меня с глубокой жалостью. Даже слёзы она забыла вытереть. Хотя нет, вот уже стряхнула их быстрым движением руки. -- А... почему?

-- Долгая история...

-- Так Вы поэтому?.. Я Вам только за этим?..

-- Нет, нет! Но ведь физиология есть, Лена, чёрт бы побрал её!

-- Так Вы с Олей -- для того?

-- Я не "для того": просто она меня сама нашла, а я не сопротивлялся.

-- Из-за... физиологии?

-- Что?

-- Вы из-за физиологии не сопротивлялись?

-- Да, в том числе, хотя я решил притормозить, когда понял, что мы уже находимся в двух шагах от койки.

-- Я про это слышать ничего не хочу, имейте в виду, Владимир Николаевич! Вам вообще не стыдно мне это рассказывать? То есть, всё-таки, ещё не случилось, да? Потому что всё же... противно стало? Извините, я не имею права спрашивать, и мне никакого дела нет... А почему нельзя было... почему нельзя было мне сказать о Ваших... потребностях?

-- Да потому, Елена Алексеевна, что я Вас почти три месяца подряд в щёку не мог поцеловать, Вы не позволяли!

-- Да, хорошо! Жалели меня! О чувствах моих заботились! И из этой заботы решили, что уж лучше с другой как-нибудь попытаться! Отлично! Спасибо Вам большое!

-- Всё это справедливо, -- тихо признался я. -- Подпишусь под каждым словом. А дальше-то что делать?

Лена, пристально глядя мне в глаза, не улыбаясь, закусив губу, расстегнула верхнюю пуговицу своей кофточки.

Я вначале подумал, что ей жарко, и сообразил, что дело не в этом, лишь когда она полностью расстегнулась и, поёжившись от холода, сбросила эту кофточку на пол.

Я схватил её за руки, пока эти руки ещё чего-нибудь не учудили.

-- Перестань, слышишь! Прекрати!

Лена не отвечала, а только глядела на меня странным взглядом. Я сообразил, что, пожалуй, уж слишком долго её руки удерживаю в своих и что нужно встряхнуться, сказать решительное "Нет"... Почему, чёрт возьми, нужно?! Кому нужно? Оле? Перетопчется ваша Оля! Не убудет от неё...

Подхватив эту лёгкую невысокую девушку на руки, я отнёс её в комнату.

Естественная стыдливость не позволяет мне распространяться о дальнейшем. Впрочем, стремление к добросовестности повествования также не разрешает мне умолчать о том, что Лена оказалась девушкой в старинном, двухвековой давности значении этого слова, вопреки своим двадцати трём годам. Почему, однако, следовало в этом видеть что-то удивительное? Скорей, верно то, что наш век привык к разврату и в почти обычном для наших предков уже обнаруживает доблесть.

Уже после всего (мы, уставшие, лежали в постели) Лена вдруг коротко и с удовлетворением рассмеялась.

-- Чему ты смеёшься? -- удивился я.

-- Так... Получается, что теперь я Оле перешла дорогу. Я этого не планировала специально, ты не думай!

-- Не планировала, а кружевное бельё надела всё-таки.

-- Кто же знал, как всё может пойти? -- девушка покраснела. -- Не планировала, -- повторила она убеждённо. -- Да и вообще: почему я считаю, что -- перешла? Я о ней просто не вспомнила. А, видимо, надо было. Ты ведь... продолжишь с ней встречаться?

-- Я, наверное, как честный человек должен сейчас ответить "нет"...

-- Нет, ты ничего мне не должен. Я не умею требовать в таких вещах, и не хочу. Пусть это нерасчётливо, но мне это противно. Значит, ты продолжишь... А... со мной? -- спросила девушка очень тихо, помолчав.

-- Я бы не хотел, чтобы ты была чьей-то любовницей, Лена! Ты -- замечательный человек, это унижает тебя.

-- Да и я бы не хотела. Вот веришь ли, никогда не мечтала! Ни одного дня в жизни! Но что же делать? Вдруг у меня судьба такая: быть или старой девой, или чьей-то любовницей? Ты вот меня упрекнул за кружевное бельё, а я, может быть, только от ужаса его и надела! От ужаса перед тем, что всю жизнь останусь "рабочей пчёлкой", как ты меня назвал.

-- А ты считаешь, второй вариант лучше?

-- Не знаю, Володя! Не знаю. Я ещё пожалею, наверное... Пусть. Что ты глядишь на часы?

-- Я с одним врачом собирался через час встретиться...

-- В самом деле? -- испугалась Лена, так что даже приподнялась. -- У тебя серьёзное что-то?

-- Понятия не имею! Пока. Может быть, я себе всё придумал, и, может быть, сейчас уже нет никакой необходимости, потому что нет предмета для разговора...

"Ты считаешь? -- спросила Аврора грустно, но, кажется, с долей иронии. -- Лена -- хорошая девушка. Но всё-таки Ты в ней искал меня, признайся честно! А в ней Тебе меня не найти! Я уж не говорю про Олю, от которой меня немного тошнит. Конечно, у мужчин другие вкусы... Извини, пожалуйста, что я вмешиваюсь в Твою жизнь. Но Ты со мной разве не согласен?"

Я, кажется, застонал. Лена глядела на меня с сочувствием и тревогой.

-- Тебе... таблетки нужны какие-нибудь? -- спросила она.

Я усмехнулся:

-- Даже и отдалённо не представляю, какие таблетки мне помогут...

-- Тогда собирайся, конечно! -- захлопотала Лена. -- Что же мы лежим! Ты... у тебя даже сейчас лицо поменялось, ты знаешь? Будто вовсе и не твоё лицо...

XII

С Арнольдом я познакомился на втором курсе аспирантуры, во время научной конференции, организованной нашим вузом. Тоже в ту пору аспирант (государственного университета, факультета психологии), он должен был со своим докладом выступать на другой секции, на которой, однако, элементарно не хватило для него места. Тем более просто оказалось ему перебраться на секцию отечественной истории, что и тема его выступления была пограничной, на стыке истории и психологии. Речь шла, кажется, о взглядах Фрейда в контексте современной ему культуры. Мы полагаем, что фрейдизм выскочил как чёртик из табакерки, рассуждал Арнольд, а между тем почти в любом значительном современнике Фрейда, от Достоевского до Ницше, можно обнаружить черты "протофрейдизма". Да и вообще: основная беда психоанализа в том, что мы все одновременно преувеличиваем и преуменьшаем его значение. Преувеличиваем -- так как некоторые наивные люди, зачарованные образом психоаналитика в массовой культуре, главным образом американской, в нём видят едва ли не панацею от всех бед, а между тем для терапии целого ряда расстройств психоанализ так же малоэффективен, как шлифовальное полотно для придания нужной формы крупным металлическим деталям. Преуменьшаем -- так как видим в психоанализе карикатуру на вульгарно-бытовой фрейдизм, все беды человека выводящий из желания переспать со своей матерью. Меж тем психоанализ не сводится к фрейдизму, тем более карикатурному -- но и более того, наследие Фрейда также не сводится к одному психоанализу...