Страница 5 из 19
— Ах, вот что… Тогда мне кое-что стало ясно.
— Что тебе ясно? Им плохо оттого, что ты не похож на них! Никто не верит тебе. Считают, что вся твоя вера — сплошная показуха. Никто не верит ни в какие святыни. Их нет! Их придумали!
— Бедняги, — вздохнул Серафим и обернулся, — Неужели они в кустах? Кто же там?
Он шагнул к зарослям. Кустарник зашевелился и зашуршал.
— Да, действительно готовился фоторепортаж с места события, — Серафим посмотрел на Раю: — И ты согласилась? Зачем?
— Для забавы. На память.
— Напрасно, каждый миг нашей жизни уже запечатлен для Страшного суда.
— Какого еще суда?
— Ты что, не знаешь?
— Нет.
— После второго пришествия Господа все предстанут на суд Божий — и мертвые, и живые. И все плохие дела наши, нераскаянные, обнажатся.
— И мой пуп?
Серафим засмеялся:
— И пупик. Так что — успей покаяться, пока Церковь зовет.
В этот момент с другого берега донесся колокольный звон, призывающий к святой службе.
— Не зря сказано: сколько радости на небесах будет об одном грешнике кающемся.
— Ну, покаялся — и что?
— Эти грехи с тебя снимутся, если начнешь новую жизнь.
— Понятно: можно грешить и каяться, грешить и каяться. Ну, не лицемерие ли это?
— Бог же видит наши сердца. Лукавую исповедь Он не принимает.
— Да, тут есть о чем подумать.
— Подумай.
Оставшись одна, Рая какое-то время слушала благовест, а потом, не понимая себя, перекрестилась.
Глава 5
Признание
Тетя Тамара была чем-то обеспокоена, даже подавлена. Серафим прямо спросил ее:
— Что-нибудь случилось?
— Маме Семена все хуже и хуже. Соседки не оставляют ее одну. В эту ночь я с ней буду. Не теряй меня.
— Да-да. А как молиться о ней?
— Имя ее Анастасия. По батюшке Ниловна. Она трудную жизнь прожила. Вот и Семен не простой сынок оказался. В тюрьму угодил. Разве для материнского сердца это легко?
— За что же его посадили?
— Лучше спроси — за кого?
— За кого? — догадываясь, спросил Серафим.
— Да за меня, грешную, — тетя Тамара закрыла лицо рукой и покачала головой.
— Как же так, тетушка?
— Мы с Семеном дружили, но он и курил, и выпивал крепко. Как заговорил о свадьбе, я прямо сказала: пока он пьет и курит, ни о какой семье речи быть не может. Я только пединститут закончила. Меня сюда учительницей направили, в селе культуру поднимать. Вот я себя борцом и чувствовала — все с маху рубила. Он даже пытался обуздать свои привычки, но тут появился соперник из соседнего села. Молодой, интересный. Меня стал обхаживать, сватов обещал прислать. А я ни тому, ни другому согласия не давала. Семен настаивал, чтобы я определенно ответила. Я колебалась. Знаешь, выходить за выпивоху опасно: всю жизнь можно поломать и себе, и детям. Хоть и нравился он мне, но я не решалась. Все тянула, тянула.
Соперник тоже ждать не хотел. За помощью пошел к Комарихе, к колдунье, чтобы она меня к нему приворожила. Комариха ко мне повадилась, что-то испить уговаривала.
Семен, как узнал, ворвался к ней, посадил ее в погреб да на крышку сундук придвинул. Она там сутки просидела, пока соседки не спохватились — куда ведьма исчезла?
Вытащили. Та подала в суд на Семена. Обвинила его еще в какой-то краже. Деревня гудит. Многие меня осуждают. Да и я сама места не находила. Как после этого детишек учить?
Семена забрали. Тому сопернику я сразу отказала: поняла, что никто другой, кроме Семена, мне не нужен. Адрес узнала, написала, что виню себя, что ждать буду и на весь его срок беру обет молчания.
Для деревенских в записке на внезапную нервную болезнь сослалась. На ферму пошла работать. Там молчать можно, буренки и без слов тебя понимают.
— Но почему ты взяла именно обет молчания?
— Чтобы легче было сохранить себя. Тот, кто сватался, мгновенно забыл дорожку к моему дому. Да и соседушки перестали сплетнями донимать. Грешит не только тот, кто праздное говорит, но и кто слушает. Святой Дух тогда покидает тебя. Так старцы учат, да и сама я это заметила.
А с Ниловной нам вдвоем и помолчать хорошо. Она письма Семена дает мне читать. В последнем он писал, что срок ему убавят. Дай-то Бог! Привет мне посылал.
— А если вернется даже не таким, а хуже? Тюрьма редко кого красит. Что тогда?
— Ох, дорогой, я сама этого боюсь. Но мне вспоминается часто одна притча. Шел Христос со Своими учениками под палящими лучами солнца. Нигде ни деревца, ни ручейка. Долго шли. И вот повстречался им на пути дом. Попросил Господь хозяина воды, жажду утолить, а тот прогнал их.
Идут дальше, и попадается еще домик. Вышла им навстречу милая девушка. Напоила всех, предложила посидеть в холодке, фруктами угостила. Путники с благодарностью приняли ее гостеприимство, передохнули и пошли.
Ученики спрашивают:
— Господи, что ждет в будущем эту добрую девушку?
— Она выйдет замуж за того скрягу.
— Как? — поразились все Его спутники.
— Разве это справедливо?
— Да, ей будет трудно. Всю жизнь она промучается с ним, но в конце дней своих он станет другим человеком. И в Бога поверит. Такова бывает цена спасения.
— Ты думаешь, — осторожно спросил Серафим, — что Семен — твой крест?
— Не знаю, Серафимушка, но я готова ко всему, а там — как Господь даст. Лишь бы вернулся скорее.
Утром опять явилась Рая.
— Действительно, она опасна, — подумал Серафим.
Рая, опережая его мысли, сказала:
— Я хочу спросить тебя. Может, ты что посоветуешь. Не знаю, с кем и поговорить.
— Вряд ли я смогу быть тебе чем-либо полезным. Но садись, — он указал на скамейку в беседке.
— Я ведь и вправду боюсь входить в дом, где живу, — присев, начала гостья. — Мне кажется, будто в нем что-то на меня давит. Сны дикие снятся. Ты в колдовство веришь? — вдруг спросила она.
— Есть такое зло на свете, есть.
— Так в этом доме колдунья жила. Говорят, она мучительно долго умирала. Ее хату никто не хотел покупать. Вот дом по дешевке нам и достался. В нем будто что-то витает. Мы и мыли, и скребли, проветривали, все вещи ее выбросили, а все равно там тяжко, даже жутко.
— Так освятить надо и самим исповедаться.
— Считаешь, поможет?
— Уверен. Я читал об этом. Есть много историй…
— Тут в своих историях не разобраться. Лёня был славный паренек, да незадолго до смерти колдуньи зачастил к ней. Она, говорят, ему книгу какую-то старинную передала. Боюсь, что он не только сам колдует, но и пацанов втягивает. Вот и мне поручение дал тебя на посмешище выставить. Заманить в дом. А они, если не включу свет две-три минуты, ворвались бы всем скопом. Дверь-то оставалась открытой. Он первым бы и похохотал. Не удалось. Ты вовремя сбежал.
— То-то мне показалось, что когда я от тебя вылетел, кто-то едва успел в сторону отскочить.
— Он, конечно, или Рыжий.
— А если бы я “клюнул”? Что тогда?
— Лёнька бы не допустил. Да и я лишь забавлялась. Когда не получился номер ночью, он придумал заснять тебя на берегу в подходящий момент для всеобщего обозрения. Надо же ребятам позубоскалить. Вожак был уверен, что после происшедшего я буду вспоминаться тебе, ты не выдержишь и полезешь обнимать меня. Тут они, предварительно щелкнув аппаратом, из кустов бы и вылезли. Ему хочется унизить тебя. Лёнька явно ревнует меня, чувствует, что ты мне нравишься. Он давно меня “клеит”, но напрасно. У меня в душе тоже что-то есть, не думай, что я… Слышала о нем: одну хорошую девчонку поматросил и бросил. Теперь задумал на меня перекинуться. Ничего у него со мной не выйдет. Но как ты могла дать согласие на такие опыты?
— Мне самой было интересно узнать, кто ты есть на самом деле. Не верила я тебе.
— А о Лёньке еще надо подумать: если он колдовать учится, можно ли с ним даже разговаривать. — заметил Серафим. — В прежние времена…
— Я знаю, — кивнула Рая, — читала. Не думай, что я такая уж темная.
— Грамотных сейчас много. Однако духовно слепых полно. Читают чепуху во вред душе. Без святых книг нынче спастись нельзя — так старцы учат.