Великие любовницы

Эдакое братское отношение между публикой и актерами. Гете описывает в своих заметках, как его огромно удивила следующая сцена в Венецианском театре: тиран-отец дает сыну шпагу или там меч, не знаем, не уточняли, но только приказывает ему убить свою жену. А публика, преисполненная к ней жалости, кричит, чтобы он этого не делал. И актер покорно вкладывает меч в ножны.

Удобные ложи, пардон, ложа в театре, продавались проститутками за большие деньги всем желающим вельможам. И эта была изрядная статья их дохода, полученная не за сексуальные услуги. Как нам сообщает в своих воспоминаниях Казанова, князь Курляндский, не успев приехать в Венецию, за 82 дуката арендовал ложу у проститутки Сесиль Трон и как на троне там королем придворных дам обрабатывал несколько дней подряд. Бедные куртизанки с завистью поглядывали из своего партера наверх, на богатые ложи. У них, бедных, такой свободы в сексуальных развлечениях нет, довольствуйся каким щипком за задницу или грудь соседа по креслу, и все!

Эти ложа в ложе, дорогой читатель, в Венеции и в Париже недалеко ушли от «синих домиков» в Китае — названных так по причине синих штор, закрывающих окна и представляющих собой самый изысканный бордель. Домики роскошно обставлены. Кругом фарфор, на стенах непристойные картинки, веера из тончайшей папиросной бумаги, которые раскрытые представляют собой нечто совсем иное, чем в закрытом виде. Для народа победнее, например для матросов, существовали в Китае так называемые «цветочные суда». Их много расплодилось в Кантоне, и это ничто иное, только эротические притоны. Там девочки — рабыни своего господина, хозяина, систематически, с юных лет подготавливаются к разврату. В возрасте шести-семи лет они прислуживают старшим девочкам и посетителям, а в тринадцать-пятнадцать они уже законченные и хорошо обученные проститутки. Начиная с десяти-одиннадцати лет их обучают пению, игре, рисованию, письму. Одно только плохо — они рано увядают. Это вам не греческие гетеры — само воплощение красоты, прекрасного образования и воспитания. Тут секс на большой пьедестал возведен. Грубый натурализм различных извращений возведен в культ прекрасного. А особенно в этой области японцы постарались. У них там не увидишь такую картину, какую автору удалось увидеть в одной из московских подворотен: мужчина на бегу спешно застегивал ширинку, а сзади шла разлохмаченная девица, держа что-то в кулачке, и горько, как трагическая актриса, причитала: «За такое е…ие и только десять рублей?» Мужчина, не оборачиваясь и ускоряя шаг, на ходу ей бросал: «Врешь, там еще мелочь была». Женщина, не переставая причитать, на одной ноте тянула свое: «За такое…» И в ее голосе была такая мука, словно великая виртуозность столкнулась с непоправимой посредственностью. Ну так вот, в Японии редко какая проститутка выйдет в подворотню. Чаще в «чайных домиках». Вы там чайку попьете со всем сложным церемониалом наливания зеленой жидкости в малюсенькие тончайшие чашечки, там вас гейши в роскошных кимоно с манерами прекрасных мадонн только с обилием многочисленных шпилек в волосах — отличительная черта проститутки от порядочной женщины — с миллионами поклонов до маленькой комнатки доведут и, прежде чем свое кимоно скинуть, такие королевские почести вам окажут, что вы начисто забудете о «каких-то грубых делах», за которыми сюда пришли, и, как бог Эрос, будете свой секс с его высот вкушать. Вот так, по нашему мнению, надо с сексом поступать. Но были и такие «домики», которые сами не для любовных утех служили, а чтобы силу для них почерпнуть. Женщинам туда вход строго запрещен. Находится такой «домик» в Юго-Западной Гвинее, в местности Дорей, в нескольких метрах от берега, и стоит он в воде. Это ритуальное сооружение, очень мужчинами ценимое, напоминающее церковное сооружение, только вместо служения богу тут служат Приапу. Внутри «домика» лежит посередине бревно, на котором вырезаны фигуры — мужская и женская, совершающие половой акт. На столбах, поддерживающих стропила, нарисованы всевозможные животные, якобы охраняющие от дьявольской силы, которая может негативно повлиять на мужскую потенцию: крокодилы, змеи, бегемоты, рыбы. Ноги у мужчины согнуты, голова, придерживаемая пружинами, приподнята. А в тех местах, где растут волосы, прикреплены волокна саговой пальмы. Мужчине предписывалось отодвинуть в сторону деревянную фигуру мужчины, а фигуру женщины, наоборот, приблизить к себе, лечь на нее и прикоснуться к интимным местам, прикрытым волокнами саговой пальмы. Мы, конечно, не знаем, приятно ли живому мужику на деревяшке лежать, но аборигены утверждают, что эта процедура здорово в импотенции помогает и их жены мгновенно переставали по любовникам бегать, как только муж в таком «домике» побывал. Ну что же, дорогой читатель, вывод сам напрашивается: чем бы мужчина ни тешился…

Как вы уже обратили внимание, дорогой читатель, королевские куртизанки обыкновенно жили во дворцах, и часто их покои соседствовали с покоями короля. Но для особо «заслуженных» куртизанок строились дворцы, дарились замки, и нередко вход в спальню такой куртизанки сообщался сложным подземным лабиринтом, идущим из покоев короля. В нужное для себя время монарх беспрепятственно и вполне инкогнито проникал в альков своей любовницы, не будучи замеченным никем из придворных. Правда, это была тайна Полишинеля. Любовник Дианы Пуатье маршал Бриссак знал, например, всегда, когда король пробирался подземным коридором в ее покои. И пока король Генрих II чуть ли не впотьмах карабкался снизу к Диане, сверху ее поспешно Бриссак опускал.

Но бывали такие редкие короли, которые, несмотря на свой молодой возраст, очень зрело рассуждали: нечего метрессам богатые дворцы раздаривать, хватит с них и скромного, почти сельского домика. «Излишняя роскошь только любви помеха», — так примерно рассуждал французский король Карл IX, сам по себе скучнейший человек, что, конечно, не помешало ему в одну только Варфоломеевскую ночь уничтожить 20 000 гугенотов. Король даже самолично из окна своего дворца расстреливал бежавших в поплохе гугенотов-придворных. Но и потом всю жизнь угрызениями совести мучился, и везде ему кровь убиенных гугенотов мерещилась. Спать, бедный, по ночам не мог. Только и чувствовал себя относительно спокойно и безопасно в маленьком, в полном смысле этого слова, домике своей куртизанки Марии Туше, про которую одна из современниц метко сказала: «Репа, не баба». И вот этой «репке» король построил в окрестностях Парижа очень уж скромный домик и там при камине, в тиши и уединении «семейные» вечера проводил. Сына убаюкивал, а поскольку законная жена так бесплодной и умрет, то к ребенку здорово привязался. Хотя законным не в пример другим королям так и не решился его сделать. Эту мещаночку Марию Туше король присмотрел как-то на праздничном обеде, велел вечером в кабинет к себе привести, а поскольку не умел из-за застенчивости врожденной церемониться с женским полом (бывают же такие психопатические парадоксы), приказал ей лечь на софу и долго и молча наслаждался половым совокуплением. А поскольку покорность и непритязательность Марии Туше уж очень отвечала психологической настроенности короля, то он решил больше нигде метресс себе не искать и с иными лицами секс свой не разнообразить. Так и стала Мария Туше до конца дней короля единственной и верной его любовницей.

В этом «домике» король отдыхал, как говорится, душой и телом, и даже его припадки бешенства, коим король с малолетства был подвержен, отступали перед ласковым поглаживанием Марии своей ручкой его истомленного чела. Ничего-то он Марии не дарил, ни драгоценностей, ни титулов, токмо своей королевской любовью одаривал, но взамен требовал одного: абсолютную верность. Это было сказано твердо, раз и навсегда, когда дамочка вздумала вдруг прежние шашни свои с кавалером де Партье возобновить. Король призвал всех придворных дам во дворец, с Марией Туше включительно, на торжественный обед, одновременно позвал цыган и приказал им во всем блеске и красе проявить свой цыганский талант: обрезать незаметно у всех дам кошельки у пояса, что с необыкновенным мастерством и виртуозностью было цыганами исполнено. Дамы оглянуться не успели, как все их кошельки оказались у короля в руках. Он открыл кошелек Марии и обнаружил там любовное письмо кавалера де Партье к предмету своей страсти. Король велел кавалеру навсегда удалиться из дворца, никакому наказанию его не подвергал, но Марии твердо сказал: «Чтобы это было в первый и последний раз. Поняла?» Мария поняла, конечно. Не дура была. Никогда больше ни с кем любовными шашнями не занималась до самой смерти короля.