Ведьма

«Нет, — думала Маргарита, лежа в ванне с горячей водой и обильной пенкой с кокосовым ароматом. — На даче у Нелли, конечно, чудесно, слов нет, но все-таки я городской человек. Я хочу иметь ванну, газовую плиту и центральное отопление. И чтобы все это исправно функционировало, конечно. Надо что-то делать с собой. Саньку еще поднимать. Да и сама я себя еще не реализовала полностью. Что у меня за работа? Что у меня за внешность? Что за жизнь вообще?.. Хватит сопли жевать! Пора действовать! С чего начнем? С внешности? С творчества? С поисков новой работы?»

Вечером в дружном семейном кругу съели картошку с грибами. После того, как Нелли Алексеевна ушла, Маргарита посадила перед собой кузину Лену и тетушку Светлану и начала снова:

— Слушайте, вы ведь жyрналисты, со стажем уже, телевизионщики к тому же, должны знать! Не может быть, чтобы вы никогда ничего об этом не слышали!.. — и подробно пересказала свое приключение еще раз.

Она не сразу заметила, что и кузина, и тетушка слушают ее молча, глядя во все глаза и только что не открыв рты. Под конец они переглянулись, а Маргарита очнулась: очевидно было, что они восприняли эту историю не как больной сон.

— Ну блин, — сказала Лена. — Впору еще выпить.

— А что?..

— Да вот пусть мать тебе расскажет, а я пойду кофе приготовлю…

И Светлана Алексеевна рассказала.

Во времена давние-предавние, когда не было еще таких слов, как Беларусь и Украина, а была только одна Киевская Русь, и варяги служили у киевских князей, а может, и князья сами назывались тогда не князья, а конунги, поди теперь разберись, но дело не в них и даже не в варягах, а в том, что вот какая история приключилась в тутошных краях. Жила-была одна девица, красивая, смышленая, ловкая во всякой работе, да только бедная — сирота, всего приданного у ней было: одёжа, что на ней, да коса до пояса — символ девичей красы в стародавние времена, да глазищи зеленые, русалочьи… И многие парни были в нее влюблены, даже из зажиточных семей звали ее замуж, потому как была она сама себе приданное, но она выбрала одного, ну и, как это часто с красными девицами во все времена случается — красивого, да не больно честного. Может, он ее и любил, да только деньги, как потом выяснилось, любил сильнее — молодец из семьи был не бедной, да хотел быть еще небеднее, и решил жениться на дочери богатого мельника. А девица от отчаяния и поруганной любви пошла к жившей где-то недалеко колдунье просить приворотного зелья. Заплатить ей было нечем, обещалась потом отдать, как замуж выйдет и появятся деньги. Чего уж там надо было с зельем сделать — чтоб выпил, или на порог налить, а только за день до свадьбы ее милый купил нового коня, поехал покрасоваться, а конь возьми да и испугайся чего-то, да понеси, да и сбросил его — о камень головой, насмерть. И вот в деревне вместо свадьбы — похороны. А девица потом исчезла. Искали ее, обвиняли — мол, она виновата, наколдовала, горе-то ее у всех на виду было, а мало ли что: горе горем, а вредить не моги. Не нашли. Тогда-то и пошел слух, что она ведьмой стала и ушла в лес жить, как ведьме и положено. Говорили еще, что от ужаса содеянного она в речке утопилась и русалкой стала. А только русалкой-то ее никто не видел, а вот про ведьму пошел слух. И не просто ворожея какая, а почти что Баба-Яга. Состарилась — и в тоже время нет. Когда хочет — старухой покажется, когда хочет — такой, какой была тогда, когда все это случилось. Ну, скучает, конечно, одна в лесу, и потому иногда приманивает к себе кого-нибудь, кто далеко в лес забредет. По людским-то меркам это редко случается, но, говорят, молодых интересных мужчин не жалует, хотя и может приманить на забаву-расправу, а вот женщине может и помочь… И правильно водитель ее с Бабой-Ягой спутал. Но только не Баба-Яга это.

— О Господи, — прошептала Маргарита. — Но вы-то ведь не верите в это? То есть… ну, нормальная легенда, таких историй — миллион в каждой культуре, про несчастную любовь, неверного милого, но…

— Но на всякий случай, — сказала Лена, внося в комнату три чашки кофе и печенье на подносе. — Лучше бы тебе никому больше об этом не рассказывать.

— Она ничего не говорила, чтоб никому не рассказывать…

— Не говорила, но и свои мозги иметь надо. Вот: водитель, Нелли и мы с матерью — три раза рассказала, и будет. Три раза — как в сказках и положено. Не надо испытывать судьбу.

— Лена, ну!.. Может, мне это приснилось!

— Может. А только все равно лучше не болтать…

— А если Нелли или водитель будут рассказывать?

— Нелли не будет — не такой она человек. А водитель… Да и не важно: это уже информация, так сказать, из третьих рук, так что ладно. Если это и правда Ведьма, то тебе должно начать везти…

Рыжую он встретил почти через три года — на улице, случайно, как и хотел когда-то, но перестал хотеть, и встреча оказалась неожиданной. Он и не узнал бы ее — он всегда ходил по улицам, едва видя, куда идет и чудом не налетая на прохожих. Было лето, он держал вступительные экзамены в консерваторию и ни о чем другом не думал. Поэтому даже не отреагировал на «Привет!», прозвучавшее в спину и обернулся, когда услышал:

— Эй, Музыкант!

Рыжая выходила из двери какого-то магазина одежды, держа в руке пару бумажных пакетов на тесомочных ручках, и как раз в этот момент снимала темные очки. Если бы она не сняла очки, он бы ее не узнал.

Прошло три года — они были уже не подростки. Они были взрослые молодые люди. Рыжая не то что бы изменилась… она, как принято говорить, «оформилась», стала еще привлекательней именно потому, что стала взрослой. Мини-одежда, так любимая ею и в школе, теперь с большей выгодой подчеркивала изгибы ее форм, ведь теперь ее тело было не телом подростка, пусть даже и пятнадцати ранней зрелости лет, а телом взрослой восемнадцатилетней — «настоящей» — молодой женщины. Только волосы, по-прежнему кудрявые и длинные, она выкрасила в какой-то яростный красно-малиновый цвет, и цвет этот Магнусу не понравился. Но все равно — он замер, не веря своим глазам и ушам: Рыжая Кари цвела самым буйным цветом первой юности.

— Привет… — прошептал он, не зная, что скажет дальше и как вообще держаться после их такого прощания — без прощания…

Но Кари не выглядела ни смущенной, ни растерянной:

— Как дела?

— Так…

— Так как же? — и она опять засмеялась, как тогда, давно — ему казалось, что все было так давно.

— Вот… поступаю. Завтра экзамен по вокалу.

— Куда поступаешь?

— В консерваторию.

— Ух ты! — в ее синих глазах заблестело восхищение, а это ведь всегда приятно, когда тобой восхищаются… — Так ты не отказался от своей мечты? Я думала, это у тебя было так, детство…

Она улыбалась, был яркий солнечный день, и ее малиновые волосы искрились под солнцем, и она окликнула и остановила его, узнала — наверное, через стекло витрины, ведь она выходила из магазина… «Может быть, она поумнела? — подумал он. — «Может, она раскаивается в том своем неумном поступке, как в приступе глупости, когда ляпнешь что-нибудь, а потом приходится только настаивать на совершенной глупости, потому что покаяться и попросить прощения не получается: тогда надо признать, что совершил ошибку, а значит — балда неразумная…» Он улыбнулся ей в ответ:

— Это не было детством. Я с детства все делал всерьез.

Она засмеялась еще радостней:

— Это всегда было заметно. Ты спешишь?

— Ну, как бы… — он растерялся так же, как три года назад. — Я не домой иду. — И тоже засмеялся: разговор делался точно такой же, как тогда. — Я присматриваю за… э… Старым Домом.

— Каждый день?

— Нет. Но как раз сегодня — да…

Тут у него перехватило дыхание: понял, что сболтнул лишнее, что не надо было говорить про Старый Дом, а то как бы она не напросилась составить компанию, а там, учитывая обстоятельства, еще неизвестно, чем бы все кончилось, или как раз наоборот — очень даже хорошо известно, а он не хотел бы этого сегодня. Завтра, после экзамена — да! Но не сегодня. Сегодня было его бдение над оружием в ночь перед посвящением в рыцари…