Страница 6 из 16
Стиль её материалов плохо согласовывался с требованиями большевистской идеологии. Например, свою статью о рыльской топографии она завершает следующим пассажем: «… Удел неодушевленных предметов счастливее живых существ. Давно люди, упоминаемые в документе, ушли от нас. Сама жизнь настолько изменилась, что если б встал предок, лишь 50 лет назад ушедший от нас, он не узнал бы нашей жизни. А мертвые предметы сохранились и будут стоять еще долго и служить новым поколениям, в немоте своей храня предания былой старины и своим постепенно разрушающимся видом наталкивать мимолетного гостя на Земле – человека на мысль о бренности и краткости жизни человеческой».
Подобные мысли, глубоко естественные для нормального человека, тем более историка и археолога, в тогдашней обстановке – накануне первой пятилетки, индустриализации и коллективизации оценивались партийными функционерами как вражеская вылазка. С.Н. Ефременко больше не публиковалась в журнале курских краеведов. Хотя она почему-то избежала репрессий, состояла с 1929 г. членом Всесоюзного Географического общества, жила одно время в Москве, где её приняли на иждивение Центральной комиссии по улучшению быта учёных (ЦЕКУБУ).
По тем же архивным источникам начала Нового времени выполнены этюды сельского учителя Д.А. Тарновского о Нижегольском уезде и Старицком юрте [28] – административных единицах Курского края в начале Нового времени.
Еще один активный краевед, Михаил Палладьевич Парманин (1885–1956) – уроженец уездного города Корочи («Сын купца» – писал он в дореволюционных анкетах; «отец торговал» – скромнее замечал он потом в анкетах советских). Окончив корочанскую гимназию, а затем историческое отделение историко-филологического факультета Харьковского университета с дипломом I степени (в дипломе почти сплошь – «весьма удовлетворительные», т. е. отличные оценки) в 1910 г., он сначала преподавал латинский язык в гимназии г. Богодухова Харьковской же губернии. Вернувшись в родную Корочу, в 1912-25 гг. опять преподавал латынь – в тамошней мужской гимназии, а кроме того, историю в учительской семинарии. Эпистолярное и личное общение с курской ГУАК помогло ему составить историко-археологическое описание родного уезда, где он в 1920-25 гг. вдобавок к учительству заведовал музеем [29].
Дефицит образованных специалистов после революции привел его в заместители заведующего педагогического техникума в Курске, где он обосновался с 1925 г. С этого момента и до конца 40-х гг. Парманин чередовал преподавательскую работу в курских школах, техникумах, вечерних «университетах» да институтах (по латыни, русскому языку, географии) и научное сотрудничество в краеведческом музее (в 1928-32, 1943-44 гг.), дослужившись там от должности каталогизатора до заместителя заведующего. Уклон его работы в музее – археологический. В автобиографии из его личного дела содержится характерный постскриптум: «При [фашистской] оккупации служил в музее на полставки. […] Задерживался [немцами] четыре раза; отняли у меня из дома вещи, одёжу, топливо; перед бегством [немцев из Курска], они меня схватили, чтобы увезти за город [где расстреливали]; я спасся бегством по садам» [30].
Этот человек пережил в рядах краеведческого Общества все чистки и реорганизации, отсеявшие, а то и погубившие большинство «отцов-основателей» КГОК. А он год за годом риторически поднимал в губернской прессе вопрос о необходимости дальнейшего изучения края в историко-культурном отношении. По стилю устных и письменных выступлений перед нами прототип краеведа позднейших – послевоенных и нынешних времен – не слишком талантливого и эрудированного, но любознательного и напористого. Им был поставлен своеобразный рекорд краеведческого долголетия – на темы местного прошлого он публиковался в курской периодике с начала 1910-х до начала 1950-х гг. Уже после кончины заслуженного краеведа увидела свет в солидном академическом издании – «Трудах» Института русской литературы (Пушкинского дома) его статья о маршруте князя Игоря и его дружины в Половецкую степь [31]. Эта работа прочно вошла в историографию «Слова о полку Игореве»[32] и достойно подытожила усилия ее автора – искреннего любителя родной истории.
Леонид Николаевич Позняков (1892–1953) – личность другого, при советской власти всё реже и реже встречавшегося – рафинированного, высокоинтеллигентного склада. Дипломированный чиновник, он еще до революции изучал в отпускное время акты Московского царства по Курскому краю в Архиве министерства юстиции, публиковался в сборниках статкомитета, состоял членом ГУАК. После Октября этот столбовой дворянин работал заведующим водочным магазином Госспирта, но покинул сие «золотое дно» ради скромной службы по призванию – научным сотрудником губархива. Его очерки об основании городов Белгорода и Грайворона, плане древней Курской крепости строились на впервые открытых им же документах XVII–XVIII вв., представляли собой редкий образец вполне научного исторического краеведения [33].
Под стать ему был Николай Петрович Сенаторский (1857 – после 1932). Как и Булгаков, и Танков – выходец из семьи потомственных священнослужителей, выпускник Киевской духовной академии, сам ставший преподавателем Курской духовной семинарии и ее историком [34]. С 1915 г. редактировал «Курские епархиальные ведомости», где опубликовал ряд добротных историко-церковных очерков. Затем, как водилось тогда у интеллигентов старой закалки, стал учителем советских школ. В 20-е гг. вышел на пенсию, но краеведческих изысканий не оставил. Его обзоры древней и средневековой истории края, в целом компилятивные, тем не менее отличались значительной полнотой в подборе источников, как документальных, так и археологических, а также рядом интересных до сих пор соображений [35]. Успел опубликовать первый в своём роде «Географический очерк Курской губернии»(1921).
Разумеется, не только ветераны, но и неофиты исторического краеведения занимались его возрождением в 20-е гг. Кстати сказать, сам термин «краеведение» появился именно тогда. До революции его практически не употребляли. Может быть, потому, что тогда любители местной истории все же стояли ближе к исторической науке, чем во времена «культурной революции», развязанной большевиками. Тогда пафос сеятелей «разумного, доброго, вечного» в массы трудящихся вроде бы вполне соответствовал задаче некоего синтеза знаний о прошлом и настоящем родного края, где часть этих масс проживает и которыми вроде бы должна интересоваться. Патетические высказывания дореволюционных историков-локалистов, областников насчет «отчизноведения», «родинознания» и т. п. носили относительно предмета их занятий скорее пропагандистский, чем концептуальный характер.
С самого начала «окраеведевания» любителей региональной истории ее пытались переписывать под классово-партийным углом зрения. Особую ценность в краеведческом материале приобрело всё, что так или иначе связано с революционным движением, т. е. по сути с бунтами и террором против царизма и отдельных частных собственников. На эти сюжеты сразу нашлись охочие авторы. Одной из них стала Эмилия Ильинична Черномордик (1876 г. рождения), имевшая образование «в размере высшего» и учительствовавшая в вечерней школе и промышленно-экономическом техникуме. Помимо историко-партийных розысков в архиве, она исправно представительствовала на нескольких всероссийских и региональных совещаниях краеведов, печатала в журнале КГОК толковые обзоры выходившей в стране краеведческой литературы.
Анатолий Павлович Ефремов небезуспешно занимался полевой этнографией. Он описал обряды и поверья курских крестьян [36] и начал собирать материалы для археологической карты края. Свою лепту в этнографическую фиксацию тогда еще «живой старины» внес и В.П. Чужимов [37].
Кроме публикаций перечисленных только что авторов, отмечу оставшиеся в рукописях и частично сохранившиеся в ГАКО материалы курских краеведов за рассматриваемый период: М.В. Васильков «Археологические материалы по Курскому краю, хранящиеся в Московском историческом музее»; Г.И. Булгакова «Саяны с. Н.-Смородинного»; «Как должна быть проведена южная граница Курской губернии на основе этнографического принципа?»; Т.А. Горохова «Стоит ли изучать старинные монеты?»; «Карта монетных кладов Курского, Белгородского и Льговского монетных округов»; С.Н. Ефременко «Черты курской жизни XVIII в. по архивным документам»; «Движение цен на крепостных в Курской губернии в XVIII–XIX вв.»; «Научное описание рек Курской губернии»; «Обзор литературы по саянскому вопросу»; Л.Н. Соловьева по древнему и современному гончарству Курского края; «Маршрут экскурсии на Ратманское городище»; А.П. Ефремова – вариант археологической карты Курского округа; «Одежда крестьян х. Танеева в дореволюционные годы»; «Малопонятные слова крестьян с. Любицкого Курского уезда»; Е.И. Резановой – о традиционном сельском календаре и народных промыслах губернии; В.М. Василькова – «Археологические материалы по Курскому краю, хранящиеся в Московском Историческом музее»; М.Н. Орловой – «Палеолитические и неолитические стоянки по материалам Курского музея»; В.И. Стрельского «Кустарное производство цветных тканей в с. Гуторове Курского округа»; не говоря уже о менее квалифицированных опусах начинающих собирателей свидетельств курской старины, тенденциозных зарисовках очевидцев революционных событий в Курске и его уездах.