Страница 10 из 15
Этот тип сознания воплощает естественную гуманистическую этику и отношение к жизни. Старая охотница Елена Андреевна Болхоева («Продолжение песни следует») не понимает законов жизни внешнего, цивилизованного мира: как можно держать собак дома, а женщинам и старикам не работать. Но главное, она не понимает смысла войны, на которой когда-то погиб муж: «Зачем? – спрашивала она. – Нет, ты скажи, если ты маленько умный. Зачем люди друг друга стрелять будут? Разве в тайге зверя нету? Разве медведя нету? Зачем человека убивать?»[103].
Вместе с тем В. Распутин не противопоставляет приезжих и местных жителей. Диалог с мирозданием в разной степени доступен и тем и другим. Как особый язык разговора с космосом предстает песня. Горы сопровождают туристов в ожидании привала и песен, которые слушают, собравшись тесным кругом («В Саяны приезжают с рюкзаками»). Песню Елены Болхоевой, рассказывающую «обо всем, с чем встречаются тофы в жизни», слушает тайга, песня уговаривает соболя спуститься к реке, помогает в тяжелой, полной горя и невзгод судьбе – длит жизнь старухи.
Образ автора, с одной стороны, являет носителя романтического сознания. Рассказчик сосредоточен на своих переживаниях, не скрывает восторга при взгляде на Саяны. Он так же, как и персонажи-туристы, возвращается сюда. В очерке «В Саяны приезжают с рюкзаками» трижды повторяется: «Мне снова хочется в Тофаларию». С другой стороны, сознание субъекта речи очерка сближается с онтологическим сознанием аборигенов. Ему доступен анимизм тофаларов, восприятие цикличности природного времени, знание их мифической истории. На пересечении этих точек зрения рождается широкое художественное полотно; В. Распутин впервые проявляет себя как философ. Он сакрализирует природу Саян, воспринимает ее не материалистически, как в очерках о великих комсомольских стройках: «Мы здесь ничего не в состоянии изменить, и наши палатки – это всего-навсего две маленькие точки для сверхъестественных сил, которые наверняка не пользуются знаками препинания»[104]. Диалог двух стихий – воды и камня (сцена дождя в горах) – открывает рассказчику бытие вечности: «Вода обнажает морщины, и они оживают, начинают пульсировать, старательно прокладывают себе новые русла, на пути которых, как пристани, стоят миллионы лет. И кажется, только эти миллионы и делают еще горы горами, а не разрушают их»[105]. В конце очерка «От солнца до солнца», пережив дождь, он приобретает чувство родства с миром, причастности к мистериям его жизни: «…к вечеру что-то случилось. Теперь нам видно, что горы стали намного сильней. От них исходит умиротворение и спокойствие, которым не в силах помешать даже дождь. Они входят в наши жилы, и жилы разбухают от их могучей уверенности. В медицине это называется переливанием крови»[106].
В «тофаларских» очерках есть робкие размышления о смысле человеческого бытия. Здесь настойчиво звучит тема смерти. Конечность человеческой жизни признается тем главным различием между природой и человеком, которое позволяет тофалару быть лишь хозяином, но не властелином тайги. Однако, как утверждает В. Распутин, человек обладает бессмертным духом, «И этот дух – надежда»[107]. В тофаларском обществе причудливым образом соединяются архаическое и современное: «В поселках рядом с новыми, красивыми домами стоят юрты. В них никто не живет, они никому не нужны, но старики не решаются сжигать последние мосты, связывающие их с прошлым»[108]; у старух рядом с иконами висят портреты космонавтки Валентины Терешковой, они не воспитывают в своих детях религиозность, а отправляют их в школу. Сохранение памяти, с одной стороны, и поклонение молодости, с другой, обеспечивает непрерывность жизни этноса и, таким образом, компенсирует смерть отдельных людей. В рассказе «Эх, старуха…» старая тофаларка не боится смерти: «Она выполнила свой человеческий долг: после нее на свете остаются дочь, ставшая матерью, и девчонка, которая тоже когда-нибудь станет матерью. Ее род продолжался и будет продолжаться – она в этой цепи была надежным звеном, к которому прикреплялись другие звенья»[109].
Художественная система очерков еще не была совершенной, над ней довлело самодостаточное любование экзотикой. Так, сказание о невиданном богатстве Саян до прихода в них тофаларов[110], записанное со слов стариков, в тексте не мотивировано, причины конца мифического изобилия и величия далее не разъясняются. В. Распутин сразу переходит к изложению легенды о причинах переселения тофаларов в горы – бегство от жестокого белого царя. Сами легенды приводятся в очерке «Край возле самого неба» лишь с экспрессивной целью – подчеркнуть достоинство и самосознание этого коренного сибирского этноса, лишь после революции избавившегося от обидного прозвища «карагас», т. е. «черный гусь». Белый царь из сказания сравнивается в злобе и жестокости с Казыр-рекой, однако горы, которые боятся злых речек, не становятся метафорой народа тофаларов; образы природы в этом очерке самодостаточны и не взаимодействуют с фольклорным материалом. Хотя в очерках о Тофаларии В. Распутин исследует отношения живых организмов, в том числе человека, со средой обитания, – собственно, экологию Саян, он не поднимает экологических проблем; вторжение геологов-разведчиков не вызывает у молодого В. Распутина тревоги.
Об окончательном преодолении В. Распутиным социального утопизма может свидетельствовать опубликованный в журнале «Наш современник» в 1972 г. (№ 6) художественный очерк «Вниз по течению» (в более поздних публикациях – «Вниз и вверх по течению»). Сюжет очерка – путешествие автобиографического героя в страну детства, точнее, то, что от нее осталось после затопления водохранилища ГЭС. Путь, проделанный писателем Виктором на малую родину, становится путем прозрения трагической сути современной жизни, разочарования в наивных детских представлениях и приобретения трезвого взгляда на действительность.
По сравнению с началом 1960-х оценка социальной действительности и масштабных преобразований сибирского края меняется на прямо противоположную. В очерке 1960 г. «Крутые перекаты»[111] создается образ старухи Муканихи, не позволяющей сносить свою старую избу («халупу») на месте квартала новостроек. Этот случай не вызывает никакого сочувствия автора, восхищающегося благоустроенностью и комфортом нового поселка при МТС Куйтунского района. В очерке «А потом пойдет поезд» (1964) строители сносят старый домик Веры Абрамовны Козыревой, чтобы провести железную дорогу. Старуха не противится этому, понимая значение строительства, а сам автор этически оправдывает разрушение дома. В очерке «Вниз и вверх по течению» новый город на берегу Ангары, строительство подобных которому В. Распутин воспевал десять лет назад, оценивается с иронией: «Построили его быстро, и, пока строили, писали и говорили о нем много: в глухой тайге, на голом месте и так далее, хотя, по сибирским понятиям, то, что лежит у дороги, да еще у железной, уже никакая не тайга»[112].
Писатель фиксирует изменение духовного облика современного человека, отчуждение людей друг от друга, злое, наглое хамство в общении, разнузданность и развращенность нравов молодежи. Например, в сцене свадьбы на пристани: «Устало и нервно взрыдывала гармошка, но под нее уже не пели и не плясали, под нее лишь галдели, поглядывая на подчаливающий теплоход» [С. 193]; «Виктор внимательно всматривался в лица жениха и невесты, пытаясь найти в них что-то особенное, какое-то нечаянное и удивленное признание, стыдливое откровение, но видел одну усталость да в цепких прищуренных глазах девушки холодный вызов: что вы на меня уставились? <…> девушка, не дожидаясь жениха, запрокинула голову, открыв длинную красивую шею, и одним махом, по-мужски, выпила» [С. 194]. Если раньше, как вспоминает Виктор, с приходом первого теплохода в далеких деревнях ждали праздника – наступления настоящего лета, то теперь – спиртного, которое он привезет в своем буфете (трагикомическая сцена штурма теплохода мужиками).
103
Распутин В. Продолжение песни следует// Распутин В. Край возле самого неба. С. 14.
104
Распутин В. От солнца до солнца… С. 18.
105
Там же.
106
Распутин В. От солнца до солнца… С. 25.
107
Там же. С. 24.
108
Там же. С. 24.
109
Распутин В. Эх, старуха… // Распутин В. Край возле самого неба. С. 54.
110
«Есть возле Верхней Гутары Сопигора. Тогда все горы такие были. На верхушку посмотришь – шею сломать можно. <…> кедрач невиданный и неслыханный – весь в шишках, как шерсть на звере. <…> Белку тогда самый умный человек за сто лет никак бы не сосчитал». См.: Распутин В. Край возле самого неба… С. 4.
111
Сов. молодежь. 1960. 6 нояб. С. 3. Подпись: В. Каирский.
112
Распутин В. Вниз и вверх по течению: (Очерк одной поездки) // Распутин В. Живи и помни: Повесть, рассказы. Иркутск, 1978. С. 192. Далее очерк цитируется по этой публикации с указанием страниц в тексте.