Страница 11 из 22
В результате закрыто-системности психологии, присущей ей, что называется, «по праву рождения», заключения, которые она делает, всегда частные. Да, внутри нее самой, ее закрытой системы, они системны, но применительно к естественным реально существующим человеческим мирам (открытым системам) эти заключения – лишь умозаключения частного характера. Заключение в живой системе – все равно что оперативное вмешательство в медицине. Психология всегда что-то вычленяет «из» человека, а потом изучает это, психотерапия же взаимодействует с ним.
Психотерапия работает с человеком как с процессом, она и сама процесс, а поэтому изначально открыто-системна. Но, с другой стороны, такое положение психотерапии – это палка о двух концах, один из которых бьет весьма болезненно. Нет учебников по психотерапии, нет учителей по психотерапии (за очень редким и счастливым исключением), всякий сам набивает себе шишки; и не будем забывать, что при этом такие же, а то и большие набивают себе наши пациенты – те, кто обратился за помощью, но никак не за шишками. Ну и, кроме того, все указанные плюсы психотерапии, отсутствующие у психологии, – ничто в отсутствие этого самого психологического знания! Впрочем, а как иначе? Как мы будем отличать профессионального психотерапевта, например, от религиозного проповедника, друга или соседки?
Итак, насущной представляется «открытая система психологии», которая бы позволила наполнить пока совершенно свободное пространство «открытой системы психотерапии». Здесь напрашивается аналогия из неорганической химии, которая рассматривает особый вид ковалентной связи – донорно-акцепторную связь. Ее особенность заключается в том, что взаимодействующие атомы не образуют общей пары электронов на равных паях из своих бесхозных неспаренных электронов, а один атом (или молекула) предлагает уже готовую, спаренную пару, тогда как другой – только свободную орбиталь, своего рода жилплощадь для этой пары. Собственно, и психотерапия сейчас – это вот такая пустая «квартира», которая готова приютить психологию, если та будет открыто-системна. Но той непросто стать открыто-системной – по крайней мере до тех пор, пока она не займется процессами. Впрочем, заняться ими она не может без помощи психотерапии. Порочный круг замкнулся.
Психотерапевтическая психология
Это достаточно странно – психология и психотерапия, играя на одном поле, остаются совершенно чуждыми друг другу: результаты психологических исследований неприложимы к практике психотерапевтической работы, поставленные же психотерапией вопросы так и не услышаны психологией. А в результате отсутствия должного диалога между психологией и психотерапией последняя вынуждена самостоятельно формировать некое подобие психологии для своих нужд, своего рода «психотерапевтическую психологию». И, по всей видимости, данная проблема локализуется значительно глубже, нежели принято думать, и не может быть отнесена на счет банального отсутствия взаимопонимания между психологами и психотерапевтами. Само это отсутствие полноценного контакта между представителями обеих дисциплин манифестирует тот системный кризис, который поразил психологическую науку, кризис, который является в сущности сугубо методологическим.
Ситуация складывалась следующим образом. Очевидно, что всякая наука имеет прикладные задачи, а наиболее успешной оказывается та, которая создает или обеспечивает создание технологий. Нельзя не считаться с реалиями: бурного развития науки, которая не дает ощутимой отдачи, ожидать не приходится. Не будет ни финансовых вливаний, ни популяризации, необходимых для ее роста. Не будет в конечном итоге и самой науки.
Но каковы прикладные задачи психологии? По всей видимости, их две, из которых одна действительно состоялась, а вторая оказалась в крайне затруднительном положении. Первая – это самые разнообразные технологии воздействия на человека. По сути это технологии манипуляции человеком или группами людей; цели, впрочем, здесь могут быть и весьма благопристойными. А вторая прикладная задача психологии – это повышение субъективного качества жизни человека. И эта последняя быстро выкристаллизовалась в совершенно отдельную отрасль, нареченную весьма высокопарно: психотерапией.
Приходится признать, поскольку вопрос терапевтической эффективности психологических воздействий до сих пор дискутируется, назваться терапией психотерапия явно поспешила. Но если уж означил себя груздем, то полезай в кузов, а потому психотерапии, можно сказать, на колесах пришлось формировать то, что в кавычках можно было бы назвать «психотерапевтической психологией». Кавычки эти обусловлены фиктивностью ситуации, потому что пока в этой ситуации надо выбирать – или курица, или яйцо, представить себе их гибрид достаточно сложно.
«Психология», опять же в кавычках, выросшая на ниве психотерапии, конечно, паранаучна. Коротко остановимся на этих экспериментах: психоаналитическом (психодинамическом), когнитивно-поведенческом и гуманистическом.
Психоанализ, возникший, по сути дела, лишь как исследовательская техника, был вынужден сразу приняться за «толкование» (интерпретацию) найденного материала. Чуть более десятка случаев легли в основу сбитой теории, объясняющей все и вся человеческое. Кроме того, подход был тенденциозным, вызывал на свет дискурсивность сексуального, чем, собственно, и сделал себе имя, а после этого стал отчаянно защищаться от каких бы то ни было нападок. А нападки посыпались одна за другой.
Альфред Адлер столкнулся с тем, что личность – это образование социальное, а не сексуальное; у Карла Юнга человек преобразился в культуральное явление; Вильгельм Райх нашел феномен «хронического мышечного напряжения», а потом и вовсе ушел в физиологию оргазма с последующей его мистификацией; Жак Лакан понял человека как единство познающего и обозначающего. Короче говоря, каждый новый, точнее, прежде незамеченный психический феномен становился оплотом новой теории, обещавшей прояснение всех вопросов. Таким образом, несмотря на очевидное увеличение объема знаний, представление о человеке как о предмете исследования еще более замутнялось.
Представители поведенческого (бихевиорального) направления психотерапии, к сожалению, быстро впали в неоправданную консервативность, что, возможно, каким-то образом детерминировалось спецификой социальных процессов того времени, однако никакая такая специфика не может извинить науку, позволяющую себе сузить психическое до внешнего компонента поведения. По сути дела, в случае поведенческой психотерапии мы имеем единственную, наверно, попытку идти в психотерапии от психологии. Однако, когда методология, составляющая плоть и кровь исследователя, начинает использоваться не в целях познания, а в идеологическом ключе, всегда возникает социальный конфликт. Любой практикующий врач рассматривает пациента как «биологическую машину», что более чем оправдано, но упаси его бог рассказывать об этом своему пациенту!
«Когнитивисты» от психотерапии достаточно быстро смекнули маркетинговую слабину бихевиоральных психотерапевтов, и этот «бизнес-проект» оказался куда более удачливым, но для целей научных – печальным и плачевным. Когнитивные психотерапевты не только примитивизировали данные психологии, но и создали, по большому счету, весьма слабые терапевтические технологии, однако «выезжая» всякий раз на эффекте поведенческих механизмов. Пагубными в этой связи следует считать две принципиальные позиции.
Во-первых, психическое подверглось линчеванию: когнитивное в определении «когнитивно-поведенческая» перестало рассматриваться как поведение, будучи ему противопоставлено. Во-вторых, оказалась не уясненной наипростейшая истина: все, с чем имеет дело когнитивный психотерапевт, все, на что он пытается воздействовать, все, чем он оперирует, – не когнитивный процесс, а его результат; изменить же направление роста дерева можно лишь в процессе его роста, но это невозможно после того, как дерево уже срублено и более того – использовано для изготовления бельевого шкафа.