Божественная игра

Тело дипломата Флеберга Яннсена нашли только вечером, двое патрульных полицейских. Они разгребли груды хлама, один посветил фонариком - узкий луч выхватил из темноты покачивающееся на ветру, уже огрузнувшее тело. Оно висело как мешок, только черная полоска ремня, да непомерно распухшее и почерневшее лицо... говорила, что это человек. Опознание происходило необычно: несколько дней, несколько раз подряд приходили люди, но лицо повешенного было изуродовано чрезмерным количеством крови. Тогда специально из Стокгольма и из Хельсинки, которые принадлежали Финляндии, были вызваны жена и брат Яннсена. Брат, Оле Хельгесен, даже не знал, что Яннсен состоит на службе у шведского правительства, ведь, по идее, уроженцы иной страны не могут поступать на правительственные должности. А Яннсен был финном. Ему повезло, можно сказать, он родился еще до того, как от Финляндии откололи кусок, названный Эрзасом. Хотя, кто знает... Эрзас до настоящего времени вовсе не принимали всерьез и неизвестно почему Совет так рьяно стоял за его права. Яннсена опознали и на следующий день, девятнадцатого октября, состоялись похороны. Присутствовало всего четверо, не считая священника: жена, брат, Готтфирд Геберг - с ним Яннсен крепко сдружился во время пребывания в Германии, и еще одна немка Анни Ниммерштайн, первая жена Яннсена. Священник быстро прочитал положенное из Библии, так как начинал накрапывать дождик. Противный осенний дождь. Жена, Тарья, осталась на кладбище даже когда все разошлись и на свежую могилу положили толстенную гранитную плиту с нейтральной надписью "Спи спокойно, дорогой человек". Дождь лил вовсю, текли потоки грязи, только черная женская фигура будто вросла в землю. Со стороны казалось, что на могиле стоит памятник из черного камня...

* * *

- За потерю персонажа, умышленную или нет, игрок лишается права хода, даже если ход не окончен! Игрок Свон! Но Ведьма только улыбнулась зло и закружилась вокруг Сферы, напевая что-то себе под нос. Длинные волосы ее в потоках света десятков солнц из рыжих становились луковыми. Свон отложил лиру, нагнулся к самой поверхности Сферы, пристально вгляделся в ее глубь. Там медленно гас малиновый огонек чьей-то жизни. Но ни Ведьма, ни Свон никогда не думали о персонажах, как о живых существах - они созданы игроком. Боги же выступали судьями и следили за игроками, а до персонажей им не было никакого дела. Свон взмахнул широко рукой и на Сферу осыпалось несколько легких белых перышек.

* * *

Вякинов напряженно следил за руками фокусника. Чумазый мальчишка с не в меру ловкими пальцами вытворял чудеса: то карты у него взлетали, то рассыпались веером, а то и вовсе становились в абсолютно не присущую игральным картам позу. Человек было меньше десятка, все с пограничной заставы, расположенной тут же, "за бугром" - пройди полсотни шагов и ты уже в чужой стране. Граница-то финнско-эрзасская, но русские, поскольку Россия и иже с нею лучшие друзья Северного Союза, служат там же. Действо происходило в старом, дышащем на ладан сарае. Сквозь дыры сквозил ветер, залетал снег, светилось неприветливое небо. В нескольких десятках градусов отсюда еще догорала осень, а здесь уже вовсю царствовала зима, поскольку северный полярный круг очень даже близко. И вместе с ним все прелести северной жизни прямо тут, под боком. Мальчишка собрал потрепанные карты и блеснул зубами. - Ну? - спросил он. - Игра будет? Пограничники замялись: денег давно никто не "добывал", а играть в долг неприлично да и опасно порой. Но все тот же Вякинов, по званию старший сержант, у которого в кармане звенело кое-что, все же согласился сыграть пару раз. Игра простая - два наперстка и шарик. Улыбка мальчишки стала еще шире. - Давай, сержант, не подведи, - сказал кто-то сзади. Вякинов посмотрел фокуснику в лицо. Смуглое, это видно, сажа коричневой не бывает. Сажа она черная, а поскольку мальчишка сидел ближе всех к неуклюжей печке, усыпан был ею с ног до головы. В этом краю только в Эрзасе можно встретить смуглого человека, потому что Эрзас вроде Штатов в свое время, населения коренного там нет, одни переселенцы. Точнее беженцы. Пришло таки время, когда государства отказались принимать бесконечные толпы беженцев и обеспечивать их правами и работой. И после многолетних политических перпетий, начавшихся еще в 1926 году, отколося от Финляндии немалых размеров кусок. Все финнское население из этого района было удалено, а сам кусок - Эрзас заселен этими самыми беженцами. У этого мальчишки в предках наверняка есть кто-то из Индии. Мальчишка с невинным видом показал, под какой чашечкой вместо наперстков - скрывается шарик и начал вертеть чашками из стороны в сторону. Кто скажет, что такие вот полупреступники-полуфокусники мастерством уступают признанным иллюзионистам? Кажется, следил взглядом, не отрывался, вот, под этой самой чашкой он лежит. Вякинов указал пальцем на среднюю. - Точно? - с лица мальчишки не сходила белоснежная улыбка. - Точно... - Вякинов ни в чем не был уверен, слишком много он видел подобных игр и знал, что выиграть практически невозможно. Но шанс все же есть, хоть он и ничтожно мал. Один раз - только один! - старшина Кенисенко, а было это около двух недель назад, выиграл двадцать три бакса! Все, с того дня никто не мог спать спокойно - все выспрашивали, как же выследил, как заметил. Ведь руки у мальчишки, всем известно, что змеи. А тот улыбался, строил загадочную мину, а на самом деле просто ткнул наугад. Повезло. А он и не понял, потратил свой шанс, свое везение на какой-то шарик за двадцать долларов. Ровно через десять дней его убили. С мирным населением пограничники отношения поддерживали, а солдаты - война она и есть война. С врагом водку пить не будешь и в карты играть тоже... Конечно, Вякинов не угадал и выложил на стол две зеленые бумажки. Но мальчишка знал, что в карманах у русских сейчас негусто и деньги не взял. Сказал, потом. Вякинов вздохнул и забрал деньги назад. И пошел спать, чтобы среди ночи вскочить и, еще неходясь во сне, натянуть форму. В лунной ночи страшно выла сирена.

Неизвестно, сколько десятилетий простоял лес, обступивший многочисленные озера. Я чувствовал его темную мудрость, вдыхал горький запах плесени. Лес был стар, может быть, еще старше, чем озера. Нет зрелища прекраснее! Не зря прозвали Финляндию Страной Тысячи Озер - здесь везде вода. И сейчас, схватившись льдом, она сияет голубым в свете Луны. И стоит черный лес... Зрелище зачаровывает тебя, ты даже перестаешь ощущать холод и слышать вой ветра в ветвях. И вой сирены за спиной. Надо разузнать... Я повернулся и побежал. Вой приближался, вот уже проступил сквозь шум стрекот оружия. Глупые они, люди. Понацепляли на себя железяк... И как оно им тело не режет, это железо? Наверное, до того тела огрубели, что уже ни железо, ни кожаные ремни не причиняют им боли. Может, это и хорошо. Только не могу я смотреть, как моих братьев и сестер, моих соседей растягивают на ремни! И как мой дом рушится под тяжким железом. Пусть люди дерутся, мы не при чем! Эх, а все таки жалко их. Забавные они, смешно на них глядеть. Так смотришь на муравья, и диву даешься, с каким упорством тащит он эту былинку, все в общую кучу. И слаженно ведь работают, черти! Прямо как люди. Только муравьи не дерутся, им не к чему. Они строят свой дом, а потом несут туда еду. И странно, почему люди до сих пор живут в бесконечной грызне - кому от этого хорошо? Я присел на корточки у старого пня на пригорке и сверху наблюдал за происходящим у заставы. Одних было десять, даже чуть больше - двенадцать, других всего трое, но вооружены они были лучше. Толк в оружии я знаю, сколько уж воюют, а я смотрю. Наверное, дай мне автомат в руки и я стрелять смогу... Нет, шерсть все же мешать будет, да и рука у меня побольше. Впрочем, смотреть в этот раз не на что - тех троих быстро утихомирили. Они, наверное, и забрели сюда так, разведать. Разведчики... Глупые они, люди. Зачем идти, если можно лес попросить, чтобы он посмотрел и рассказал? Да куда им... Пограничники отошли, на белом снегу четко отпечатались три распростертые фигуры. Было бы лето, их бы закопали и, может, даже кресты поставили. Но никому не хочется долбить мерзлую землю, когда от усталости подкашиваются ноги. Хотя, утром их могут и закопать. Я вернулся в лес, направился к своей берлоге. В корнях вырыл я себе нору. Хорошую нору, просторную и сухую, что самое главное, ибо в сырости разве что черви да змеи живут. Низшие существа. Гады, одним словом. Там у меня припасено мясо - большой кусок, еще со вчерашней охоты. Охота - дело святое. Она всегда была, есть и будет. Без нее нельзя. Но только тогда она охота, когда ради пропитания убиваешь, а не как люди - ради забавы. Мясо, правда, промороженное до самой сердцевины, но это не беда. Разогреем. Было бы что греть, а то спать на голодный желудок охоты мало. Вчерашняя добыча лежала там, куда я ее спрятал, но рядом, на держащейся только на морозе, коряге сидел Медведь. Дела - Медведь зимой! - Здравствуй, Леший, - проворчал он. Меня здесь все называют Лешим, хотя имя это пошло от людей. Наверняка, от слова "лихой", что означает "плохой" либо "дикий". Я себя таким никогда не считал. - Здравствуй, - отозвался я, кося взглядом на дерновый холмик. Что, Медведь, наверное, мясо мое тебе приснилось? Мясо и впрямь хорошее, жирное, только вот я зимой не сплю и мне каждый день есть надо. - Да нет, Леший, мясо твое мне ни к чему. Люди берлогу мою разворотили. Вот это да! Гнев на ощупь горячий, а так - душный, липкий. Именно такой гнев захлестнул меня сейчас, но я отмел его. Не нужен он мне сейчас, надобности в нем нет. - Как?! - Машинами. Там целая дорога через лес - все они своими машинами. Хорошо, хоть живой остался - не так-то оно легко медведю зимой просыпаться. Наш сон впятеро крепче обычного, так сходу и не вскочишь. А тут рушится все, коряги падают, земля сыплется. Ничего не соображу, ноги сами вынесли, а уж потом очнулся. Да как поглядел, так и сел - все, нету дома! И только два длинных следа от машин по снегу... - Ну и что, ко мне хочешь? - Да на кой мне твоя нора?! Ты, Леший, вроде и с нами всю жизнь, и сам - вон - весь шерстью поросший, хотя и фигура у тебя человечья, а как сморозишь чего... Не знаешь разве, что медведь однажды только заснуть может, коль разбудишь - все. Так что, берлога мне твоя разве что укрыться, чтоб на снегу не сидеть. А? А хочу я, чтоб ты разобрался-то. Понял? - Понял, - кивнул я. Конечно, понял, что ж тут непонятного показать, кто в лесу хозяин и что никому не дозволено ибо мы не. Так-то. Только вот... В былые времена все проще было, когда и люди даже если и были чем вооружены, так мечами либо ножами. А сейчас? Куда ж против эдакой махины попрешь?.. Медведь выжидающе смотрел на меня, усевшись в сугроб. Человек удивился бы или рассмеялся, увидев зверя, сидящего вот так, сложив передние лапы. Эх... - Ну что ж, поможем... попробую, - поправился я, - потому что обещать ничего не могу: времена нынче не те. Медведь кивнул и опустил глаза: он и сам знал, что не те. В былые времена кто бы осмелился потревожить... можно сказать, ворваться во владения зимнего леса? Отродясь такого не было! А чтобы зверя к тому же... Те же соседи наши, славяне, которые и дали мне имя Леший, вообще медведя почитали за священного зверя, воплощение ихнего бога Велеса... И именно поэтому я стал... стал бояться людей. Мне стыдно признаться в этом, но ничего не поделаешь. Кто перестал верить, того не испугаешь одними словами. Кто жаждет знать или, того хуже, мнит себя всесильным, с тем разговаривать бесполезно. Нет, я ничего не имею против знания, но... я против фанатичности и слепоты на пути к этому знанию. Но что-то все же шевельнулось внутри и потеплело даже значит, не совсем еще рассохся, не полностью истончал. И это придало мне сил. Прыжками, от дерева к дереву, я направился к пограничной заставе.