Страница 23 из 25
Другой французский физик (в области гидро-, термо– и электродинамики), философ и историк науки П. Дюэм, занимавший позицию, близкую конвенционализму А. Пуанкаре, считал, что физическая теория – это конвенционально принимаемая математическая система, которая обеспечивает только вычисления и предсказания. В общем такой взгляд на физическую теорию был близок махистскому принципу экономии мышления.
Третьим младшим братом по духу был инструментализм (разновидность прагматизма) Дьюи. Для инструментализма в редакции Дьюи логические понятия, идеи, научные законы и теории лишь инструменты, орудия, «ключи к ситуации», «планы действия». Инструментализм рассматривал истину в чисто функциональном плане как нечто «обеспечивающее успех в данной ситуации». Исходя из понятия «ситуация» и выделяя в качестве главных ее моментов «организм» (животное, человек, общество) и «среду», инструментализм считает основной проблемой отношение «организма» к «среде», поскольку с точки зрения инструментализма свойства среды производны вследствие воздействия «организма» на «среду». «Организм» здесь рассматривается как нечто первичное. Познание, по Дьюи, – орудие, инструмент приспособления человека к противостоящей ему среде. Мерило истинности теории или гипотезы – ее практическая эффективность в ситуации, данной в опыте.
Более тесно связанной с физикой вообще, а с эйнштейновской теорией относительности особенно была бриджменовская интерпретация инструментализма. П. У. Бриджмен, ориентируясь на способ, каким Эйнштейн установил основные понятия СТО, утверждал, что значения физических понятий должны определяться совокупностью экспериментальных операций, главным образом операциями измерения. Он полагал, что если проблемная ситуация успешно решена, то предложенная гипотеза или теория должна считаться истиной, а возникшая новая, теперь уже конкретная ситуация, сменившая сомнительную или проблемную, приобретает статус реальности. Следовательно, процесс познания изменяет познаваемый предмет, даже если и не создает его – характерная черта, общая дня всего второго позитивизма.
На фоне постпозитивистской критики было естественным возрождение чисто конструктивистского направления, которое провозглашал С. ван Фраассен в своем «конструктивном эмпиризме». Он утверждал, что научная деятельность скорее конструирование, чем открытие. Цель науки – дать теории, которые эмпирически адекватны; принятие теории включает как веру только то, что она эмпирически адекватна. Под «эмпирической адекватностью» имеется в виду совпадение эмпирических проявлений теоретической модели явления и самого явления. Свою позицию он противопоставляет позиции «реалистического эмпиризма» («научного реализма»), утверждающего, что картина мира, которую наука дает нам, является истинной, верной в своих деталях, и сущности, постулируемые в науке, действительно существуют: наука продвигается с помощью открытий, а не изобретений. Цель науки – дать нам истинную картину того, как выглядит мир; и принятие научной теории включает веру в то, что это есть истина.
Возвращаясь к построенной выше схеме, делящей философские концепции на рационализм и эмпиризм, с одной стороны, и «реализм» и «конструктивизм» – с другой, логично предположить, что наряду с рассматриваемыми Ван Фраассеном «конструктивным эмпиризмом» и «реалистическим эмпиризмом» существуют «конструктивный рационализм» и «реалистический рационализм».
Неопозитивисты продолжили эмпиристскую линию махизма: они искали основу знания в непосредственно воспринимаемом, в sense data. Но они преодолевали психологизм и натурализм махизма. Структуру научного знания неопозитивисты рассматривали с точки зрения аппарата и исчислений математической логики. Логические позитивисты приняли другую, родственную махизму, трактовку, которую они заимствовали у раннего Рассела: что если атомарные факты должны быть познаваемы вообще, то, по крайней мере, некоторые из них должны быть познаваемы без обращения к выводу. Атомарные факты, которые мы познаем таким путем, являются фактами чувственного восприятия. Следовательно, «атомарные предложения» рассматриваются как «реальные атомы» знания, и все знание в конечном счете сводится к совокупности элементарных чувственно проверяемых утверждений. Отсюда эмпирико-чувственный способ верификации утверждений и лозунг Шлика: значение
предложения есть метод его верификации. Из тезиса о сводимости значения высказывания к его эмпирическим условиям истинности следует, что утверждение о мире, не подлежащее эмпирической проверке, лишено познавательного значения.
В рамках логического позитивизма (неопозитивизма) происходит быстрое усложнение теоретико-познавательных конструкций за счет введения математической логики и все более тонкой и рафинированной работы с ним. В результате на новом витке повторяется описанная Махом ситуация отрыва философии науки (в основе которой теперь лежит логика, а не метафизика) от сообщества ученых. «Домашней философией» для последних становятся опять первый и второй позитивизм, а для большинства – замешанный на реализме французского материализма XVIII в. физикализм, отличающийся от лапласовского включением концепций поля, квантов и вероятности.
Fin de siecle
В истории Европы в интересующем нас периоде достаточно четко выделяется ряд характерных рубежей. Это рубеж середины века, обозначенный революцией 1848 г.; период кризиса «fin de siecle» («конца века»), нижняя граница которого выделяется в одних областях культуры довольно резко 1890-ми годами, а других – менее резко, захватывая всю последнюю треть XIX в. Далее – период сомнений, метаний, мрачных предчувствий более или менее совпадает с 1914 г. – началом Первой мировой войны – принципиальным рубежом в истории Европы, обозначающим окончание «предродовых схваток» и вступление Европы в полосу войн и революций в социально-политической сфере и революционного бурления гениальных идей в литературе, искусстве, философии, науке и инженерной мысли, продолжавшуюся до середины XX в.
В бурлящем котле революций 1910—1920-х гг. рождаются новые зерна-идеи, логичный рост которых определяет развитие в следующие 30–50 лет.
Воцарение Сталина и Гитлера и атмосфера «восстания масс», описанная Ортегой-и-Гассетом, так же как и Вторая мировая война и ее итог, – логические результаты эпохи войн и революций 10—20-х гг.
Во всех областях культуры, включая науку, шла в основном планомерная разработка гениальных начинаний предыдущего периода. Существенные изменения произошли в технике, развитие которой стимулировали мировые войны.
К середине XX в. рассматриваемый нами период заканчивается, Европа и мир вступают в новый период (эпоху, фазу). Обозначенные этапы четко проявляются в социально-политической сфере, в литературе и искусстве, в философии, инженерной мысли и науке.
В середине XIX в. происходит раскол между элитой художественной и научно-технической, с одной стороны, и управленческой – с другой.
Революция 1848 г. – поворотная точка. В пароксизме «социального романтизма» писатели и интеллектуалы бросались в политику и действительно участвовали в революции, которая охватила Европу от Парижа до Рима, Вены и Берлина. Результат этих идеалистических усилий был столь разочаровывающим, что поколение поэтов отдалилось от политических реалий. Искусство стало убежищем от общества, в котором доминировали грубые люди и грубые мотивы. Ж. Гонкур не был любителем демократии и социализма, но о режиме Наполеона III писал как о новом варварстве, о том, что старая аристократия умерла или умирала и на смену ей пришла грубая и бескультурная буржуазия. Реакция 1848 г. образовала пропасть между двумя Франциями – прежней Францией Бальзака и Стендаля и мельчающей и вырождающейся новой. Но, с другой стороны, 1850-е и 1860-е годы были во многом прогрессивным периодом. В эти годы Европа достигла наибольшей экономической стабильности. Бонапартистская империя, презираемая эстетами, построила широкие бульвары, водопровод и канализацию.