Страница 114 из 215
_______________
* Маленькая Англия.
Мрачное ущелье как бы вытолкнуло омнибус на Трафальгарский сквер. Тут уж не усидишь. Скорее, скорее вниз - на серую брусчатку, до блеска отшлифованную подошвами ботинок трудового люда, побывавшего здесь в часы митингов. Теперь на площади тихо. Из-за непогожей весны еще не плескались струи фонтанов. Никто из митинговщиков еще не взбирался на загривки бронзовых львов у колонны Нельсона. И на всей площади только две сердобольные старушки рассыпали из бумажных пакетов крупу для голубей.
За сквером вздымался торжественный портал Национальной галереи с ребристыми колоннами, впервые придуманными древними эллинами. А перед парадной лестницей, неловко поджав ноги, сидели на тротуаре давно не бритые, одетые в лохмотья мужчины с воспаленными веками и глазами, полными безнадежности. На гладкой, как грифельная доска, асфальтовой поверхности они цветными мелками небесталанно набрасывали мордочки собак да кошек. Кто закончил, тот рядом с рисунком клал кепчонку или берет и в ожидании присаживался на ступеньку. С обеих сторон рисунков дощечки с надписями: "Просим не топтать. Картины - наша собственность".
- Ужасно! - вырвалось у Владимира Ильича. - Какая горькая ирония! К вечеру прохожие все равно затопчут. Эфемерную собственность унесут на подошвах ботинок.
- Завтра художники нарисуют снова...
- И это в богатейшей столице богатейшей Британской империи!
Любители живописи, спешившие в Национальную галерею, даже не приостанавливались возле рисунков на тротуаре, и редко кто бросал медную монетку с профилем сытой и самодовольной королевы Виктории (с профилем Эдуарда VII еще не успели отчеканить) на одной стороне и Владычицей морей на другой.
- Лондонцы уже привыкли к таким контрастам, - Алексеев кивнул головой на уличных художников.
- Привыкли? Пожалуй, только те, у кого рыбья кровь...
Голуби, склевав зерно, взлетали на крыши окрестных домов, садились и на бронзовую, от времени позеленевшую фигуру Нельсона. С пятидесятиметровой высоты адмирал равнодушно смотрел поверх города в туманную даль. Над ним нависали аспидные тучи.
В полдень пришли на крошечную площадь Кларкенвилльгрин, приостановились напротив типографии газеты "Джастис". Неказистый и довольно старый двухэтажный дом был стиснут узенькими трехэтажными.
- Вверху наборный цех, - Алексеев указал на пять окон с частыми крестовинами рам, - внизу - печатный. - И с журналистской осведомленностью добавил: - Строили дом для детского приюта. Для подкидышей и сирот. А позднее в нем, говорят, располагался клуб радикалов с небольшой кофейней.
Позади типографии воткнулась в тучи четырехгранная колокольня с черным циферблатом. Медные стрелки показывали четверть первого. Входить еще рано - редактор, несомненно, все еще занят вторым завтраком.
Несколько раз прошли мимо дома. Когда время ленча миновало, поднялись на второй этаж и постучались в дверь редакторского кабинета.
Квелч, приветливый, по-спортсменски подтянутый, поднялся навстречу; здороваясь, извинился за тесноту. Комната малюсенькая, с единственным окном, за которым чернела глухая стена соседнего здания. Полка с книгами, над ней портрет Маркса. Письменный стол, простенькое кресло с гнутой спинкой да стул для посетителя. Для второго стула места не было.
Разговаривали стоя. Квелч, еще раз извинившись за тесноту, стал расспрашивать о рабочем движении в России, о тюрьмах и каторжных централах, о бесчисленных опасностях, подстерегавших транспортеров "Искры" на каждом шагу. Владимир Ильич попробовал отвечать по-английски, но из-за его ломаного и порой неточного произношения Квелч многого не понимал, часто переспрашивал. Даже помощь Алексеева не облегчала беседы. И они перешли на французский, которому маленького Володю еще задолго до гимназии учила мать. Теперь он отвечал без запинок, живо и горячо, с подробностями, неизвестными на Западе, и вскоре заметил огоньки в глазах собеседника. А когда упомянул о демонстрациях у Казанского собора, где когда-то выступал молодой Плеханов, Квелч вскинул голову и широко улыбнулся.
- О-о, Плеханов! Мне о нем много рассказывала Вера Засулич, которую, я помню, Энгельс именовал героической гражданкой.
- Вы так близко знали Фридриха Энгельса?
- Да, мне выпало такое счастье. Я оказывал нашему учителю известное содействие в публикации трудов его гениального друга. Между прочим, сам Карл Маркс когда-то выступал в этом доме*.
_______________
* Теперь на фронтоне здания написано: "Дом Маркса. Марксистская мемориальная библиотека".
- Вот как! Весьма примечательно!
- Фридрих свободно читал по-русски. Ваш язык ему нравился. Плеханова он высоко ценил, называл запросто Георгием, а Засулич - Верой.
- Она скоро приедет сюда. Как соредактор нашей газеты.
- Приятно слышать. Буду рад встрече.
Тут Владимир Ильич и напомнил об их общей просьбе. Хотя Квелч ждал этого вопроса, но не мог скрыть короткой задумчивости; пощипывая ус, заговорил поблекшим голосом:
- Мы с большим бы удовольствием... Но есть немало затруднений. Пожал плечами. - Не знаю, удастся ли их преодолеть. Видите, как мы ютимся. А вам, редактору, я понимаю, нужен уголок для чтения корректуры.
- Мы были бы весьма признательны.
- Наша теснота не главное затруднение. А вот шрифт... У нас русского нет.
- В Лондоне да не найти нужного шрифта! - не сдержал удивления Алексеев. - Вы, насколько я знаю, бывший наборщик. Спросите у старых коллег.
- Допустим, мы нашли бы шрифт...
- А о русском наборщике наша забота, - поспешил заверить Ленин. Приедет из Женевы.
- Ну, если так... Наши печатники пойдут навстречу. И все же потребуется некоторое время...
Ленин, поблагодарив, спросил, когда они могут рассчитывать на новую встречу. Квелч назвал день и проводил гостей до лестницы.
- Английская неторопливость! - сказал Владимир Ильич, когда вышли на улицу. - Все обдумать, все взвесить... Но надежда, мне кажется, есть.
Погода резко ухудшилась. Набухшие тучи уже задевали за каминные трубы. Опять запахло дымом, смешанным с сыростью, и дышать стало тяжелее.