Страница 113 из 215
"Вот они, ужасные лондонские контрасты!" Владимир Ильич положил монетку в шляпу музыканта.
А Надя ждет... Больше он нигде не будет задерживаться. И дом уже недалеко.
У двери осталась единственная бутылка с молоком. Пинта на двоих. Не богато. Но ведь брэкфест и не должен быть обильным...
Еще не успев перешагнуть порог, сказал:
- Извини, Надюша, за невольную задержку. Держи наш первый лондонский завтрак. И, знаешь, мы с тобой уже имеем кредит... у молочника!
- Вижу, прогулка была приятной. У тебя щеки порозовели.
- Природа как бы извинилась за вчерашнюю непогодицу, за мразь, как ты сказала. - Снял шляпу, скинул пальто, отнес на вешалку. - А впечатления разные. От приятных до ужасных. Сначала порадовал свежий воздух, веселый молочник, видать, хороший парень.
Владимир начал с той же оживленностью рассказывать про "сэндвич", про флейтиста на перекрестке улиц, но Надежда перебила:
- Садись за стол. Молоко хорошее. И булочки свежие.
- Да, на каждом шагу вопиющие контрасты! А молочник мне определенно понравился. Жаль, что я не знаю слов его веселой песенки. Ничего. В субботу, когда он придет за деньгами, обязательно расспросим. Что поет простой народ, полезно знать. Даже необходимо. И при первой же возможности поедем в пролетарский район. Быть может, удастся побывать на рабочих собраниях.
3
Вскоре после брэкфеста пришел Алексеев. Письмами опять не порадовал, но зато принес еженедельную социал-демократическую газету "Джастис"*.
_______________
* "Справедливость".
- Свежий номер? Вот спасибо!
Владимир Ильич знал, что "Джастис" издается около двух десятилетий, что ее давно редактирует Гарри Квелч, известный в стране публицист и оратор. Сейчас, перелистывая газету, приятно пахнущую типографской краской, Ленин обращал внимание не столько на содержание статей и заметок (внимательно прочтет позднее), сколько на шрифты и мастерство печатников:
- Пожалуй, не уступают немцам. Даже нонпарель читается легко. Дело за тончайшей бумагой. - Положил газету на стол и опустил на нее ладонь. Здешние номера "Искры" ничем не должны отличаться от мюнхенских. Пусть жандармы думают: печатаем в той же типографии.
Алексеев принялся рассказывать о своем впечатлении от газеты Квелча. Тон у нее оптимистический. Порой даже отрываются от действительности. Не так давно прочел этакие бравые строки: социалистическая революция близка!
- В Англии?
- Там сказано в общем плане...
- В общем?! А революцию, как известно, порождают конкретные явления классовой борьбы в конкретной стране. Об Англии я пока не берусь говорить, а что касается России, сомнений нет и быть не может - революция близка! Да, да, она уже у порога. И ваша ирония - "бравые строки" - напрасна. Я не удивился бы, если бы услышал это от человека, который был принужден лет двадцать прожить здесь, в эмиграции, и оторвался от нашего российского рабочего движения. Но вы-то не могли забыть. Всего лишь два года здесь. Хотя что же я говорю? Именно за эти два года революционное движение нарастало с каждым днем, с каждым часом. Это вы могли почувствовать по нашей "Искре".
- Не всегда видел ее. Далеко не каждый номер...
- Это наша оплошность. Извините. Мы главное внимание обращали на доставку "Искры" в Россию, во все ее уголки.
Владимир Ильич встал, коснулся рукой плеча собеседника.
- Нам, Николай Александрович, ждать уже недолго.
- Доживем?
- Безусловно. Я ни капельки не сомневаюсь. Мы вот этими руками примемся за перестройку мира. Разрушить старое - это полдела, главное создать новое. И мы не выжидаем. Мы вместе с рабочими подкидываем дрова в костер.
- Да и я не в стороне. Я понимаю... Верю...
- Вот и хорошо, что мы понимаем друг друга. А теперь... - Владимир Ильич достал часы. - К Квелчу, правда, еще рано...
- А мы пока что посмотрим город. Поездим.
- Вот об этом я как раз и хотел вас попросить. Будьте моим чичероне.
На улице подождали омнибус, пестрый от рекламы. Его везла рысцой пара дюжих вороных с коротко подстриженными хвостами.
Внизу на боковых скамьях свободных мест не оказалось. Алексеев и Ульянов по узенькой лестнице поднялись на империал. И не пожалели: сверху можно смотреть во все стороны.
Через какое-то время выехали на парадно-богатую Оксфорд-стрит. Навстречу омнибусу один за другим мчались молодые всадники в белых замшевых брюках, в нарядных куртках и блестящих цилиндрах. У каждого модные бакенбарды, в руке желтоватый стек. Денди спешили на прогулку в Гайд-парк.
Омнибус плавно покачивался. В глазах рябило от витрин: шляпы, галстуки, перчатки, яркие платки, разноцветные туфли, атласные бюстгальтеры, золотые серьги с каменьями, браслеты, ожерелья, диадемы, белые, как морская пена, платья для невест... Роскошные манекены заманчиво протягивали руки, будто уговаривали: купите все, что на меня надето.
Но вскоре навязчивая роскошь уступила место строгой деловитости. Исчезли жилые и торговые дома. Улицы, стиснутые черными громадинами, напоминали ущелья, и Владимир Ильич понял, что они въехали в могущественный и всевластный Сити - город в городе. Не видно ни одной женщины. Только мужчины. У каждого портфель из крокодиловой кожи. Возле подъездов кареты с вензелями, лакированные коляски с кучерами, похожими на шкиперов. Бородатые, как апостолы, швейцары, поблескивая галунами ливрей, услужливо открывали дубовые двери. Медные пластины вывесок начищены до блеска: направо - банк, налево - банк, позади - банк, впереди - банк.
В Сити нет ни отелей, ни театров. Ничто не должно мешать считать деньги. Ничто не должно отвлекать от паутины, которую плетут здесь и через моря и океаны раскидывают по всем материкам. Колоссальная империя, над которой, видите ли, никогда не заходит солнце. Пятая часть суши на планете - собственность английской короны, четвертая часть человечества подданные короля. Преимущественно колониальные рабы. По десятку на обитателя метрополии. Но раб перестанет тянуть ярмо. В прошлом году кончилась "эра королевы Виктории". И эре империализма придет конец. Карта кичливой Британской империи сузится до little England*. И солнцу укоротится путь в десятки раз: будет всходить из Ла-Манша, скрываться в Атлантике.