Газетчик

Непонятно, как Пшеницыну это удавалось, но он всегда выглядел, как представитель власти и закона. Даже когда пил пиво в пятницу вечером в баре «Улыбка» на берегу реки. Или когда копал грядки. Или когда чинил машину. Или когда перелезал через забор жилого дома на улице Подгорной.

Пшеницын спрыгнул с забора и подошел к дому. Он посмотрел в окно комнаты, приложив ладони к лицу, чтобы не отсвечивало.

– Мать моя женщина, – негромко сказал он и перешел к соседнему окну. Заглянул в него и ничего не сказал. Обошел дом и без стука вошел внутрь.

Его глазам открылась следующая картина: стол был заставлен пустыми бутылками, немытой посудой и завален всякими объедками и огрызками. Рядом лежал опрокинутый стул, а под стулом лежал мужчина в белой рубашке. Рубашка была испачкана кровью, голова мужчины была в крови, и пол вокруг него тоже был залит кровью.

Перед ним стоял на коленях другой мужчина. Он был лохмат, усат и одет в тельняшку с длинными рукавами. Он обнимал себя за плечи и раскачивался из стороны в сторону. Мужчину в тельняшке Пшеницын знал. Это был Валера Шаврин, бездельник, вор и пропойца. Пшеницын подошел к нему ближе. Шафрин поднял глаза на Пшеницына и тихонько зашипел.

– Тихо, тихо, – успокоил его Пшеницын, – сиди где сидишь.

Он медленно обошел Шаврина слева и через открытую дверь вышел в спальню. В спальне из мебели была только широкая двухспальная кровать, стоявшая у стены. Постельного белья на кровати не было, она была покрыта каким-то ворохом тряпья, среди которого можно было разглядеть, скажем, занавески. А поверх этого тряпья лежала голая женщина, бесстыдно раскинув ноги и руки во все стороны. Пшеницын встал над ней и несколько секунд стоял, наклонив голову и смотрел. На вид женщине было лет тридцать-тридцать пять и ее, наверное, можно было бы назвать даже симпатичной, если бы не следы многолетнего употребления некачественного алкоголя на ее лице.

Пшеницын подошел к ней ближе и, протянув руку вперед, потрогал ее грудь. Грудь была твердая и холодная.

– Понятно, – сказал Пшеницын и повернулся к двери. В дверях стоял Шаврин и улыбался.

– Я тебе сказал где сидеть? – спросил Пшеницын, – вернулся на место, живо.

– Я за Любку любого порву, – сказал Шаврин.

Пшеницын взялся за край занавески, выдернул ее из-под лежащей женщины и накрыл ее сверху. Это было не по инструкции, но Пшеницыну сейчас было наплевать на инструкции.

– Ты кто, – сказал Шаврин. Пшеницын подошел к нему и толкнул его в плечо.

– Пошел, давай, – сказал он.

– Сам пошел! – заорал Шаврин и взмахнул рукой. Пшеницын увидел в его руке большой кухонный нож. Он легко перехватил руку с ножом, пару раз стукнул ее о дверной косяк, пальцы Шаврина разжались, нож упал и воткнулся прямо в босую ногу Шаврина. Шаврин заорал, оттолкнул Пшеницына и кинулся к окну.

– Стоять! – крикнул Пшеницын, но Шаврин с разбега нырнул в окно. Стекло с грохотом разлетелось и Шаврин застрял в окне. Его передняя часть туловища оказалась на улице, а ноги остались в комнате.

– Замечательно, – сказал Пшеницын, – просто замечательно.

Пшеницын отвез истекающего кровью Шаврина в районную больницу, а сам поехал в райотдел. Райотдел размещался в большом трехэтажном кирпичном здании на берегу реки. Рядом стоял небольшой деревянный домик – здесь размещался райотдел до восемьдесят шестого года. Говорят, что это было первое здание, построенное в Шиченге в 1936-м году, когда район отделили от Архангельской области и сделали самостоятельной административной единицей. Здание это было примечательно тем, что в конце семидесятых из него сбежали трое заключенных, отбывавших 15 суток. Они ухитрились прорыть тоннель до реки. Конечно, их сразу поймали и добавили всем по два года за побег. И после этого решили построить новое здание, со стальными решетками на окнах и бетонными полами. Отсюда так просто не сбежишь.

– Тебя Соловьев искал, – сказал Пшеницыну дежурный на входе.

– Он еще у себя?

– Вроде да.

Пшеницын поднялся на второй этаж и, пройдя через пустую приемную, вошел в кабинет начальника райотдела Геннадия Сергеевича Соловьева. Кабинет был просторный, в три окна, выходивших на площадь перед универмагом.

– Разрешите?

Соловьев сидел за столом и читал какое-то письмо. Когда вошел Пшеницын, он бросил на него короткий взгляд, неопределенно махнул ему рукой и вернулся к письму.

Пшеницын встал у двери.

– Присядь, не маячь – сказал Соловьев. Пшеницын сел на стул у окна.

Полковник Соловьев был седой, как лунь, хотя ему было совсем немного за пятьдесят. На первый взгляд это был очень спокойный, тихий и осторожный человек. Но это впечатление было обманчивым. Пшеницын знал, что полковник умеет быть разным, и бывают у него настроения, в которые лучше держаться от него подальше. Сейчас было именно такое настроение.

Соловьев дочитал бумагу и отложил ее в сторону.

– Что там на Подгорной случилось? – спросил он, не глядя на Пшеницына. Он смотрел прямо перед собой, погруженный в свои мысли.

– Значит, что там случилось. Докладываю, – начал Пшеницын, – Валерий Шаврин, неработающий, тридцать шесть лет, вместе со своей женой Любовью, возраст тридцать два года, продавщицей ОРСовского магазина, и неустановленным мужчиной примерно сорока лет выпивали на квартире Шавриных по адресу улица Подгорная, дом шесть. Дальше произошло, вероятно, следующее. Шаврин выпил лишнего и заснул. После чего гость поимел его жену. То ли в процессе, то ли после этого Любовь Шаврина скончалась.

– Причина смерти?

– Нужно ждать вскрытия. Видимых повреждений тела нет. Предварительно – алкогольная интоксикация. Затем Шаврин проснулся и нанес гостю один или несколько ударов тяжелым предметом, предположительно, стулом. В результате гость скончался.

– Это тебе Шаврин рассказал?

– Он пока не очень может говорить.

– А что такое? Что он, пьяный, что ли?

– И это тоже.

– Что это значит? Где он сейчас? В допросной?

Пшеницын вздохнул.

– В больнице.

– Что случилось? Ты что?.. Ты его?..

– Нет, что вы! Я его пальцем не тронул! – Пшеницын решил не упоминать про нож, – Шаврин пытался удрать с места происшествия через окно. Ну и… неудачно там все получилось. Порезался слегонца.

Соловьев пожевал губами и передвинул через стол письмо, которое только что читал.

– Прочти.

Пшеницын встал, подошел к столу, наклонился, нависая над столом и, не прикасаясь к листу, прочитал то, что на нем написано. Это было не письмо, а заявление.

– Прочитал? – спросил Соловьев.

– Так точно.

– Что думаешь?

Пшеницын пожал плечами.

– Сложно сказать. Трасса рядом. Если с трассы кто, тогда искать бесполезно.

– Займись.

– А как же Шаврин?

Соловьев поморщился.

– Что Шаврин? Скажи Кустову, пусть съездит в больницу и заберет его.

– А раскрытие кому? – в голосе Пшеницына зазвучали обиженные нотки, но он ничего не мог с собой поделать.

– Тебе, тебе раскрытие, – усмехнулся Соловьев, – давай, не тормози, займись девчонкой. В таких делах обычно первые несколько часов – решающие.

– Слушаюсь, – сказал Пшеницын, – разрешите идти?

– Иди.

Пшеницын вышел из кабинета.

Глава 6

Белая «Нива» ехала по трассе «Москва-Архангельск». За рулем сидел журналист областной газеты «Русский Север» Андрей Розанов. Его правая рука лежала на руле, а в левой он держал сигарету «Мальборо лайт», которой он время от времени затягивался.

Розанов неплохо заработал на только что прошедших президентских выборах. Вместе с несколькими лучшими областными журналистами его пригласили в штаб поддержки Бориса Ельцина и он несколько месяцев сидел в небольшом кабинете на первом этаже областной администрации и писал пресс-релизы для районных газет.

Розанов был совершенно убежден в том, что он делает очень важное и нужное для страны дело. Его совершенно не смущало то, что время от времени ему приходилось нарушать закон. Например, когда его просили передать конверты с деньгами представителям других СМИ. Розанов принял это задание, как само собой разумеющееся. И очень удивился, когда один пожилой редактор из довольно консервативной газеты, вдруг начал упираться.