Сифилис

Прыщики вокруг лба подсохли, но совершенно не готовились к смерти, а как-то затаились. Кожа на теле принципиально изменилась по оттенку, и поры чудовищно разверзлись.

Лариса Васильевна еще не потеряла веру в нормальную медицину и поэтому решила обратиться в районную поликлинику по месту жительства. Только скрыв лицо платком, она отважилась показаться на улицу.

Она терпеливо высидела очередь на флюорографию. Ветеранам и старухам, казалось, не будет конца. Наконец и ее пригласили зайти. Толстая докторша, даже не повернувшись к Ларисе Васильевне, сказала, чтоб та разделась до пояса и зашла в кабинку.

- Вдохните,- скомандовала докторша.

Лариса Васильевна набрала полную грудь воздуха и через несколько секунд выдохнула жуткой тухлятиной. Задыхаясь от собственного зловония, она выскочила из кабинки. Докторша, присев за стол, уже что-то строчила в ее карточке. Как и все покладистые пациенты, Лариса Васильевна с деланной бодростью поинтересовалась:

- Ну, как там у меня дела?

- Совсем сгнила от сифилиса, матушка! - неожиданно мужским голосом произнесла докторша, обернувшись к Ларисе Васильевне, а потом зловеще расхохоталась.

Лариса Васильевна кинулась вон из поликлиники.

*

Недуг тем временем прогрессировал. К вечеру усилился рост волос над верхней губой и на подбородке, волосы были седые и жесткие, брови же и ресницы, наоборот, облысели.

Прежде чем спустить воду, Лариса Васильевна заглянула в унитаз, и то, что она увидела, окончательно деморализовало ее в унитазе плавала матка, плавничками трепыхались обрывки подгнивших тканей.

Ночью Лариса Васильевна часто вставала с постели, проверяла замки, бродила из угла в угол, тоскливо повторяя:

- Горе, горе...

*

Молодой врач Николай Георгиевич Прущ делился скабрезным анекдотом. Практикантка готовилась рассмеяться, Прущ перешел на интимный шепот. Практикантка залилась дурацким журавлиным смехом, нянька, убиравшая неподалеку, грюкнула ведром и распластала на полу чавкающую ветошь.

Прущ расцвел и, рассказывая следующий анекдот, прикидывал, как убедить практикантку в необходимости совместного распития кофе, хотя бы на людях; о событиях, происходящих без свидетелей, он пока не задумывался.

Какая-то женщина явно намеревалась юркнуть в подвал.

- Куда вы? - остановил ее Прущ. - Там ничего интересного нет.

- Я уже была там... - В тембре женщины преобладал носовой призвук. Гуммозные поражения захватывали хрящевые и костные ткани черепа больной.

"А говорят еще, что у нас не встретишь образчик с третичным периодом", - с удивлением отметил Прущ, а вслух спросил:

- Вы к кому? Я имею в виду, кто ваш лечащий врач?

- У меня нет лечащего врача, я больна всего две недели...

- Вы у нас впервые? - продолжал допытываться Прущ.

- Меня принимал и осматривал доктор Борзов, - ответила женщина.

Нянька с грохотом уронила ведро. Больная вздрогнула и тревожно оглянулась.

- Мне нужно найти доктора Борзова!

- Если я вам сообщу, что этот Борзов никогда не работал здесь... - Прущ всегда предпочитал говорить правду.

- Как же так?! - Взгляд женщины неприятно прыгал с Пруща на практикантку и обратно.

- Думаю, вам стоит обратиться ко мне, моя фамилия Прущ...

- Я помню! Кабинет номер девять, меня направляли к вам. Больная истерично разрыдалась.

"Ох, и намаюсь с ней", - подумал Прущ и учтиво улыбнулся.

- Вот и славно, жду вас завтра к восьми.

Женщина не уходила.

- Значит, нету Борзова в помине?! - спросила вдруг она, и такая россыпь отчаяния и злобы прозвучала в ее голосе, что бывалый Прущ почувствовал холодок в спине. Он взял себя в руки и вежливо подтвердил:

- Нет в помине.

*

- Она сумасшедшая, да, Николай Георгиевич? - с уважением к его спокойствию спросила практикантка.

- Прежде всего - это человек, и человек страждущий. Помочь ему - наш священный долг, - шутливо назидал Прущ. - Я одного не пойму: откуда такое запущенное состояние? - И еще, - Прущ скорчил страдальческое лицо, - не называй меня Николаем Георгиевичем! Отчество, как и лишний макияж, старит.

- Холосо, - прелестно сюсюкая, сказала практикантка. - А кто такой Борзов?

- Борзов? - Эрудированный Прущ усмехнулся. - На сленге специалистов начала века, "Борзов" - он же "сифилис" или "люэс". Как кому нравится...

*

Нянька догнала Ларису Васильевну.

- Подожди! - окликнула она. - Не поможет тебе Прущ, если с Борзовым повстречалась.

Нянька боязливо перекрестилась.

- Тебе в Лавру, к монахам ехать надо, у тебя колдун в животе, сожрет изнутри!

- Уже сожрал. - Лариса Васильевна робко потянулась к няньке. Та в ужасе отступила.

- Не подходи, Христа ради!

И Лариса Васильевна осеклась в своем порыве.

- В деревне Пустыри бабка живет, - сказала нянька, - к ней поезжай. Если успеешь, она колдуна молитвой вытравит!

Нянька подхватила ведро и опрометью понеслась в сестринскую - предупредить, чтоб не совались в подвал, что снова объявился Борзов.

*

Лариса Васильевна тряслась в маршрутном автобусике, горбатеньком, дребезжащем, как короб с гвоздями. Давно она не каталась в таких допотопных, ушедших из города в конце семидесятых, с журнальными картинками, вклеенными между окон, и миртовыми веночками на носатых компостерах, четырехколесных шкатулочках.

Вскоре город выветрился, запахло вспаханной землей. Лариса Васильевна разглядывала ветвящиеся от самых корней шелковицы, скачущие тополя, сквозь зелень - блестки кладбищенских крестов, одноногие дорожные указатели: первый - с названием деревеньки, а вскоре и второй - с тем же названием, перечеркнутым наискосок, точно дорога своей волей стирала деревеньку из памяти.

Вид женщин в вышитых бисером свитерах, мужчин в простецких коричневых или темно-синих пиджаках, детишек с цыганскими леденцами совершенно не докучал Ларисе Васильевне, а, наоборот, умиротворял.

Все же что-то разрушало эту пасторальную гармонию. Лариса Васильевна осторожно перемещала взгляд с одного пассажира на другого, пока внутренняя ее тревога не остановила выбор на некоем старичке. Из общей массы он ничем особенным не выделялся. Щупленький, он опирался на спеленутые черенки лопаты и грабелек.