Страница 24 из 30
— Что, опять твоя пришла? Ну, не лай, — он дернул пса тряпичное ухо. Градька не видел в рассветном тумане голубую волчицу, но знал, что это она. Ее стремительный промельк через кусты он видел всего лишь раз, хотя следы ее встречал каждый день. Крайний ноготь на левой задней лапе был вывернут насторону и оставлял на песке отпечаток серпа.
Вермут снова залаял. Когда солнце встало выше и прогнало туман, Градька понял причину: там вдали на холме стоял новый лес. Стоял, как вражеская рать, щетинясь пиками и копьями — от края и до края.
Градька присел возле Вермута, обхватил его левою рукой за шею, почесал ногтями грудину, между передних лап, поскреб за ушами и оттолкнул.
— Все верно, Верный. Пошли варить мухоморы.
Два десятков красивых молоденьких мухоморов он отобрал заранее и подвялил. Варить полчаса, первую воду слить, во вторую сначала добавить корня узика, потом слива с левого глаза мертвого ворона, потом еще несколько луговых травок, (которых пока еще не было), и печень краснопузой ящерицы, которая была, (хотя, может быть, и не печень). Очищать толченой пережженной костью. Отстаивать, вырыв ямку в земле, где-нибудь в погребе. Потом развести, пить глоточками. Но главное, не ложиться. Главное, чтобы голова была выше уровня сердца, иначе последнее может не выдержать. Поэтому нужен еще валерьянов корень. А выпив, нужно сидеть, или лучше всего ходить, зато потом можно проспать трое суток. Рецепт ветеринара-вепса, на старости лет признавшегося в своем родовом шаманстве. Местный полу-анекдотичный рецепт для проверки неверных жен. Один раз сработавший и один раз нет, из-за чего был суд и много шума. Градька забыл, как по-вепски «валерьянов корень». Но звучало как-то смешно.
Через пару часов он залез в подклет, вырыл там ямку, поставил в нее полбанки со снадобьем, прикрыл лопухом. Вылез и через кусты пошел к вертолету.
Вертолет лежал в кустах на боку, откинув в сторону бесколесные костыли шасси. Полу-оторванная дверца салона свисала вовнутрь, обнажая в борту овальный черный провал.
Градька теперь о многом жалел. И больше всего о тракторе. Стекла от него сейчас очень бы пригодились. У вертолета все стекла были полностью выбиты, сохранилось лишь несколько круглых иллюминаторов. Внутренностей тоже практически не было, двигатель раскурочен, приборная доска выдрана, но Градьку это волновало меньше всего. Ему нравилось, что вертолет дюралевый, нержавеющий и весь — готовое укрытие. Надолго ли — это сейчас волновало меньше. Будет ли в сутках двадцать четыре дня? Или в неделе — семь лет? Или за год пролетит целый век? Или все-таки? Ради этого «или все-таки» стоило пробовать. И Градька пробовал. Он всюду, в избе и около, собирал то, что не сразу бы поддалось распаду, тлену и ржави. Собирал кирпичи, искал стекло и пластмассу, медь, алюминий. Реквизировал капроновый шнур из Максимова рюкзака, да и сам рюкзак ему нравился тоже — из прочной синтетики, может пригодиться на тетиву.
Градька настилал в вертолете пол, подгоняя топором доски, когда Вермут снова залаял. Сквозь кусты пробиралась Дина.
— Ты здесь? Скорей! Он сошел с ума! Скорей! Ну, скорее же ты!
Она побежала вперед. Зимовка была пуста.
— Он только что был здесь! — кричала Дина. — Вот его сапоги и куртка. Максим Валерьянович! Максим Валерьянович!
Градька осмотрел весь дом, пробежался по чердаку, погрозил кулаком зеленому глазу притаившейся за стропилом рыси, пошарил в подклете. Максима не было.
Он нашелся на берегу, сидел у самой воды, с пустым, без снасти, удилищем меж колен, босиком, в одной линялой майке. Он тоже сильно зарос. И без того впавшие глаза провалились почти до затылка, лоб сжался в толщину сложенного веера.
В сухой ржавой банке ползали дождевые черви, пробуя по шершавым стенкам взобраться наверх, вытягивались, срывались. Максим их ел. Выуживал червяка за конец, споласкивал в воде, потом аккуратно, чтобы тот не сбежал, клал себе на язык и долго, прислушиваясь к себе, жевал. Трудно было сказать, получал ли он удовольствие. Глотая, он весь кривился и морщился. Потом сплевывал, зачерпывал ладонью воду, полоскал рот и фырр! — выфыркивал из себя воду, но опять доставал червя. Дина переломилась и отползла на карачках вглубь берега. Градька сел рядом.
— Горько? — спросил он, чуть помолчав.
— Вообще да. Но рыбам, понимаете, нравится.
Он сплюнул, стайка уклеек тут же бросилась на плевок. Расклевала, размолотила хвостами и разбежалась.
— Вот попробуйте, — предложил Максим, — Возьмите вот этого, самый крупный. На окуня. Угощайтесь, у меня еще много, я не обижусь. А хотите, сначала помойте. Я сам не люблю, когда на зубах земля.
Градька взял червяка за конец, опустил в воду, пополоскал и расцепил пальцы. Червяк извиваясь ушел в глубину.
— Жалко, — сказал Максим. — Хороший был… Одного могу еще дать, но, вы уж пожалуйста, держите крепче. Сразу видно, вы не рыбак. Нет, дайте я сам помою. Этот поменьше, но тоже хорош. Держите. На здоровье.
Градька сунул в рот червяка, прижал языком, поводил челюстями, будто жуя, набрал в рот побольше слюны, зажмурился и проглотил. Стараясь не суетиться, зачерпнул в ладони воды и пил, пока щекотливое шевеление не опустилось в желудок. Во рту стояла страшная горечь. Разве что не острая, а тупая.
Градька посмотрел на Максима.