Забытый - Москва

Из братьев наибольшие пыл и увлеченность проявлял Иван. В подвластном ему "конце" набралось три с половиной тысячи всего, но это никак не повлияло на первый его порыв: тысяча человек были "облагодетельствованы" самострелами, и Иван, при участии Корноуха, разумеется, сам стал заниматься с ними. Несмотря на явный перекос (почти треть полка отошла в стрелки, да еще и подручников столько на стороне не нашлось, и часть их пришлось брать все из тех же трех с половиной тысяч Бобер не стал осаживать пылкого князя, а даже помог укомплектовать подручников за счет "независимых", в основном купеческих людей. Пополнить полк Ивана простыми воинами было легко за счет других полков, а вот стрелки его, получись из них толк, много бы пользы дали всему войску.

Младший, Семен, очень любивший и уважавший старшего брата Василия, во всем старался ему подражать, потому и полк свой подготовил солидно: в день сбора он вывел к стене кремля более двух тысяч полностью вооруженных и обмундированных воинов. Из них в стрелки было отряжено пятьсот человек, причем проблему подручников он решил сам.

"Может, и в Суздале так-то? - с надеждой подумал Бобер, глядя на ладных Семеновых бойцов, - А почему бы и нет? Если этот тому подражает. А уж в основательности Васиной я сам убедился. Дай бы Бог".

К весне картина стала вырисовываться. Три полка княжичей (включая суздальский, остававшийся пока для Бобра абстрактной боевой единицей) создавали довольно мобильную, дисциплинированную и управляемую основу будущего войска. То, что подойдет на подмогу из сел, должно будет сомкнуться вокруг этой основы, не нарушив сильно ее боеспособности. Как влияли на боеспособность войска стрелки, зависело от их сноровки, но на действия самого войска никак не влияло - стрелки занимались своим делом, воины своим, и Бобер старался никак их не стыковать, не завязывать друг на друга, лишь бы СВОЮ задачу каждый выполнял - и все. И, в общем, ходом дел (учитывая, насколько он на этот ход мог влиять) был доволен. А вот где он мог влиять стопроцентно, где у него препятствий не было, он занимался и с полной отдачей, и с удовольствием. Это, разумеется, была разведка. Тут Гришка Косой (его уже знал под этой кличкой весь город! уже!) развернул такую деятельность, что Бобер, вникнув, не только обрадовался, но даже несколько оторопел. Создавалось впечатление, что вся окрестная голь, все нижегородские разбойники собирались под крыло этого великана.

На подворье купца Ерошки роилось народу!! Да еще такого вида!.. Ерошка слезно жаловался Бобру на предмет того, что подобная публика способна распугать клиентов и покупателей всех до единого, и молил уволить и отставить от столь почетной обязанности поддерживать нижегородскую разведку.

* * *

- Привет, Гриш!

- Здравствуй, князь,- атаман смотрел на Бобра искоса, и по-собачьи преданно, и с опаской - глаза князя там, на поляне, вряд ли могли ему теперь забыться до самой могилы.

- Как жисть? - Дмитрий фамильярно похлопал Григория по плечу, приглашая к неформальному разговору.

- Живем - лучше не надо,- почти робко улыбнулся атаман.

- Ты свой-то дом как устроил? Где?

- А у Ерошки на задах, через улицу.

- Пригласил бы в гости, что ль.

- Ко мне?!!

- А что?

- Ох, князь!- Григорий даже задохнулся:- Да Бога ради! Разве ж я б сам посмел! Там у меня жена на тебя молится прямо! Так рада будет!

"Жена?"- Дмитрий вспоминает разбойничью жену там, на поляне: темные, полные ужаса и ненависти глаза, тонкое, резко очерченное лицо, осиная талия, большая, высоко посаженная грудь... В нем вспыхивает желание. "Господи! Что с тобой? Что-то ты на баб все голодней?!"

- Вот и с ней заодно помиришь, а то она меня в лесу-то чуть не съела глазами. А этот твой, как его- Мишка? Как он?

- Да что, - Гришка краснеет, польщенный тем, что князь помнит имя его сына, - растет! Меч из рук не выпускает, грозится, что скоро всех в городе на мечах побьет.

- Что ж, может, и побьет. Он у тебя смелый. И упрямый. Из таких и получаются настоящие бойцы.

- Ну, ты уж скажешь, князь...

- Так что, пойдем?

- Прямо сейчас?!

- А что?

- Дык!.. Пойдем!.. Только у меня там... Приготовиться бы!

- Ничего, мы ненадолго.

- Ну пошли, - Гришка успевает-таки шепнуть двум юнцам разудалого вида, которые вихрем уносятся прочь.

Идти довольно далеко и (разговор происходил в начале мая) из-за грязи углов не срезать, так что когда вошли во двор, их уже встречали. Несколько парней и девок метались по двору, а на крыльцо вылетела с радостно-ожидающим лицом (Дмитрий сразу увидел, что ему и глаз ее искать не надо, что она давно уже его, без всяких ухищрений и соблазнов - его!) хозяйка. Он почти не узнал в ней "ту" женщину, так она изменилась: напряженность, настороженность, злость исчезли из позы и глаз, женщина излучала радость и преданность. И женщина-то была хороша! Высокая, узкая в плечах и бедрах (и оттого кажущаяся еще выше), с неестественно высоко посаженной большой грудью. Лицо тоже узкое, продолговатое, с большими яркими губами, нос тонкий, чуть вздернутый, глаза большие, но близко посаженные - вообще она казалась похожей на саблю - длинная, острая! Глядя на нее, Дмитрий даже забыл на время, зачем пришел: "Почему там, тогда я всего этого не заметил? Не до того, что ли, было? Ну - сильна!"

- Господи Боже! Какой гость к нам! Не взыщи, княже, коли что не так, не ждали тебя... да и живем... - князья в гости не ходят... - она сама храбро заглядывала ему в глаза и, хотя видно было - обжигалась, отводила взор, но не могла сдержаться, снова смотрела - она и боялась, и хотела обжечься.

"Черт! Сама хочет! Что делать-то? Неудобно, перед Гришкой стыдно".

- Проходи, проходи, вот сюда, - она взяла его за руку, стиснула своей длинной горячей ладоныо, повела в горницу. Дмитрий наконец опомнился, вспомнил, зачем пришел, стал оглядываться: "А домик-то скромен. Слишком даже. Что ж он, атаман... Или боится?"

Пока проходили сени, Гришка метнулся куда-то в сторону, распорядиться, и в горницу хозяйка ввела его одна, провела в передний угол, слегка поклонилась, все не отнимая руки:

- Садись, князь. Сюда вот...

Дмитрий стиснул ее ладонь, потянул в сторону, разворачивая к себе лицом, и заглянул в глаза. Глаза ее, привычно уже для него, распахнулись и остановились. Она слепо потянулась к нему, страшно, ногтями вцепившись в руку, ткнулась жесткой грудью в его грудь, стала прижиматься, крепче, крепче... а глаза смотрели сквозь, ничего не видя. Дмитрий повел свободной рукой по щеке, шее, плечу, чуть прижал грудь (она тихо-тихо ахнула), по талии, завел за спину, стал опускать ниже, ниже (а там становилось все больше, больше и вроде не собиралось заканчиваться) и... услышал шум в сенях. Он вскинул руку ей на плечо, сильно встряхнул (она вздрогнула, опомнилась) и приложил палец к губам. Она отступила на шаг, отвернулась, передернула плечами.

Дмитрий опустился на скамью, куда она показывала:

- Спасибо, хозяйка, ласково встречаешь. Как зовут-то тебя, я забыл тогда спросить.

- Дарьей, - она опять смотрела на него, но смущенно, беспомощно, спрашивая взглядом: что же теперь?

Дмитрий еще раз приложил палец к губам, улыбнулся. Она просияла, крутнулась к полкам, загремела посудой.

Вошел Григорий:

- Вздохни чуток, княже. Сейчас...

- Гриш, не суетитесь вы с угощением. Я ведь по делу, ненадолго. Ну-ка сядь.

Григорий послушно сел, поторопив все-таки жену:

- Даш, что ж ты долго так!

Дарья начала выставлять на стол посуду, влетел парень с кувшином, женщина с мисками, вокруг стола началась известная суета.

- Скромно живешь, Гриш.

- Мне хватает.

- Сколько у тебя лошадей?

- Две.

- Две?!

- Одна мне, одна по хозяйству. Мы ведь не пашем, не сеем.

- А коров?

- Одна.

- И хватает?

- А куда нам? Детей у нас пока... (тут он как-то запнулся и вроде даже покраснел) как и было, молока на такую семью хоть залейся, да и масла, и чего хошь. Хлеб на торжище дешевый. Мясо... И на базаре свинина какая хошь, и охота за Волгой добрая.