Забытый - Москва

В обращении к князю Дмитрию Бобер позволил себе побольше эмоций. Подчеркнул, что тут махать кулаками не выйдет, а значит, это его дело и он сделает его от души и как следует, а Олег свое получит сполна, но для этого требуется немедленное, скорейшее переподчинение перечисляемых в письме полков под его, Бобра, командование. Больше всего он опасался, что заартачится можайский наместник, потому что можайцы неожиданно заняли в его планах главное место.

Гонцы рванулись по всем направлениям, а Бобер решил часика три поспать - на завтра отдыха не ожидалось.

* * *

Митрополит, прочитав Боброву грамоту, возмущенно-весело затряс головой:

- Допрежь того! Вот сморчок! Митрополиту указует! - то есть из всего письма его в первую очередь привлекла и уколола эта фраза. Но страшные известия о новой (еще одной!) войне отодвинули в сторону несоблюдение пиетета. Задумавшись над возникшей ситуацией, он тут же забыл о неслыханной дерзости волынского князя. И через короткое время осознал, что, пожалуй, эта просьба (не указание ведь, а просьба) вполне закономерна, более того необходима. А стало быть - естественна.

И все же... Как ему, пастырю духовному, вмешиваться в светские дела? Тем более военные?

"Хотя... Я ведь не приказываю. Благословляю. И тут он все расчел. Легко. Для меня легко! Он хочет мгновенно собрать войско и ответить Олегу. А Микула или (кто там сейчас остался? Никифор?) Никифор вдруг взъерепенятся - кто ты такой?! Они Великому князю подчиняются... И потянется волынка!.. А он быстро хочет. Да-а... А ну как его Олег - тюк! И что тогда?"

Алексий вспомнил рассуждение Бобра о войне и поежился: "Сколько тут крови-то прольется! Помилуй нас, Господи, и сохрани! И не сделаешь ничего. Олег - не Константиныч, не Мишка Тверской, его ничем не напугаешь, его только силой вышибить можно. А оставь ему Лопасню? Да он дальше полезет!"

И митрополит кликнул послушника, приказал вызвать к себе дьяка и задержать серпуховских послов для передачи им грамоты можайцам.

* * *

На следующий день к вечеру (29-го) в Серпухов въехала Лопаснинская дружина. Их привезли в высланном навстречу санном обозе. Все они были побиты и ободраны почти донага - 121 человек. Вообще весь гарнизон насчитывал 150 бойцов, и приехавшие объяснили, что остальные погибли при штурме и потом при защите посадникова дома. Посадник Василий на предложение сдаться лаял всячески рязанцев и князя их и грозился, что князь Дмитрий придет и Олегу ихнему яйца в городских воротах защемит, и воеводу ихнего поносил всяко. Шустрый был мужик и безбоязненный, царство ему небесное. В общем, когда рязанцы наместниково подворье взяли, защитников его щадить не стали, а самого Василья без всяких разговоров на воротах вздернули.

Все это толково и обстоятельно описал Бобру помощник начальника гарнизона (сам начальник погиб на подворье) Карп Александров.

- Стоило ли так уж на рожон лезть? - пожал плечами Бобер. - Ну сдались бы.

- Очень досадовали и посадник, и командир мой, что дали рязанцам в город ворваться, прозевали. Как, сказали, Бобру и князю в глаза глядеть станем. Стыд головушки! Ну и ...

- А как же позволили?

- Я сам не видал, у речной стены был. Слышу - шум. Я к напольной стене, а там уж в улице машутся. Я к посаднику. Мне там и рассказали.

- А как же ты жив остался?

- Меня Василий Алексеич, командир мой, погнал вам сюда весть дать. Да не повезло мне. Поймали в воротах.

- Ладно, это потом, как же все-таки ворвались-то?

- Говорят, выехали из лесочка, ну, что слева от напольных ворот, человек тридцать, закричали. Эй, мол, землячки, мы рязанская разведка, воеводам вашим про татар важная весть... Ребята у ворот подрастерялись. У нас своя сторожа день назад в ту сторону ушла. Ну, они подъехали, вратарей - стук! стук! - посшибали, и на башню. А там народу - кот наплакал. Всех похватали, да своим махнули. Пока наши взгалчились ворота отымать, их из леса целый полк - и в город! Ну и все.

- Полк? Не больше?

- Нет, князь, не больше. Это уж я тебе говорю. Что сам видел.

- А князя не было?

- Нет. С нами, когда из города выдворяли, воевода говорил. Федор по имени. От имени князя рязанского велел передать князю московскому, что Лопасня - вотчина рязанская, что они ее только вернули, ни грабить, ни жителей обижать никому не позволят. Что Лопасню не грабить, а наоборот, укреплять и отстраивать будут. Дружине московской у себя службу предложил, жителей успокоил, просил заняться своими делами, но если кто не хочет, тому путь чист. Жители-то остались, а вот из дружины никто. Ну и выпустили нас (путь чист!) чуть не голых. Хорошо, вы встретили, а то померзла бы половина.

- Ну а ты что ж, командир? Хоть бы одного у рязанцев оставил. Свой человек в чужом войске, ему бы цены не было.

Не очень я соображал, князь. Бой, позор какой... Да и как на виду у всех? Потом объясняй всем, что ты не сам, позору не оберешься. Да и не надо этого. У меня там среди жителей своих тьма, так что...

- Ладно. Значит, в Лопасне полк, и князя Олега нет?

- Точно так, князь.

* * *

И опять, как прошлой ночью, к устраивавшемуся спать Бобру в спальню влетел Гаврюха:

- Князь! Дмитрий Михалыч! Олег в Лопасне! Сейчас дали знать! - но на табуретку уже не упал, стоял, смотрел во все глаза, ждал, как Бобер отреагирует.

- Кто это дал знать? Как? Что они у тебя, свистом уже как словами переговариваются?

- Нет пока, - Гаврюха застенчиво, но и гордо улыбнулся, - с полчаса назад гонец весть привез, что те три полка, что по Оке идут, сам Олег ведет. А сейчас свистнули от Лопасни: войско то в город вошло.

-Та-ак. - Бобер умолк, уставился в одну точку под ногами, а Гаврюха замер в ожидании.

"Вот теперь все встали на свои места, можно начинать. Нет... Начинать можно будет, когда можайцы подойдут и Коломна отмобилизуется. Хотя... Как там наши-то? Надо Константина спросить. Но за нашими дело не станет. А если не станет?.. У меня четыре полка. У него по всем данным - тоже четыре. А не попробовать ли его у Лопасни да потревожить? Можно. Может, он и на решительное сражение пойдет. А не пойдет, так попридержу его в стенах. До подхода можайцев. А там по-тихому своих на можайских подменю и... Да, именно так! Но чтобы такую ораву незаметно подменить... Отсюда плохо, далековато. Надо поближе, верстах в десяти от Лопасни, на этом берегу хорошую стоянку сделать. На четыре полка".

- Гаврюха, заставу у Зубровки хорошо помнишь?

- Конечно.

- Пошли туда утром гонца, пусть передаст ребятам: найти хорошее местечко для лагеря. Нашим четырем полкам. Чтоб с реки не видно, но от берега недалеко. Скрытое и удобное. Понял?

- Понял.

- И чтоб немедленно обустраивали. Главное - корм коням. Завтра, пожалуй, уже первый полк с Константином подойдет.

- Ясно. Что еще?

- Можайцев поторопить. Пошли еще гонцов.

- Стоит ли, князь? Рано еще. Это тебе не мы. Можайцы. Почему ты их ввязал, не понимаю.

- Чего ж тут понимать. Они меня уж с месяц с проверкой ждут. Небось, с коней не слезают который день. И запасы все под завязку.

- А-а-а!.. А я-то думаю!..

- Вот тебе и "А-а-а". Они могут сегодня уже выступить. Если грамоту из Москвы получат. Так что ты пошли еще человечка, не жадничай.

- Дак ради Бога!

- И еще. Что это за полчаса?

- Какие полчаса?!

- Гонец, говоришь, полчаса как приехал, а я не знаю. Что это? Тебе ли говорить?!

- Виноват, князь! Видать, от мирной жизни распустился. Впредь ни-ни!

* * *

Можайцев Бобер угадал точно. А проворство их даже недооценил. Они и не подумали артачиться и ждать какого-то там подтверждения Бобровых полномочий из Москвы, а выступили сразу, по знаку Бобровых гонцов. Дело в том, что артачиться было просто некому. Можайский наместник Антип Петрович с двумя основными воеводами и дружиной ушел к Бежецкому Верху на помощь Великому князю, надеясь таким способом и преданность показать, и поживиться отнятым у тверичей добришком. А вместо себя оставил (или, скорее, подставил, ожидая нахлобучки от Бобра за беспорядок в организации полков ) Никифора Василича, человека старого ( 59 лет), уже отошедшего от дел, нерешительного и, насколько это может быть применительно к воеводе, робкого. Он и в Серпухов-то кинулся вспотычку от робости. Боялся прогневить Бобра промедлением. Четырех полков, правда, не набрал, на четвертый не набиралось не только коней, но и людей сильно не хватало. Оттого и Антип сбежал на север. Никифор выбрал из двух зол меньшее и сразу, то есть в день получения известия (30-го), выступил в Серпухов. Полков было только три, зато снаряженные полностью, даже с запасом. Вечером четвертого дня (3-го декабря) можайское войско встало лагерем у стен серпуховского кремля на речке Серпейке. Изумленный Бобер радостно приветствовал почтенного воеводу, даже не стал спрашивать про четвертый полк, но Никифор отчитался по полной программе ("чтобы никаких недомолвок"), не скрывая ни расчетов своих, ни опасений.