Щит побережья

— От моря пахло дымом, — сказал вдруг Вальгард. Он был немногословен и сидел с другой стороны от очага, бесстрастно выжидая, пока похлебка сварится.

Атла вскинула голову.

— Там, должно быть, усадьба, — продолжал Вальгард. — Тут на побережье живет много народу. Пойдем?

— А если это была их лошадь? — спросила Атла. Теперь, когда у нее было по мешку ячменя и рыбы, ей совсем не хотелось опять к людям. — Нам не слишком обрадуются. Обвинят в грабеже. Зачем нам это нужно?

— Я их не грабил. — Вальгард слегка пожал плечами. — Я им слова не успел сказать.

— А их ячмень мы съели, — ехидно заметила Атла. — А это то же самое. Можешь быть уверен, тамошний хозяин назовет это грабежом. Зачем нам это надо?

— Ты можешь пойти одна, — предложил Вальгард. Не так, чтобы он хотел избавиться от Атлы, но понимал, что ей не под силу скитаться без конца. — Тебя никто не видел. А здесь тихое место. Сюда фьялли придут нескоро. Если вообще придут.

— А чего я там буду делать, в чужой усадьбе? — враждебно спросила Атла, как будто Вальгард желал ей зла. — Чтобы хозяйка кидала мне кости, как собаке, а каждый жеребец из дружины смотрел на меня как на свою собственность? Вот еще! Переночуем тут, а потом пойдем дальше. Найдем другую усадьбу, подальше, и пойдем туда оба. Может, пустят.

Вальгард пожал плечами. Он мог предложить Атле что-нибудь, но решать предоставлял ей самой. Однако, раньше или позже идти к людям все равно придется. Они прошли половину полуострова от середины на восток, дальше — только море.

Помешивая похлебку, Атла гневно двигала ноздрями и поджимала губы, словно продолжала мысленно спорить. Она сама не слишком понимала, почему ей так противна мысль пойти поискать приюта в чужой усадьбе. Расставание со старой усадьбой Перекресток было слишком внезапным, и даже память о зареве пожара не могла убедить Атлу, что эта разлука бесповоротна. Искать себе новый дом означало признать прежний мертвым. Нет больше гридницы, где она днем пряла с женщинами шерсть, а вечером Орм и Виндир вечно ссорились из-за лучшего места и нередко завершали ужин дракой на общую потеху. Нет долговязого чудака Арне, который в эту зиму с чего-то вдруг начал к ней подлаживаться: за дурочку посчитал, что ли? Чье-то расположение к ней казалось Атле нелепостью и верным доказательством, что у того не все дома. И Арне погиб, так и не успев поумнеть. Нет кухни, где столом для рабов служил огромный черный камень. Рассказывали, что этот камень лежал себе и лежал на своем месте, а уж кухню, вместе со всем домом, построили вокруг него. Нет неряхи Асрид, которая никогда не закрывала дверь как следует и лишь добродушно махала рукой, когда женщины жаловались на сквозняк. И женщин этих тоже нет. Но образы были так живы и ярки, что хотелось оглянуться, пошарить вокруг: где ты, моя привычная, вечная жизнь? Прежняя вечность сменилась другой, но Атла еще была погружена в старую и нынешняя бесприютная жизнь казалась дурным сном, нелепой ошибкой. Казалось, что они отстали и сейчас догонят: и гридница, и черный камень-стол, и Асрид, и Арне…

По лицу Вальгарда было непонятно, о чем он теперь думает. Ему было лет под сорок, но за те четыре года, что он прожил в Перекрестке, его лицо с загорелой обветренной кожей, резкими морщинами на лбу и вокруг носа, с темной короткой бородой совершенно не изменилось, и казалось, что это лицо, как каменное, не изменится никогда. Вальгарда называли берсерком, но за четыре года ему не представилось случаев проявить себя. Он был очень спокойным человеком, но в его спокойствии чувствовалась такая мощь, что Атла не удивилась и сразу поверила его немногословному рассказу. Не только торговцы, но и иные воины могли бы бежать от него без памяти, поскольку сам его вид уже говорил об очень серьезных намерениях.

— А может, и здесь скажут, чтобы мы убирались прочь! — продолжала Атла через некоторое время. — Скажут, чтобы мы шли к троллям и им несли нашу неудачу. Тогда что?

— Пойдем, — не сразу обронил Вальгард, поскольку Атла ждала ответа.

— Куда? — с напористым вызовом не отставала она, словно желая, чтобы именно он, Вальгард Певец, ответил ей за злую судьбу. — К троллям?

— А хотя бы.

— И прекрасно! — со злым торжеством воскликнула Атла, как будто лучшего ответа не могла и желать. — Пойдем к троллям! Если им так хочется! Наша неудача! Болваны! Глупые, как треска! Они думают, что это наша неудача! Нет, это их неудача! — горячо кричала она, обращаясь не столько к Вальгарду, сколько к тем людям, которые остались позади и которым она не смогла этого высказать. — Она у нас общая! Боятся о нас запачкаться! Нет уж, если неудача пришла, то она достанет всех! Как ни запирай ворота! Мы-то пойдем к троллям, а вот они как тут останутся?

Ее голос странно дрогнул, и Атла замолчала. Вальгард поднял глаза от огня и посмотрел на нее. Девушка отвернулась от взгляда и, похоже, шмыгала носом. Вальгард молчал, не умея утешать, да и не считая нужным. Война одних людей лишила дома, а других сделала троллями. Слезы не разжалобят злой судьбы, а утешения не исправят. Но Атла зашмыгала носом впервые только сейчас, когда у них была крыша над головой, огонь в очаге и даже похлебка в горшке. Наверное, ее силы приближались к концу. Уж слишком убогим было их нынешнее счастье — крохотная дымная избушка, где в углах стоит вечный холод, а за стенами шумит чужой лес, засыпанный мокрым снегом. И безо всякой надежды на весну.

Рано утром усадьбу Тингфельт разбудил стук в ворота — прибежал Сквальп, сын Торда рыбака.

— Там корабли! — кричал он во весь голос, колотя кулаками в толстые створки. — Там корабли! — задыхаясь от бега, продолжал он, когда его впустили во двор усадьбы. — Я был на мысу и видел — три или четыре корабля идут во фьорд! А может, и больше, там на море туман, я дальше не стал смотреть. Большие боевые корабли… С драконами…

Полуодетые обитатели усадьбы толпились вокруг, женщины заправляли волосы под наспех наброшенные покрывала, мужчины застегивали пояса. Хельга куталась в одеяло, второпях схваченное вместо накидки.

— Может, это Хальвдан хёльд? — хмурясь, предположил Ингъяльд, один из старших хирдманов. — Он ведь обещал приплыть к нам на йоль?