Оружие скальда

— Я тоже ошибся, и очень сильно ошибся, когда пошел к Бергвиду, — говорил тем временем Асвард. — Горе и обида и не таких людей лишают разума. Но на свою дорогу никогда не поздно вернуться. Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили тогда над морем? Помнишь?

Ингитора вспомнила тот день, последний ее день в родной усадьбе, и кивнула.

— Мы тогда говорили, что отомстить смерти можно только новой жизнью, — сказал Асвард. — Так вот, флинна, теперь я уверен: именно тогда мы и были правы.

Они были одни в этом месте на берегу, Одда с детьми ушли далеко вперед. Вдруг там поднялась суета, дети кричали, столпившись и разглядывая что-то, поднятое с мокрого песка.

— Они что-то нашли! — сказал Асвард, стараясь разглядеть находку. Его знаменитым глазам это было бы нетрудно, но дети столпились вокруг Одды и совсем заслонили то, что она держала в руке.

— Идите сюда! — кричали разом несколько голосов Ингиторе и Асварду. — Посмотрите, что мы нашли!

— Ради рыбы или медузы они едва ли подняли бы столько шума! — решил Асвард. — Должно быть, что-то смыло с корабля. Пойдем посмотрим, флинна.

Вдвоем они догнали Одду и детей. Держа на одной руке девочку, Одда в другой руке держала что-то длинное и блестящее. Завидев подходящих Асварда и Ингитору, она высоко подняла свою находку.

— Посмотрите! Это я нашла у самой воды! Она висела на камне! Ее вынесло морем! А ведь я точно такую же цепь видела сегодня во сне!

Одда покачивала свою находку в поднятой руке и смеялась от радости, любуясь блеском золота на солнце, а Ингитора ахнула, вцепилась в локоть Асварда — от изумления у нее подкосились ноги. Одда держала в руке золотую цепь Хеймира конунга, ту самую, которая обеспечивала слэттам удачу в рыбной ловле и морской охоте, которую Бергвид Черная Шкура на глазах у Ингиторы выбросил в море. Второй такой цепи не могло быть на свете, и Ингитора достаточно хорошо ее помнила, чтобы не ошибиться.

Асвард свистнул — он тоже узнал цепь, которую однажды держал в руках.

— Не может быть! — сказал он. — Бер… Эта цепь упала в море за целых четыре перехода отсюда, возле самого Скарпнэса. И так далеко от берега, что его едва было видно. Никакие силы не могли вынести ее обратно.

— Почему никакие? — отозвалась Ингитора, не отводя глаз от цепи в руке Одды. — А Ньёрд? А Эгир и Ранн? А их дочери?

— Ты хочешь сказать, что цепь не понравилась морским великаншам и они выбросили ее обратно на берег? Я слышал, что их богатства велики, но едва ли настолько, чтобы такая цепь была их недостойна!

— Я видела как раз такой сон! — ликовала Одда, не прислушиваясь к их разговору. — Как раз такое ожерелье я видела на моей девочке! Это для тебя, красавица ты моя! Это Ньёрд подарил тебе в приданое!

Лаская девочку, Одда отерла цепь о свое платье и обернула ею малышку прямо поверх пеленок. Она не знала и не задумывалась о судьбе цепи, но была очень рада такому красивому подарку.

— Пожалуй, она права, — сказала Ингитора. — Хозяева моря неспроста вынесли эту цепь на берег и не зря дали ее в руки не кому-нибудь, а Одде и Далле! Такие чудеса не случаются просто так. Эта цепь — подарок Ньёрда в приданое Далле. Сами боги хотят, чтобы именно она стала хозяйкой Квиттинга.

— Похоже на то, — согласился Асвард.

Асвард увел Одду с ребенком и ее находкой в усадьбу, проголодавшиеся дети убежали за ними. Ингитора осталась одна на берегу. Стоя возле большого камня, над которым солнце всходит в День Середины Зимы, она смотрела в море. Теперь ей больше прежнего хотелось скорее увидеть Торварда. Золотая цепь Ньёрда — такой знак воли богов, каким не осмелится пренебречь никто из людей, даже надменный Сигвальд Хрипун. Он был решительно против того, чтобы объявить кюной Квиттинга «рабское отродье». Не нужно было колдовской проницательности кюны Хёрдис, чтобы догадаться — если бы Торвард назначил правителем Квиттинга кого-то из своих людей, то скорее всего им стал бы Сигвальд, почти равный конунгам по рождению. Но теперь даже он замолчит. И уж конечно, не станет противиться воле богов мудрый Хеймир конунг, лучше всех прочих знающий волшебные свойства этой цепи.

А родник в душе Ингиторы все набирал сил. Она прислушивалась к нему, боясь даже неосторожным вздохом помешать его росту. Его скрытое движение внушало ей смутную надежду… Ингитора сама не знала, чего ждать от этого родника, но с ним ей казалось, что она не одна даже сейчас, на этом пустом берегу возле священного камня…

Краем глаза Ингитора заметила рядом движение и быстро обернулась. И остолбенела, разом забыв, во сне она или наяву. Перед ней стоял человек, и этого человека Ингитора не спутала бы никогда и ни с кем. Перед ней стоял ее отец, Скельвир хёльд. Но он был вовсе не таким, каким она видела его перед погребением, — высохшим, с серой печатью смерти на лице и черными следами зубов на синих губах. Скельвир хёльд был таким же сильным и прекрасным, каким он виделся Ингиторе в детстве. Он помолодел, окреп, из волос его исчезла седина. И правая рука, лишившаяся запястья в последней его битве, снова была цела.

Мир покачнулся и поплыл вокруг Ингиторы. Ей казалось, что она снова маленькая, снова дома, возле Льюнгвэлира, а последнее лето, нет, последние десять лет — только дурной сон. Вид чужого берега вокруг казался странным и ненастоящим. Ингитора скорее поверила бы, что чужое море и берег ей мерещатся, но отец ее был перед ней по-настоящему реальным.

Не в силах выговорить ни слова, она шагнула к нему. Расстояние между ними осталось прежним, но Скельвир хёльд улыбнулся ей.

— Я вижу, ты рада увидеть меня, дочь моя, хотя ты и молчишь, — сказал он. Слезы горячее огня наполнили глаза Ингиторы, каждая жилка в ней трепетала от чувства близости иного мира. Она уже поняла, что перед ней дух, чистый и свободный от земных оков, и что появление его — огромное счастье. — И я рад снова увидеть тебя так близко, — говорил Скельвир хёльд. Голос его был звучным и красивым, не похожим на тот, каким он говорил в темной спальне, поднятый со смертного ложа колдовством старой Ормхильд. — Я не оставлял тебя ни на миг, и я рад, что ты оказалась достойной своего рода.