Страница 100 из 102
Лаура оглядывает спальню рассеянным вглядом, медленно подходит к туалетному столику с большим, в бронзовой оправе зеркалом, медленно выдвигает один из ящичков – вороненым стволом блестит кольт. Лаура берет его, медленно проворачивает барабан... Смотрит на себя в зеркало... и медленно подносит кольт к груди... упирает ствол в грудь напротив сердца... громко звучит выстрел...
...Мессинг вздрогнул и резко выпрямился. В мокром после дождя окне маячило оранжевое солнце Мессинг платком утер слезы, шумно высморкался и посмотрел на деревянные часы-ходики с виде избенки с круглым окошком для кукушки.
Часы показывали без трех минут шесть, и на отрывном календарике, висевшем рядом с часами, значилось 2 августа 1960 года.
Мессинг, прихрамывая, тяжелыми шаркающими шагами прошел в спальню.
Аида Михайловна лежала в кровати на спине, вытянув руки вдоль тела, и глаза ее остекленело смотрели в потолок. Мессинг тяжело подошел к кровати, рухнул на колени и долго смотрел на лицо жены, потом медленно закрыл ее черные остановившиеся глаза, положил голову ей на грудь, обнял ее и застыл, прижавшись лицом... И в это время протяжно зазвонил телефон...
Москва, 1962 год
Пенящиеся воды Атлантики... Карибское море... Карта, на которой показано расположение острова Куба... Лозунг “Куба – остров Свободы”.
В море американские авианосцы и эсминцы, на мачтах развевается звездно-полосатый флаг... На палубы авианосцев садятся самолеты и тут же взлетают новые... Выступает Фидель Кастро... Голос диктора сообщает: американская авиация обнаружила, что на Кубе русские оборудовали пусковые установки для советских ракет. Никогда еще так близко от американских границ не находился враг. Америка охвачена страшной паникой. Президент Кеннеди потребовал от правительства СССР немедленно демонтировать пусковые установки и убрать ракеты с Кубы. Правительство Советского Союза ответило отказом.
...Джон Кеннеди отдает приказ о блокаде Кубы. Это означает, что все суда, идущие на остров Свободы, будут заворачиваться. Особенно – корабли СССР и стран Варшавского договора. Первый секретарь компартии и руководитель Советского Союза Никита Сергеевич Хрущев в своем заявлении сказал, что Советский Союз в случае нападения на его корабли, следующие на Кубу, ответит адекватным ударом, вплоть до применения ядерного оружия.
На многих улицах Нью-Йорка толпы людей стоят перед громадными телевизионными щитами, на которых бегущей строкой сообщают последние новости. Толпа напряженно читает сообщения, и вдруг раздается истеричный женский крик:
– О боже! Это война! Это ядерная война!!
Заседание Политбюро КПСС. С гневной речью выступает Хрущев. Затем говорит Громыко, следом за ним высказываются Устинов и Суслов... Диктор говорит, что сложившаяся по вине американского президента и его администрации напряженная обстановка обсуждалась на Политбюро КПСС. Наглые притязания американских империалистов были отвергнуты...
В кабинете Хрущева за длинным столом собрались Суслов, Брежнев, Устинов, Семичастный и Микоян. Хрущев сидел во главе. Он был без пиджака, только в своей любимой рубахе с украинской вышивкой.
– Полагаю, пока никаких кораблей, ни военных, ни торговых, на Кубу направлять не следует, – глуховатым голосом докладывал Устинов. – В ГДР, Венгрии и Польше наши войска приведены в полную боевую готовность. Танки заправлены горючим полностью.
– Сколько? – спросил Хрущев.
– Все танковые дивизии в ГДР, в Венгрии, пять танковых дивизий в Польше. Во всех странах Варшавского блока мы привели в состояние полной боевой готовности сорок семь танковых дивизий, авиацию, все ракетные подразделения и артиллерию... Мы готовы. Никита Сергеевич, но...
– Что “но”?
– Не хотелось бы... Думаю, следует подождать...
– Мы приготовились, и они, я уверен, тоже приготовились. Какие шаги они сейчас могут предпринять? – Хрущев посмотрел на Громыко.
– Вопрос поставлен в Совете Безопасности ООН. Обсуждение назначено на пятнадцатое.
– Сегодня десятое. А если они начнут раньше?
– Думаю, начать первыми они не решатся... – неуверенно возразил Брежнев.
– Спровоцировать удар ничего не стоит, – проговорил Хрущев.– Что, нам их повадки неизвестны, что ли? Что, войны боимся?
– Ядерной войны, Никита Сергеич... – напряженно уточнил Устинов.
– Ты прямо как Кеннеди заговорил! – набычился первый секретарь. – Не будет никакой ядерной войны. Не решатся они на это!
– А если решатся? – вдруг спросил молчавший до сих пор Суслов.
Наступила тягостная тишина.
– Вот и задачка... решатся или не решатся? – пробормотал Брежнев. – В Вашингтоне сейчас, уверен, о том же думают.
– Могут решиться, – сказал Микоян. – Кеннеди – мужик решительный. И ястребы на него давить будут вовсю.
– Нет, думаю, не решатся, – покачал головой Семичастный. – Мы с Кубы их с гарантией достанем... в самые жизненно важные точки.
– Судьба мира решается, а мы... – грохнул кулаком по столу Хрущев. – Народ не простит нам ошибки!
– А что делать остается? Разве что на кофейной гуще гадать? – пожал плечами Микоян. – Да и то гадалка нужна – сами не поймем ни хрена...
– Зачем на кофейной гуще? Зачем гадалка? – вдруг встрепенулся Никита Сергеевич и нажал кнопку на селекторе. – Николай Федорович, зайди-ка...
Через секунду в кабинет вошел помощник первого секретаря, мужчина средних лет в темно-сером костюме, и остановился в нескольких шагах от стола в выжидательной позе.
– Слышь, Николай Федорыч, этот... Мессинг... ну да, Вольф Мессинг... живой он еще, не слышал?
– Не слышал... – растерянно ответил помощник.
– Быстро узнай, где этот Мессинг и что с ним. Если жив и здоров, ко мне его немедленно, – приказал Хрущев.
Николай Федорович кивнул и вышел из кабинета.
– Слышали про такого? – спросил Хрущев, когда дверь за ним закрылась.
– И зачем он тебе нужен, Никита Сергеевич? – спросил Семичастный.
– Ты же про него все знаешь.
– Да знаю. Про него и знать-то нечего. Жену схоронил. Не работает. Наверное, мемуары пишет. Что ему еще делать остается? – перечислил Семичастный.
– Что, совсем один живет? Гости к нему не ходят?
– Плохо помню... Я докладную давно читал. Ходят, конечно. А, да! Академик Блохин навещает регулярно... другие разные... журналисты, ученые... ничего подозрительного...
Мессинг сидел за письменным столом и писал в толстую тетрадь. Стол был завален фотографиями, рулонами афиш, блокнотами. Преобладали фотографии: большие и маленькие, современные и совсем старинные, сделанные еще в начале века... военные фотографии... фото Буэнос-Айреса и Рио-де-Жанейро, других знаменитых городов.
Он писал быстро и небрежно, часто зачеркивал целые куски и переписывал заново. Затем отложил авторучку и стал перебирать снимки...
В прихожей прозвенел звонок. Мессинг тяжело поднялся, взял прислоненную к столу палку с черным набалдашником и, прихрамывая, направился в прихожую.
Хрущев, увидев входящего в кабинет сгорбленного Мессинга с палкой в руке, поднялся из-за стола и пошел навстречу:
– Здравствуйте, Вольф Григорьевич, душевно рад видеть! Что такое с вами? Хвораете? С ногами что-то?
– Да, с ногами... суставы очень болят. Здравствуйте, Никита Сергеевич. Я тоже рад вас видеть...
– Ноги-то лечить надо. Что у нас, хороших врачей нету? Чего-чего, а врачей хороших у нас всегда было хоть пруд пруди. Хотите, мы посодействуем? Положим вас в кремлевскую больницу – там обследуют, подлечат, поправят... Вы теперь один живете? Одному-то, наверное, туговато приходится? – Хрущев проводил Мессинга до кресла, продолжая тараторить.
– Прошу прощения, вы меня по делу вызвали, Никита Сергеич? – перебил Мессинг. – Тогда, пожалуйста, говорите, что за дело.
– Гм-н-да, кха-кха... – поперхнулся от неожиданности Хрущев. – По делу вызвал, Вольф Григорьевич, по делу. Газеты читаете?
– Последнее время не читаю...