Сиреневые ивы

Никольская сопка. С этой легендарной высоты усталые рыбаки, возвращаясь после океанской страды, окидывают взглядом родной город, каждый раз находя в его облике приятные перемены.

Бывает здесь и капитан рыболовного сейнера "Николай Вилков" Константин Андреевич Числов. Воин, чье имя носит сейнер, в сорок пятом дал Числову рекомендацию в партию, и всей жизнью своей Герой Социалистического Труда Константны Числов стремится быть достойным партийной рекомендации своего друга и сослуживца Героя Советского Союза Николая Вилкова...

Воины и труженики Камчатки, они достойны бессмертной славы тех, кто открывал эту землю, кто с оружием в руках защищал ее, ибо на подвиги зовет их не личная выгода и слава, а высокая любовь к Родине, забота об ее экономическом могуществе, вера в ее завтрашний день, который они уже сегодня наполняют новым светом. Владимир Возовиков, Владимир Крохмалюк. Пять минут мужества

Это случилось безлунной ночью у южных берегов Аравийского полуострова, над Аденским заливом. Самолет Аэрофлота Ту-154 с пассажирами на борту вылетел обычным рейсом из Адена в Дар-эс-Салам. Едва машина миновала черту побережья, горы заслонили огни города и аэропорта. Черное тропическое небо в крупных белых звездах и бледных туманностях, черная бездна воды под крылом - словно воздушный корабль, расставшись с землей, сразу оказался затерянным в неведомых вселенских далях, где лишь звездные лучи пронизывают черную пустоту. Но приборы своим особенным языком бесстрастно говорили пилотам о близости земли, а точнее - моря. Самолет набирал высоту. Две с половиной тысячи километров и три часа до посадки - самый обыкновенный рейс, в котором один из наиболее ответственных моментов - взлет - был уже позади. Пассажиры из бывалых поудобнее устраивались в креслах, чтобы вздремнуть. Время - к утру, в эти часы так сладко спится, особенно под ровный, как бы отдаленный гул самолетных двигателей. Ту-154 - машина действительно комфортабельная...

Шла первая минута полета, когда командир корабля Леонид Серафимович Трофимов внезапно ощутил, как необычной силы вибрация навалилась на штурвал, а в следующий миг уловил тряску всей громадной машины. Свыше семи тысяч часов провел в небе тридцативосьмилетний летчик Трофимов, водил вертолеты, "аны" и "яки", пятый год управлял могучим "ту", не раз попадал в переделки и хорошо знал, как вздрагивает машина под ударами грозовых вихрей и тропических циклонов, как трясет ее в полете над горами, но то, что происходило теперь, было непохоже на что-либо, испытанное им. Сотрясение зарождалось где-то в металлическом чреве самого самолета, словно в него вошла неведомая и неуправляемая сила, грозящая разнести машину.

- Помпаж! - Это слово вырвалось у Трофимова как бы само собой, и второй пилот экипажа Борис Приходько тотчас отозвался, подтверждая догадку командира:

- Помпаж!..

Редкому летчику, даже из числа испытателей, доводилось сталкиваться с этим грозным явлением, когда поступающий на лопатки турбины воздушный поток становится рваным и двигатель - а вместе с ним и весь самолет - как бы подвергается непрерывным ударам нарастающей силы.

Счет времени теперь пошел на секунды и доли секунд: ведь когда высота не превышает сотни метров, а скорость тяжелого корабля трехсот километров, в случае аварии каждое выигранное мгновение может стать решающим. Приборы контроля, эти недремлющие стражи машины, не подвели. Через мгновение после того, как пилоты определили причину вибрации, бортинженер Евгений Алексеев доложил:

- Падают обороты в третьем!

Распоряжение командира последовало немедленно, вместе с оборотами уменьшилась вибрация, но снизилась и скорость машины. Бортинженер доложил о полном отказе третьего двигателя. На лице командира не возникло и тени тревоги, в глазах, устремленных на приборный щиток, читалась спокойная сосредоточенность, и то же спокойствие прозвучало в голосе, когда произнес свое решение:

- Продолжаем полет на двух двигателях.

Второй пилот Борис Приходько кивнул, штурман Александр Павленко невозмутимо колдовал у своих приборов, следя за направлением полета, скоростью и высотой, радист Станислав Васильковский передавал на землю обстановку на борту самолета и решение командира, бортинженер Евгений Алексеев был поглощен контролем состояния двигателей. Все они провели в небе тысячи часов, отлично знали возможности своего "ту" и не сомневались, что он на двух двигателях благополучно донесет их до места назначения.

Однако не прошло и половины минуты, как перед командиром зажглось табло тревоги, и почти сразу раздался предупреждающий голос инженера:

- В гондоле третьего - пожар!

Значит, помпаж не просто вывел турбину из строя, он повредил систему питания топливом - только это могло вызвать пожар. Ситуация стала действительно грозной...

Нет, не беззащитен современный воздушный корабль даже перед таким бедствием, как огонь на борту. Автоматическое противопожарное устройство сработало одновременно с сигналом опасности, а командир все тем же ровным, невозмутимым голосом - словно решал вводную задачу на тренировке - отдавал распоряжения экипажу: полностью отключить третий двигатель, убрать забор воздуха, быть в готовности вручную включить вторую очередь системы пожаротушения...

Пассажиры, слегка потревоженные встряской, успокоились, как только исчезла вибрация, и снова дремали в креслах. Они не ведали, что пятеро советских летчиков во главе с коммунистом Леонидом Трофимовым уже повели борьбу с непредвиденной опасностью за их жизнь, за жизнь корабля и, наконец, за собственные жизни. Но если бы даже кто-то со стороны заглянул в ту минуту в пилотскую кабину, он ни за что не догадался бы об этой борьбе - так спокоен был каждый из пятерых, делающих дело на своем месте.

Первый автоматический "выстрел" не задушил огня в гондоле аварийного двигателя пламегасящей смесью, и Алексеев включил вторую очередь. По распоряжению командира он тут же привел систему пожаротушения в готовность, чтобы при необходимости снова атаковать огонь, но включать третью очередь не потребовалось. Со второй бедой экипаж управился так же уверенно и быстро, как если бы все происходило на учебной тренировке. Впрочем, на тренировках далеко не всегда испытания проходят так гладко... Однако пожар вслед за помпажем, даже потушенный пожар, резко менял ситуацию. С отключенным двигателем можно спокойно лететь на любое доступное расстояние. Но с двигателем, в котором повреждена топливная система и который к тому же загорелся, продолжать полет опасно. Дальний воздушный корабль несет многие тонны горючего, и кто может теперь поручиться, что в полете не начнется его утечка, что где-то снова не проскочит роковая искра? Летчики не знали причины, по которой возник помпаж двигателя. Случайное стечение неблагоприятных явлений в атмосфере? Недосмотр технического персонала при наземном обслуживании машины? А может быть, в сопло двигателя попала крупная птица или даже стая птиц - небо над морем и ночью не бывает совершенно пустым... Во всех случаях, особенно в последнем, повреждения могли быть серьезными, и не только в двигателе. Не заявят ли они о себе через минуту-другую?..

В тот миг, когда вспыхнул сигнал пожарной опасности, Трофимов принял новое решение - возвращаться в аэропорт вылета. Он сообщил об этом экипажу, как только справились с огнем в гондоле третьего двигателя, - на шестой минуте полета. Радист Васильковский немедленно запросил землю, и земля тоже немедленно ответила, что готова принять самолет.

- Скорость - триста, высота - сто! - Это голос штурмана Павленко.

Ошибка исключалась. При такой скорости и высоте невозможно ничего исправить или изменить, если случится просчет. Самолет шел прежним курсом. Для его разворота в направлении покинутого аэродрома нужны были большая высота и скорость, а скорость падала и вместе с нею падала высота - об этом предупреждала система сигнализации, об этом тревожно докладывал штурман.

Если бы до звезд и светящихся туманностей там, в черной глади морского залива, было действительно так далеко, как это казалось!.. Но приборы контроля не знают зрительного обмана, они кричат, что отметка высоты сползла за "100", да и сам ты отлично знаешь, что звезды, отраженные в море, можно увидеть лишь с малых высот.